Разве до HD44594 может долететь кто-нибудь кроме роботов и модулей?
– Спасибо за комплимент. – Гатри поторопился сменить тему. – Расскажи мне поподробнее, что ты забыл на Дисе. Чем там занимаются луняне?
– В основном геологическими исследованиями. – Паккер расправил плечи. – Неужели вы не слышали?
– Разумеется, слышал, но понять до сих пор не понял. На что они надеются, что рассчитывают найти? Что заставляет их рисковать головами?
– Разве лучше не вылезать из кивиры? – резко спросил Паккер.
– А… Понятно.
– К тому же, там будут женщины. – Паккер усмехнулся.
– Ясно, – кивнул Гатри. – Очевидно, они тоже лучше, чем кивира.
По крайней мере, подумалось ему, гораздо реальней. Представители обоих народов все чаще искали близости друг с другом. Казалось, и те, и другие устали, что называется, вариться в собственном соку. Правда, существовала одна особенность: никто не стремился к более-менее продолжительным отношениям; мало тою, вместо прежней разнузданности нравов в моду потихоньку входили платонические чувства – заодно со стерилизацией.
– Что ж, сынок, счастливого пути, – сказал робот, когда появился его флайер, и протянул руку. Паккер недоуменно уставился на нее, потом, видимо, вспомнил школьный курс истории, и ответил на рукопожатие.
– Удачи, сэр, – произнес он. Гатри забрался в кабину флайера, и машина двинулась по коридору, что выводил на посадочную площадку.
Оказавшись снаружи, Гатри поднял флайер в воздух и направил на запад. На небе, по которому изредка проплывали галеоны облаков, сверкали оба солнца Датчики робота улавливали тепло, что исходило от поверхности планеты, и прохладу ветра. Голубая вода в бухте Приюта ближе к горизонту приобретала цвет индиго; на ней белели кружева пены. На побережье раскинулся Порт-Файербол – шпили, купола, пирамиды, различные многогранники всех цветов и оттенков… Внутри зданий и на улицах находились в основном машины. Дома, в которых жили люди, можно было узнать по садикам, разбитым возле построек, да зеленым лужайкам. Таких домов было мало; вдобавок, некоторые из них давно опустели. Пролетая над игровой площадкой, Гатри разглядел среди горок, качелей и каруселей всего-навсего троих детей.
Хорошо, просто здорово, что люди думают о будущем. Тем не менее, хотя обнаружены новые миры, за без малого двести лет, которые отделяют Деметру от гибели, корабля, способного взять на борт миллионы человек, ни за что не построить. Не хватит средств. Да даже если бы и хватило, люди не смогут бесконечно лежать в анабиозе, дожидаясь, пока для них подготовят новое место жительства. Время, время…
Естественно, ни о каком приросте населения не может быть и речи. Скорее, наоборот; следует из поколения в поколение сокращать его численность, пока не останется столько людей, сколько сможет покинуть планету. Вполне логично, вроде бы гуманно – и бесчеловечно. «Не-жизнь», – так однажды выразилась Деметра, собственные легионы которой продолжали покорять планету, уничтожая последние пустыни. Город и море остались позади. Промелькнули холмы, за которыми начались поля – зеленые, золотистые, медно-рыжие… Ни земляне из числа первых колонистов на Деметре, ни кто-либо из пионеров ее освоения теперь наверняка не узнали бы планету. Машин видно не было, да они и не появятся, пока не наступит срок жатвы. Рощи, луга, болота… Именно отсюда брались пища и лекарства, волокно и древесина, различные химикаты, бактерии, минеральные вещества; словом – изобилие. Созданное на благо человеку, симбиотическое единство заботилось о себе само.
Нет, не совсем так. Без Деметры не было бы никакого единства. Распространились бы болезни, развелись бы сорняки и насекомые-вредители; животные со временем уничтожили бы всю траву и молодые побеги; дожди смыли бы верхний, плодородный слой почвы; выжили бы наиболее приспособленные, то есть самые сильные и жестокие. А Деметра не просто реагировала на угрозу – она ее предугадывала и посылала своих солдат, инженеров, врачей (роботов, растения и насекомых-мутантов, ястребов, хорьков, волков), чтобы покончить с ней в зародыше. Естественно, она отчасти опиралась на компьютерные прогнозы, но в общем и целом компьютеры здесь были бессильны, поскольку рано или поздно, анализируя данные, приходили к выводу: необходимо насильственная культивация. Деметра же создавала живой организм, который не требовал постороннего вмешательства.
Равнина сменилась нагорьем. Возделанные земли плавно перешли в лесистую местность. Эти деревья, кустарники, поросшие тростником озера, изобилующие рыбой реки также принадлежали Деметре. Без них она не сумела бы сохранить поля и сады; а без нее леса наверняка превратились бы в жалкое зрелище. Разум стал заодно со своим порождением.
Среди деревьев то и дело мелькали вырубки, на которых стояли дома – приземистые, выстроенные из неокрашенной, огнеупорной древесины, почти сливавшиеся с окружающим пейзажем. Флайер пролетел над деревушкой, на площади в центре которой происходила некая церемония: людская вереница двигалась вокруг шеста, который украшали резные изображения листьев и различных животных. Гатри различил обрывки песен, звуки дудок и рокот барабанов.
Возможно, это ритуал в честь Деметры. Ее не то чтобы обожествляли, но относились к ней с немалым почтением. Нет, обожествления не было и в помине: ведь люди, которые ушли из городов, вовсе не превратились в дикарей. Они следили за тем, что происходит на планете, посылали своих представителей в парламент республики, иногда навещали тех, кто жил в городах, торговали произведениями искусства и прочими предметами роскоши. Однако чувствовалось, что по душе им совершенно другое. «Они похожи на аманитов* [Аманиты – последователи епископа Аммана, секта американских менонитов.], – заметил как-то Гатри в разговоре со знакомым, который, естественно, не понял, о ком идет речь. – Разве что не осуждают развлечений и не имеют собственной религии. Я бы сказал, что у них есть благочестие. Короче говоря, новая культура – быть может, квиетистского толка*». [Квиетизм – философское направление, суть которого выражается следующей фразой: «Ни к чему не стремиться и ни от чего не отказываться».] Поколение спустя он впервые заметил, что эта культура начинает влиять на городских жителей; ее влияние сказывалось не только в манере одевать и говорить, но и в музыке, рисовании, танцах – и образе мыслей.
Через сотню-другую километров лес закончился, вновь началась травянистая равнина, на которой росли маргаритки и маки, чертополох, ракитник и вереск – этакое живое напоминание о прошлом. Иногда попадались лесистые овраги, по дну которых бежали ручьи; на берегах возвышались тополя, клонились к воде ивы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
– Спасибо за комплимент. – Гатри поторопился сменить тему. – Расскажи мне поподробнее, что ты забыл на Дисе. Чем там занимаются луняне?
– В основном геологическими исследованиями. – Паккер расправил плечи. – Неужели вы не слышали?
– Разумеется, слышал, но понять до сих пор не понял. На что они надеются, что рассчитывают найти? Что заставляет их рисковать головами?
– Разве лучше не вылезать из кивиры? – резко спросил Паккер.
– А… Понятно.
– К тому же, там будут женщины. – Паккер усмехнулся.
– Ясно, – кивнул Гатри. – Очевидно, они тоже лучше, чем кивира.
По крайней мере, подумалось ему, гораздо реальней. Представители обоих народов все чаще искали близости друг с другом. Казалось, и те, и другие устали, что называется, вариться в собственном соку. Правда, существовала одна особенность: никто не стремился к более-менее продолжительным отношениям; мало тою, вместо прежней разнузданности нравов в моду потихоньку входили платонические чувства – заодно со стерилизацией.
– Что ж, сынок, счастливого пути, – сказал робот, когда появился его флайер, и протянул руку. Паккер недоуменно уставился на нее, потом, видимо, вспомнил школьный курс истории, и ответил на рукопожатие.
– Удачи, сэр, – произнес он. Гатри забрался в кабину флайера, и машина двинулась по коридору, что выводил на посадочную площадку.
Оказавшись снаружи, Гатри поднял флайер в воздух и направил на запад. На небе, по которому изредка проплывали галеоны облаков, сверкали оба солнца Датчики робота улавливали тепло, что исходило от поверхности планеты, и прохладу ветра. Голубая вода в бухте Приюта ближе к горизонту приобретала цвет индиго; на ней белели кружева пены. На побережье раскинулся Порт-Файербол – шпили, купола, пирамиды, различные многогранники всех цветов и оттенков… Внутри зданий и на улицах находились в основном машины. Дома, в которых жили люди, можно было узнать по садикам, разбитым возле построек, да зеленым лужайкам. Таких домов было мало; вдобавок, некоторые из них давно опустели. Пролетая над игровой площадкой, Гатри разглядел среди горок, качелей и каруселей всего-навсего троих детей.
Хорошо, просто здорово, что люди думают о будущем. Тем не менее, хотя обнаружены новые миры, за без малого двести лет, которые отделяют Деметру от гибели, корабля, способного взять на борт миллионы человек, ни за что не построить. Не хватит средств. Да даже если бы и хватило, люди не смогут бесконечно лежать в анабиозе, дожидаясь, пока для них подготовят новое место жительства. Время, время…
Естественно, ни о каком приросте населения не может быть и речи. Скорее, наоборот; следует из поколения в поколение сокращать его численность, пока не останется столько людей, сколько сможет покинуть планету. Вполне логично, вроде бы гуманно – и бесчеловечно. «Не-жизнь», – так однажды выразилась Деметра, собственные легионы которой продолжали покорять планету, уничтожая последние пустыни. Город и море остались позади. Промелькнули холмы, за которыми начались поля – зеленые, золотистые, медно-рыжие… Ни земляне из числа первых колонистов на Деметре, ни кто-либо из пионеров ее освоения теперь наверняка не узнали бы планету. Машин видно не было, да они и не появятся, пока не наступит срок жатвы. Рощи, луга, болота… Именно отсюда брались пища и лекарства, волокно и древесина, различные химикаты, бактерии, минеральные вещества; словом – изобилие. Созданное на благо человеку, симбиотическое единство заботилось о себе само.
Нет, не совсем так. Без Деметры не было бы никакого единства. Распространились бы болезни, развелись бы сорняки и насекомые-вредители; животные со временем уничтожили бы всю траву и молодые побеги; дожди смыли бы верхний, плодородный слой почвы; выжили бы наиболее приспособленные, то есть самые сильные и жестокие. А Деметра не просто реагировала на угрозу – она ее предугадывала и посылала своих солдат, инженеров, врачей (роботов, растения и насекомых-мутантов, ястребов, хорьков, волков), чтобы покончить с ней в зародыше. Естественно, она отчасти опиралась на компьютерные прогнозы, но в общем и целом компьютеры здесь были бессильны, поскольку рано или поздно, анализируя данные, приходили к выводу: необходимо насильственная культивация. Деметра же создавала живой организм, который не требовал постороннего вмешательства.
Равнина сменилась нагорьем. Возделанные земли плавно перешли в лесистую местность. Эти деревья, кустарники, поросшие тростником озера, изобилующие рыбой реки также принадлежали Деметре. Без них она не сумела бы сохранить поля и сады; а без нее леса наверняка превратились бы в жалкое зрелище. Разум стал заодно со своим порождением.
Среди деревьев то и дело мелькали вырубки, на которых стояли дома – приземистые, выстроенные из неокрашенной, огнеупорной древесины, почти сливавшиеся с окружающим пейзажем. Флайер пролетел над деревушкой, на площади в центре которой происходила некая церемония: людская вереница двигалась вокруг шеста, который украшали резные изображения листьев и различных животных. Гатри различил обрывки песен, звуки дудок и рокот барабанов.
Возможно, это ритуал в честь Деметры. Ее не то чтобы обожествляли, но относились к ней с немалым почтением. Нет, обожествления не было и в помине: ведь люди, которые ушли из городов, вовсе не превратились в дикарей. Они следили за тем, что происходит на планете, посылали своих представителей в парламент республики, иногда навещали тех, кто жил в городах, торговали произведениями искусства и прочими предметами роскоши. Однако чувствовалось, что по душе им совершенно другое. «Они похожи на аманитов* [Аманиты – последователи епископа Аммана, секта американских менонитов.], – заметил как-то Гатри в разговоре со знакомым, который, естественно, не понял, о ком идет речь. – Разве что не осуждают развлечений и не имеют собственной религии. Я бы сказал, что у них есть благочестие. Короче говоря, новая культура – быть может, квиетистского толка*». [Квиетизм – философское направление, суть которого выражается следующей фразой: «Ни к чему не стремиться и ни от чего не отказываться».] Поколение спустя он впервые заметил, что эта культура начинает влиять на городских жителей; ее влияние сказывалось не только в манере одевать и говорить, но и в музыке, рисовании, танцах – и образе мыслей.
Через сотню-другую километров лес закончился, вновь началась травянистая равнина, на которой росли маргаритки и маки, чертополох, ракитник и вереск – этакое живое напоминание о прошлом. Иногда попадались лесистые овраги, по дну которых бежали ручьи; на берегах возвышались тополя, клонились к воде ивы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155