вольность, собственность, безопасность и противоборство угнетению!.. И что всякая верховная власть имеет основание свое в трудовом народе… Париж рукоплещет этим ораторам. А ты приметил, Андре, сегодня наш Жильбер необычаен?..
– Да, он что-то энергичен и, кажется, чем-то возбужден?
– Еще бы! – отозвался Павел. – Из провинции приходят известия, радующие парижан, разумеется, и Ромма.
– В чем суть их?
– Из Оверни, где мы были на родине Жильбера, сообщают о великих беспокойствах: крестьяне громят помещиков. В Бретани истреблено огнем двадцать шесть замков. В Керси и других местах чернь свирепствует, убивая богатых землевладельцев…
– Не ново, – спокойно ответил Воронихин, – и никто не знает, чем все это кончится. Мятежный дух российской пугачевщины вихрем несется по Франции. Только надолго ли?..
– Да, и возможно успокоится, но с тем, чтобы с новой силой воспрянуть. Народ, отведавший свободы, трудно угомонить силой. Порядок восстановится законами, принятыми большинством. А это что у тебя такое в тетради начертано? – спросил Павел, взглянув мимолетно на воронихинские чертежи в тетради.
– Это просто так, интереса ради. Такие конструкции, разумею, не пригодятся мне, устарели. Сие есть устройство осадных сооружений – «таранов», приводимых в движение при разгроме крепостных стен.
– Очень важно! – воскликнул Павел, – есть слухи, что народ будет громить Бастилию, побываем там, Андре, посмотрим, не будут ли такие штуки там пущены в дело?..
– Не думаю, – опять сухо и равнодушно ответил Воронихин.
– Почему?
– Гнев народа сильнее стенобитных орудий. Мир дунет – ветер будет, мир плюнет – море будет. Мирская сила – страшное и великое дело совершить может. Зачем в Париже «тараны»?..
– Да, да, зачем «тараны», и без них падут тираны! – весело срифмовал Павел и не тревожил более расспросами Андрея, увлеченного своими делами и заботами.
Как ни занят был Жильбер Ромм происходившими политическими событиями и каждодневным участием в них на собраниях и диспутах, изредка находил он время для Андре и Попо, которым, объезжая Париж, показывал достойные примечания памятники архитектуры.
Ромм любил свою родную Францию, ее народ, он превосходно знал историю своей страны, отлично был знаком с искусством, сосредоточенным в столице Франции. Повидав многое в поездках по России со своими питомцами, он не хотел остаться в долгу перед ними у себя на родине. Не раз, выбрав свободное время от повседневных суетных дел, Ромм отправлялся с нами осматривать город, сопровождая экскурсы эти подробными объяснениями из истории Парижа. Однажды по крутым каменным лестницам поднялись они на балкон к химерам, что на соборе Парижской Богоматери. Был ясный день. Улицы и кварталы четкими прямыми линиями раскинулись перед ними.
– Друзья мои, – сказал Ромм, обращаясь к Воронихину и Строганову, – начнем осмотр парижских памятников искусства с этого замечательного произведения архитектуры и скульптуры. Вот они – знаменитые химеры. Они расположены вокруг башен. Опираясь на балюстраду, эти чудовища склонились, смотрят вниз на прохожих, вызывая к себе отвращение своим внешним омерзительным видом… В облике химер представлены враги церкви, противники христианства. Надеюсь, меня и вас они могут интересовать лишь как произведения искусства?
– Безусловно! – отозвался Павел Строганов, приблизившись к рогатому с бараньей головой дьяволу, высунувшему язык.
– Вероятно, каждое из этих чудовищ, созданных ваятелем по заказу церкви, имеет свое объяснение, назначение и обоснование? – спросил Андре Жильбера.
– Я не смогу исчерпывающе ответить вам. Химер так много и не каждый церковный служитель мог бы своим ответом удовлетворить ваше любопытство, – сказал Ромм. – Однако об этом дьяволе, что привлек внимание Попо, могу сказать: это тот самый дьявол, который, судя по сказкам нашего духовенства, носил по свету на своем крыле святого Антония, показывая ему чудеса мироздания. Когда Антоний спросил дьявола – «Какая цель этого полета над вселенной?» – дьявол посмотрел на него грустно, ответил: – «В мире нет никакой цели!..»
Воронихин выслушал, усмехнулся:
– А все-таки есть цель. Она преследовалась и при создании химер.
– Вы правы, Андре. Тут цель такова: вызвать у верующих чувство омерзения и ненависти к врагам церкви. Посмотрев на эти страшные и противные морды, кому не захочется войти в храм богородицы и обратиться уже с другими чувствами к прекрасным изображениям Христа, похожего на среднего французского обывателя, или как не обратиться с молитвенным взором к деве Марии, изображенной в самых различных видах на манер средневековой французской дамы?.. На подобный лад вера в бога преподносится и в русских церквах, не правда ли? Вспомните все эти «страшные суды», писанные на досках, в храмах Сольвычегодска, Архангельска, Киева и других городов России.
– Вы мне напомнили, учитель, Гаврилу Юшкова, который в юности учил нас иконописанию, – заметил Воронихин. – У нас были ребята, мастерски малевавшие чертей. Гаврила никогда не дозволял тем способным и злоязыким парням набивать руку на писании святых ликов. Мы так, в шутку и в отличие от богомазов, величали тех живописцев «чертомазами». Эх, как-то они поживают? Вспоминают ли меня? Нет, им и в голову не придет, что Андрейка «вороний сын» вспомнил сегодня о них, да где? На крыше знаменитого парижского собора!..
Осмотрев город с высоты собора, Жильбер, а за ним и Андрей с Павлом спустились вниз. Потом, наняв извозчика, они ездили по главным улицам Парижа. Ромм давал пояснения, когда, кем и для кого построены лучшие здания. От него узнали Попо и Андре, что не так давно, во времена Людовика Четырнадцатого, Париж начал перестраиваться заново. Король приказал министру Кольберу сделать столицу Франции самым красивым городом в мире.
– Париж мог бы быть еще краше, если бы Людовик Четырнадцатый не затратил огромных средств на создание Версаля, – заключил Ромм после продолжительных и не последних разъездов по городу.
Обозревая кварталы Парижа, Воронихин видел явные следы заметного чередования времени, отразившегося на преобразовании столицы Франции. Новый Париж уже изменял планировку улиц и вытеснял строения предыдущего семнадцатого века с таким же успехом, как некогда Париж классический преодолевал в архитектуре стиль средневековья. Но образцы классического зодчества, независимо от времени их создания, оставались образцами для изучения. Воронихин, увлекаясь творениями давнего прошлого, понимал, что архитектурная древность вызывает у него восхищение не потому, что она «древность», а потому, что привлекает своей красотой, величавостью и удобствами, потребными человеку во всякие времена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Да, он что-то энергичен и, кажется, чем-то возбужден?
– Еще бы! – отозвался Павел. – Из провинции приходят известия, радующие парижан, разумеется, и Ромма.
– В чем суть их?
– Из Оверни, где мы были на родине Жильбера, сообщают о великих беспокойствах: крестьяне громят помещиков. В Бретани истреблено огнем двадцать шесть замков. В Керси и других местах чернь свирепствует, убивая богатых землевладельцев…
– Не ново, – спокойно ответил Воронихин, – и никто не знает, чем все это кончится. Мятежный дух российской пугачевщины вихрем несется по Франции. Только надолго ли?..
– Да, и возможно успокоится, но с тем, чтобы с новой силой воспрянуть. Народ, отведавший свободы, трудно угомонить силой. Порядок восстановится законами, принятыми большинством. А это что у тебя такое в тетради начертано? – спросил Павел, взглянув мимолетно на воронихинские чертежи в тетради.
– Это просто так, интереса ради. Такие конструкции, разумею, не пригодятся мне, устарели. Сие есть устройство осадных сооружений – «таранов», приводимых в движение при разгроме крепостных стен.
– Очень важно! – воскликнул Павел, – есть слухи, что народ будет громить Бастилию, побываем там, Андре, посмотрим, не будут ли такие штуки там пущены в дело?..
– Не думаю, – опять сухо и равнодушно ответил Воронихин.
– Почему?
– Гнев народа сильнее стенобитных орудий. Мир дунет – ветер будет, мир плюнет – море будет. Мирская сила – страшное и великое дело совершить может. Зачем в Париже «тараны»?..
– Да, да, зачем «тараны», и без них падут тираны! – весело срифмовал Павел и не тревожил более расспросами Андрея, увлеченного своими делами и заботами.
Как ни занят был Жильбер Ромм происходившими политическими событиями и каждодневным участием в них на собраниях и диспутах, изредка находил он время для Андре и Попо, которым, объезжая Париж, показывал достойные примечания памятники архитектуры.
Ромм любил свою родную Францию, ее народ, он превосходно знал историю своей страны, отлично был знаком с искусством, сосредоточенным в столице Франции. Повидав многое в поездках по России со своими питомцами, он не хотел остаться в долгу перед ними у себя на родине. Не раз, выбрав свободное время от повседневных суетных дел, Ромм отправлялся с нами осматривать город, сопровождая экскурсы эти подробными объяснениями из истории Парижа. Однажды по крутым каменным лестницам поднялись они на балкон к химерам, что на соборе Парижской Богоматери. Был ясный день. Улицы и кварталы четкими прямыми линиями раскинулись перед ними.
– Друзья мои, – сказал Ромм, обращаясь к Воронихину и Строганову, – начнем осмотр парижских памятников искусства с этого замечательного произведения архитектуры и скульптуры. Вот они – знаменитые химеры. Они расположены вокруг башен. Опираясь на балюстраду, эти чудовища склонились, смотрят вниз на прохожих, вызывая к себе отвращение своим внешним омерзительным видом… В облике химер представлены враги церкви, противники христианства. Надеюсь, меня и вас они могут интересовать лишь как произведения искусства?
– Безусловно! – отозвался Павел Строганов, приблизившись к рогатому с бараньей головой дьяволу, высунувшему язык.
– Вероятно, каждое из этих чудовищ, созданных ваятелем по заказу церкви, имеет свое объяснение, назначение и обоснование? – спросил Андре Жильбера.
– Я не смогу исчерпывающе ответить вам. Химер так много и не каждый церковный служитель мог бы своим ответом удовлетворить ваше любопытство, – сказал Ромм. – Однако об этом дьяволе, что привлек внимание Попо, могу сказать: это тот самый дьявол, который, судя по сказкам нашего духовенства, носил по свету на своем крыле святого Антония, показывая ему чудеса мироздания. Когда Антоний спросил дьявола – «Какая цель этого полета над вселенной?» – дьявол посмотрел на него грустно, ответил: – «В мире нет никакой цели!..»
Воронихин выслушал, усмехнулся:
– А все-таки есть цель. Она преследовалась и при создании химер.
– Вы правы, Андре. Тут цель такова: вызвать у верующих чувство омерзения и ненависти к врагам церкви. Посмотрев на эти страшные и противные морды, кому не захочется войти в храм богородицы и обратиться уже с другими чувствами к прекрасным изображениям Христа, похожего на среднего французского обывателя, или как не обратиться с молитвенным взором к деве Марии, изображенной в самых различных видах на манер средневековой французской дамы?.. На подобный лад вера в бога преподносится и в русских церквах, не правда ли? Вспомните все эти «страшные суды», писанные на досках, в храмах Сольвычегодска, Архангельска, Киева и других городов России.
– Вы мне напомнили, учитель, Гаврилу Юшкова, который в юности учил нас иконописанию, – заметил Воронихин. – У нас были ребята, мастерски малевавшие чертей. Гаврила никогда не дозволял тем способным и злоязыким парням набивать руку на писании святых ликов. Мы так, в шутку и в отличие от богомазов, величали тех живописцев «чертомазами». Эх, как-то они поживают? Вспоминают ли меня? Нет, им и в голову не придет, что Андрейка «вороний сын» вспомнил сегодня о них, да где? На крыше знаменитого парижского собора!..
Осмотрев город с высоты собора, Жильбер, а за ним и Андрей с Павлом спустились вниз. Потом, наняв извозчика, они ездили по главным улицам Парижа. Ромм давал пояснения, когда, кем и для кого построены лучшие здания. От него узнали Попо и Андре, что не так давно, во времена Людовика Четырнадцатого, Париж начал перестраиваться заново. Король приказал министру Кольберу сделать столицу Франции самым красивым городом в мире.
– Париж мог бы быть еще краше, если бы Людовик Четырнадцатый не затратил огромных средств на создание Версаля, – заключил Ромм после продолжительных и не последних разъездов по городу.
Обозревая кварталы Парижа, Воронихин видел явные следы заметного чередования времени, отразившегося на преобразовании столицы Франции. Новый Париж уже изменял планировку улиц и вытеснял строения предыдущего семнадцатого века с таким же успехом, как некогда Париж классический преодолевал в архитектуре стиль средневековья. Но образцы классического зодчества, независимо от времени их создания, оставались образцами для изучения. Воронихин, увлекаясь творениями давнего прошлого, понимал, что архитектурная древность вызывает у него восхищение не потому, что она «древность», а потому, что привлекает своей красотой, величавостью и удобствами, потребными человеку во всякие времена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66