Я, кажется, даже узнал место: между Репином и Солнечным есть один мыс, на нем точно такие же камни.
— Игорю нравилось северное море. — Полина остановилась рядом со мной. Я не заметил, как она вернулась в комнату.
Только почувствовал, как моей руки коснулись легкие и нежные пальцы.
Я замер.
Понял, что не давало мне уйти.
Полине был нужен мужчина. Может, даже первый встречный. Чтобы в страсти перегорели остатки тяжелого горя и осталась от него только легкая и уже неизбывная печаль.
Я осторожно повернул Полину к себе, коснулся ладонями ее лица, нежно сжал.
Наклонился и, чуть помедлив, поцеловал.
В первый миг она не ответила, словно замерла. А потом ее губы словно порхнули навстречу, навстречу моим губам. Руки легли мне на плечи. От нее пахло как-то по-девчоночьи. Как от моей дочери-студентки.
Такой беззащитный и хрупкий запах.
— …Ты не жалеешь? — спросила она, когда мы лежали рядом. Как-то незаметно для самих себя мы перешли с официальной дистанции «вы» на интимное «ты».
— Нет. А…
— Не будем об этом. — Полина подалась ко мне. Поцеловала, прильнула всем своим нежным молодым телом. На мгновение отстранилась, только чтобы сказать:
— Не будем об этом. Пожалуйста.
***
Вдруг зажегся свет. Полина, придерживая халат, стояла на пороге кухни и сонно щурилась. Подошла ко мне, встала за спиной, обняла. Все еще нежно, но без страсти.
— Я разговаривала во сне?
— Да.
— И звала Игоря? — Она прижалась ко мне крепче. — Я знаю: он бы не стал возражать. Он всегда хотел, чтобы я жила.
— А сейчас ты живешь?
— Ты помог мне в этом. — Она взяла у меня из пальцев сигарету, затянулась и потушила ее в пепельнице. — Пойдем.
Я поднялся.
Она вдруг отстранилась:
— Знаешь, ведь я видела его. Неделю, наверное, назад.
— Кого? — Мне почему-то показалось, что сейчас Полина расскажет о том, как к ней являлся покойный муж.
— Ну того, топтуна. Не Понкратова, а… Как его?
— Сметанина? — спросил я, не веря своим ушам.
— Именно — Сметанина.
Я отстранился, усадил Полину на тот самый табурет, где только что сидел сам, придвинул себе второй. Сел напротив.
— Подожди, — заговорил я, старательно подбирая слова. — Ты ничего не путаешь?
— Нет. Мы столкнулись с ним здесь недалеко. На Театральной площади. Он куда-то бежал, едва не сбил меня с ног.
— Ты уверена?
— Да, а почему ты спрашиваешь?
— Потому, что Юра Сметанин сгорел в собственной квартире пятого февраля.
Почти месяц назад.
— Не может быть! Это был он. Я точно знаю!
6
— Спокойно, Князь. Как призывал один знаменитый персонаж? Спокойствие, только спокойствие. — Зудинцев терпеливо наблюдал за моими метаниями по кабинету.
Утро, стену на другой стороне двора, напротив окон нашего кабинета, щедро освещало нежаркое мартовское солнце. — Повтори еще раз, что тебе вдова Ратнера сказала.
— Что примерно неделю назад она видела Сметанина, да? Живого и здорового, понимаешь?
— Допустим. Ты звонил в квартиру Кости Пирогова?
— Конечно. Раз сто! Никто не берет трубку.
— А этой, как ее… Тете…
— Антонине Константиновне?
— Ты ей звонил?
— Нет.
— Ты даже лучше не звони — съезди.
Порасспроси ее, как дела. И заодно задай вопросы о Сметанине. Разумеется, придумай, на кой он тебе сдался. Хотя, по твоим рассказам, ходок ты редкостный: незнакомые тети тебе двери открывают, а молодые вдовы в постель ложатся.
— Да ну тебя!… — в сердцах выкрикнул я.
Михалыч не обратил внимания. Он вернулся к своим делам, которые я прервал необычно ранним появлением в отделе и громкой тирадой на жуткой смеси грузинского и русского, в основном матерного.
Зудинцев меня терпеливо выслушал.
И, как обычно, дал дельные советы.
Одним словом — опер, пусть и бывший.
Я натянул куртку, уже в дверях притормозил:
— Спасибо, Жора.
В ответ он только махнул рукой: спеши, мол, труба зовет.
***
Антонину Константиновну я застал дома. Похоже, она не расстроилась моему вторжению, а, наоборот, обрадовалась.
Я, жутко стесняясь, протянул ей коробку печенья, которую прикупил, пробегая мимо «Метрополя».
— Тут вот… Что-то вроде гостинца.
— Ты проходи, Зураб. Сейчас мы чайку выпьем. Или, может, водочки? — Видимо, меня удостоили самого высокого доверия. — У меня тут как раз бутылочка на травах настоялась. Все хвори наши болотные отгоняет.
— Нет, спасибо. До шести вечера не могу — служба.
— Начальник строгий? спросила тетя Нина. — Может, это и правильно.
Она набрала воды в чайник, зажгла газ.
— У меня, Зураб, радость.
— Какая?
— Сын из Москвы возвращается. Хотя не то чтобы возвращается. Его фирма здесь отделение открывает, а сына моего начальником в родном городе сажают. Он приезжал на днях. Да на следующий день, как мы познакомились.
— Здорово, — выдохнул я. Мне не терпелось задать вопросы, но мой шеф — Спозаранник — советовал сдерживаться. Не спешить. Что-то люди, если их, конечно, не торопить, и сами расскажут.
Чайник закипел. Тетя Нина поднялась, достала из сушилки две чашки. Тщательно заварила чай.
— Ко мне вчера соседка заходила.
Она этажом выше Кости Пирогова живет, аккурат наискосок. Жаловалась, что он совсем обезумел. Музыка и днем, и ночью. А как-то вечером она видела, что он из дома выходил. В пакетах пустые бутылки перезванивались. Совсем парень опустился. — Тетя Нина поставила передо мной чашку. — С травкой, для сердца полезно. Не пошаливает сердце-то?
— Есть немножко, — улыбнулся я.
Антонина Константиновна понимающе кивнула.
— Тетя Нина — можно я буду вас так называть? — вы в прошлый раз говорили, что Костя из-за Юры Сметанина сильно переживал…
— Похоже, до сих пор убивается. — Антонина Константиновна тяжело вздохнула. — Юрка в последнее время совсем… Как это? Крутой он стал. На машине шикарной ездил. У меня Валька до сих пор на отцовской «копейке», а Юрка на эдаком лимузине разъезжал.
— Лимузине? — с недоверием переспросил я.
— Знаешь, такая большая. На дверцах надписи: «Сенат».
(«Сенат»! — Снова «Сенат»!)
— И еще казино какое-то… — Тетя Нина на мгновение задумалась. — Нет, не помню. «Сенат» — точно, а вот казино… Извини, сынок. Не помню. Знаешь, как говорят: старость — не радость, молодость… Раньше «Евгения Онегина» наизусть знала. Поверишь ли?
— Конечно, верю.
— Теперь только «Мой дядя самых честных правил…» и остался.
— Антонина Константиновна, можно от вас позвонить?
— Работа?
— Именно, — я виновато улыбнулся.
— Это важно. Телефон в комнате, в гостиной.
— Спасибо.
«Гостиная» — самая большая в квартире комната — была прибрана с парадной тщательностью. Телефон, как генерал, разместился на высоком столике с одной-единственной ажурной ножкой.
***
— Охранная компания «Сенат», — бодро ответил мне девичий голос. Если судить только по нему, барышня — лет двадцати — обладала и другими прелестями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Игорю нравилось северное море. — Полина остановилась рядом со мной. Я не заметил, как она вернулась в комнату.
Только почувствовал, как моей руки коснулись легкие и нежные пальцы.
Я замер.
Понял, что не давало мне уйти.
Полине был нужен мужчина. Может, даже первый встречный. Чтобы в страсти перегорели остатки тяжелого горя и осталась от него только легкая и уже неизбывная печаль.
Я осторожно повернул Полину к себе, коснулся ладонями ее лица, нежно сжал.
Наклонился и, чуть помедлив, поцеловал.
В первый миг она не ответила, словно замерла. А потом ее губы словно порхнули навстречу, навстречу моим губам. Руки легли мне на плечи. От нее пахло как-то по-девчоночьи. Как от моей дочери-студентки.
Такой беззащитный и хрупкий запах.
— …Ты не жалеешь? — спросила она, когда мы лежали рядом. Как-то незаметно для самих себя мы перешли с официальной дистанции «вы» на интимное «ты».
— Нет. А…
— Не будем об этом. — Полина подалась ко мне. Поцеловала, прильнула всем своим нежным молодым телом. На мгновение отстранилась, только чтобы сказать:
— Не будем об этом. Пожалуйста.
***
Вдруг зажегся свет. Полина, придерживая халат, стояла на пороге кухни и сонно щурилась. Подошла ко мне, встала за спиной, обняла. Все еще нежно, но без страсти.
— Я разговаривала во сне?
— Да.
— И звала Игоря? — Она прижалась ко мне крепче. — Я знаю: он бы не стал возражать. Он всегда хотел, чтобы я жила.
— А сейчас ты живешь?
— Ты помог мне в этом. — Она взяла у меня из пальцев сигарету, затянулась и потушила ее в пепельнице. — Пойдем.
Я поднялся.
Она вдруг отстранилась:
— Знаешь, ведь я видела его. Неделю, наверное, назад.
— Кого? — Мне почему-то показалось, что сейчас Полина расскажет о том, как к ней являлся покойный муж.
— Ну того, топтуна. Не Понкратова, а… Как его?
— Сметанина? — спросил я, не веря своим ушам.
— Именно — Сметанина.
Я отстранился, усадил Полину на тот самый табурет, где только что сидел сам, придвинул себе второй. Сел напротив.
— Подожди, — заговорил я, старательно подбирая слова. — Ты ничего не путаешь?
— Нет. Мы столкнулись с ним здесь недалеко. На Театральной площади. Он куда-то бежал, едва не сбил меня с ног.
— Ты уверена?
— Да, а почему ты спрашиваешь?
— Потому, что Юра Сметанин сгорел в собственной квартире пятого февраля.
Почти месяц назад.
— Не может быть! Это был он. Я точно знаю!
6
— Спокойно, Князь. Как призывал один знаменитый персонаж? Спокойствие, только спокойствие. — Зудинцев терпеливо наблюдал за моими метаниями по кабинету.
Утро, стену на другой стороне двора, напротив окон нашего кабинета, щедро освещало нежаркое мартовское солнце. — Повтори еще раз, что тебе вдова Ратнера сказала.
— Что примерно неделю назад она видела Сметанина, да? Живого и здорового, понимаешь?
— Допустим. Ты звонил в квартиру Кости Пирогова?
— Конечно. Раз сто! Никто не берет трубку.
— А этой, как ее… Тете…
— Антонине Константиновне?
— Ты ей звонил?
— Нет.
— Ты даже лучше не звони — съезди.
Порасспроси ее, как дела. И заодно задай вопросы о Сметанине. Разумеется, придумай, на кой он тебе сдался. Хотя, по твоим рассказам, ходок ты редкостный: незнакомые тети тебе двери открывают, а молодые вдовы в постель ложатся.
— Да ну тебя!… — в сердцах выкрикнул я.
Михалыч не обратил внимания. Он вернулся к своим делам, которые я прервал необычно ранним появлением в отделе и громкой тирадой на жуткой смеси грузинского и русского, в основном матерного.
Зудинцев меня терпеливо выслушал.
И, как обычно, дал дельные советы.
Одним словом — опер, пусть и бывший.
Я натянул куртку, уже в дверях притормозил:
— Спасибо, Жора.
В ответ он только махнул рукой: спеши, мол, труба зовет.
***
Антонину Константиновну я застал дома. Похоже, она не расстроилась моему вторжению, а, наоборот, обрадовалась.
Я, жутко стесняясь, протянул ей коробку печенья, которую прикупил, пробегая мимо «Метрополя».
— Тут вот… Что-то вроде гостинца.
— Ты проходи, Зураб. Сейчас мы чайку выпьем. Или, может, водочки? — Видимо, меня удостоили самого высокого доверия. — У меня тут как раз бутылочка на травах настоялась. Все хвори наши болотные отгоняет.
— Нет, спасибо. До шести вечера не могу — служба.
— Начальник строгий? спросила тетя Нина. — Может, это и правильно.
Она набрала воды в чайник, зажгла газ.
— У меня, Зураб, радость.
— Какая?
— Сын из Москвы возвращается. Хотя не то чтобы возвращается. Его фирма здесь отделение открывает, а сына моего начальником в родном городе сажают. Он приезжал на днях. Да на следующий день, как мы познакомились.
— Здорово, — выдохнул я. Мне не терпелось задать вопросы, но мой шеф — Спозаранник — советовал сдерживаться. Не спешить. Что-то люди, если их, конечно, не торопить, и сами расскажут.
Чайник закипел. Тетя Нина поднялась, достала из сушилки две чашки. Тщательно заварила чай.
— Ко мне вчера соседка заходила.
Она этажом выше Кости Пирогова живет, аккурат наискосок. Жаловалась, что он совсем обезумел. Музыка и днем, и ночью. А как-то вечером она видела, что он из дома выходил. В пакетах пустые бутылки перезванивались. Совсем парень опустился. — Тетя Нина поставила передо мной чашку. — С травкой, для сердца полезно. Не пошаливает сердце-то?
— Есть немножко, — улыбнулся я.
Антонина Константиновна понимающе кивнула.
— Тетя Нина — можно я буду вас так называть? — вы в прошлый раз говорили, что Костя из-за Юры Сметанина сильно переживал…
— Похоже, до сих пор убивается. — Антонина Константиновна тяжело вздохнула. — Юрка в последнее время совсем… Как это? Крутой он стал. На машине шикарной ездил. У меня Валька до сих пор на отцовской «копейке», а Юрка на эдаком лимузине разъезжал.
— Лимузине? — с недоверием переспросил я.
— Знаешь, такая большая. На дверцах надписи: «Сенат».
(«Сенат»! — Снова «Сенат»!)
— И еще казино какое-то… — Тетя Нина на мгновение задумалась. — Нет, не помню. «Сенат» — точно, а вот казино… Извини, сынок. Не помню. Знаешь, как говорят: старость — не радость, молодость… Раньше «Евгения Онегина» наизусть знала. Поверишь ли?
— Конечно, верю.
— Теперь только «Мой дядя самых честных правил…» и остался.
— Антонина Константиновна, можно от вас позвонить?
— Работа?
— Именно, — я виновато улыбнулся.
— Это важно. Телефон в комнате, в гостиной.
— Спасибо.
«Гостиная» — самая большая в квартире комната — была прибрана с парадной тщательностью. Телефон, как генерал, разместился на высоком столике с одной-единственной ажурной ножкой.
***
— Охранная компания «Сенат», — бодро ответил мне девичий голос. Если судить только по нему, барышня — лет двадцати — обладала и другими прелестями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55