– Совсем дикий жеребец, опасно выводить из стойла, в двое рук удержать трудно…
Вывели. Конь впрямь – шальной. Мотнет головой – конюхи летят от него в стороны. На дыбы встает – железные удила не сдерживают. Застоялся в четырех стенах, а теперь, на воле, налитые кровью глазищи искры мечут. Сказочный, богатырский – да и только.
– Под седлом ходил? Опробован?
– Нет, ваше величество.
– Оседлайте. Я прокачусь.
– Помилуйте, ваше величество, убьет… Это же зверь, истинный зверь!
Петр был чуть-чуть под хмельком, раззадорился на коня:
– Седлайте. Я ему гожий всадник.
– Убьет, не подвергайте себя опасности, – взмолился на коленях перед царем иноземец.
– Приказываю! – улыбаясь, сказал Петр и добавил: – Конь всадника узнает.
Двое держали коня под уздцы. Двое седлали, на глазок отмеривая стремянные ремни по росту государя. Конь озирался, как бы удивляясь, покрутился на месте, пофыркал и вроде бы успокоился.
– Готово! Ванюша, ты поскачешь на своем за мной, – приказал Петр денщику.
И тут можно сказать словами сказки: видели, как садился, да не видели, как ехал…
Никем не объезженный конь стремительно сорвался с места и понесся во всю жеребцовую силу и прыть по городским укатанным улицам. И никому из вологжан встречных и поперечных в голову не приходило, что носится на борзом коне сам Петр, а за ним – денщик-телохранитель. Висевшая на запястье плеть ни разу не понадобилась Петру. Конь смирился с наездником. Оказался скоро послушен. Проскакал на нем Петр по Верхнему и Нижнему посадам за четверть часа, а показались те минуты ожидавшей его свите за целую вечность. Как бы чего не случилось с государем, затеявшим такую отчаянную прогулку…
Но вот послышался топот копыт, и Петр с денщиком въехали на иноземный конюшенный двор.
– Оботрите пену с жеребца, – сказал Петр, – я же говорил вам, что конь меня узнает.
И долго об этой удали Петра-наездника ходили по Вологодчине устные предания, а потом по чьей-то находчивости об этом случае было даже рассказано в «Русском вестнике» ровно через девяносто лет после происшествия…
В тот проезд Петра через Вологду голландские купцы из «немецкой слободы» и Фрязинова пригласили к себе царя. Говорили ласковые речи, выпрашивали привилегий в торговых делах.
– Обращайтесь в Коммерц-коллегию, у меня другие сейчас заботы, – отмахивался Петр от их просьб. И только к ходатайству вдовы Гутманши, у которой имел пристанище, продиктовал своему писарю такую резолюцию:
«Иноземка Андреевская жена Гутмана вдова Катерина Иванова дочь Форколина о позволении ей покупать в Москве и других российских городах товары и привозить к городу Архангельскому по-прежнему против данной из Иностранной коллегии позволительной грамоты, которая дана за некоторые показанные его императорскому величеству услуги свекру ея торговому иноземцу Ивану Гутману, также не править с нея десятой доли за продажу товаров, которым торговали свекор и муж ея в прошлых годах».
На пиру у иноземцев не сиделось долго. Петр спешил в Кириллов, а оттуда в Заонежье к оружейному заводу и на марциальные карельские воды.
В сумерки, под вечерний колокольный звон, Петр со свитой выехал из Вологды. За Прилуцким монастырем широкий зимний тракт разделился надвое: направо – в Архангельск, налево – в Кириллов. Царский поезд свернул налево за верховыми стражниками, освобождавшими дорогу от встречных и попутных обозов.
В закрытых санях Петру показалось душно, да и ничего не видно, едешь, как арестант. Петр пересел в открытые расписные сани. Дышалось гораздо легче. Ехали быстро, с ветерком. Крутила-мела февральская поземка. За селом Кубенским усилился с озера ветер. Петр поднял высокий воротник бобровый, откинул голову на подушки и задремал. Крепко задремал. Сквозь сон чуял, как скрипели полозья саней. Мороз сомкнул царские ресницы. Не заметил Петр, как промахнули две большие деревни – Новленское и Никуленское. Очнулся около Сямского монастыря и закричал:
– Ямщик! Где моя шапка?!
– Шибко ехали, ваше царское величество, поди-ка слетела с головы…
– Как же так? Я – царь, а шапку потерял?
– У царя ничего не теряется, – обернулся ямщик. И, сняв со своей головы лохматую заячью шапку, обеими руками возложил на голову Петра.
– А сам-то как?
– Тряпицей обмотаю, не извольте беспокоиться, ваше величество.
В Кириллове Петр недолго задержался. Пока меняли лошадей, Петр побеседовал с игуменом о монастырских делах. Ни пребывание Петра, ни суть беседы с игуменом не были отмечены в записях монастырских. И только в соседнем Кириллово-Новозерском заботливый писец-монах в книге «вкладной» отметил кратко:
«Всепресветлейший государь наш, царь и великий князь Петр Алексеевич всея России изволил прибыть в Кириллов монастырь Новозерский, в четвертом часу дни, в первой четверти, изволил молиться в Соборной церкви, потом изволил ходить в ризницу и паки ходил в Соборную церковь с однем игуменом Пахомием… А из обители изволил отбыть в шестом часу дни, в третьей четверти».
Да еще известно из челобитной, что игумен Пахомий просил у Петра о подаче денег на церковное строение и пропитание монахов. И кто-то из богомольных людей осмелился доложить царю о прелюбодеяниях монахов и о том, что в монастырских нужниках часто находят туда брошенных убиенных младенцев – следы греховного монашеского блуда с приходящими богомолками и монашками. Эти жалобы людские был вынужден подтвердить игумен Пахомий, который кстати сослался, что такой грех не менее и в самой Кириллово-Белозерской обители происходит.
Петр разразился бранью за такие непорядки и, не испросив у Пахомия благословения в дальнейший путь, закрылся в царском возке наглухо, тронулся дальше.
В «Походном журнале 1722 года» в эти дни было отмечено:
13 февраля проехал Белозеро ночью.
14-го приехал на завод Петровский.
15-го приехал к колодезю Петровскому…
18-го их величества [стало быть, в этот день приехала на марциальные воды и Екатерина] зачали пить воду и были на освящении церкви св. Петра.
Лечась марциальными водами, Петр не проводил время в праздности. Работал в токарне, вытачивал паникадило из моржовой кости. Часто встречался с управителем заводов Виллимом Ивановичем Геннином, одобрил его работу на оружейных заводах и произвел в генерал-майоры по артиллерии.
После этого Петр распорядился:
– Коль скоро и успешно дела наши идут на онежских заводах, а на Сестре-реке поспешают строить подобный оружейный завод, есть тебе, Виллим Иванович, надобность поехать за Каменный пояс для розыска спорного дела между Никитой Демидовым и капитаном Татищевым. От справедливого розыска будет зависеть – или их судить, или примирить. Да мало этого: займись там строением завода и Екатеринбургской крепости…
Слово царя – закон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72