Собственно говоря, с НЕЙ можно было бы и смириться. Если бы не легион теней, неосязаемых, словно бы пришедших из ночных кошмаров (даже наедине с собой он не мог сознаться сам себе, что именно они, эти тени, заставляли его бодрствовать, до самого рассвета оттягивая забытье сна). Хрущев, Горбачев, Шеварднадзе, Ельцин – он знал только Никитку, но ни с ним, ни с остальными долго водиться не придется. Они известны, а значит – безопасны. Хрущев – уже покойник, хотя сам этого еще не знает. Хотя… Есть лучшее решение. Но это потом. Трое прочих – пацаны, разобраться с семьями и проследить, чтобы выше колхозных пастухов они не поднялись – еще проще.
Но что делать с теми, неизвестными ему вторыми секретарями, директорами, литераторами, профессорами консерваторий, которых ни этот человечишка, ни он, Гений Всех Времен и Народов, не знает и знать не может, да которые, может, и не родились еще, но которые исподволь, капля за каплей подточили, пропили и просрали все, на что он положил всю жизнь. Да что он – миллионы и миллионы, от крестьян и стрельцов Ивана Грозного до погибших прошлой зимой в Карелии бойцов.
С его смертью медленно, поначалу незаметно для глаза, начнет валиться под градом мелких ударов и укусов, погребая под обломками миллионы жизней, Держава. Точнее, если поверить этому «веб-дизайнеру», уже пала. А вся молодая мощь, бурлящая в его великих стройках, проходящая на первомайских парадах, исподволь копящаяся в университетах и лабораториях – не более чем мираж, мотылек-однодневка.
И что стоит та, еще грядущая Победа, о которой тоже говорил этот растерянный, сбитый с толку, но все-таки несломленный… Чеботарев, да… Выстраданная, купленная кровью многих и многих, несмотря на ошибки – да, и на ЕГО ошибки в том числе.
Как всегда, напоминание о собственных ошибках вызвало откуда-то из глубин души холодную, впрочем, вполне контролируемую ярость. Это им там, ничтожествам, спалившим собственный дом ради благосклонного кивка богатых соседей, просто говорить – не учел, не подготовился. Посадить бы их без этого «заднего ума» перед кипой сырых разведсводок, зачастую утверждающих прямо противоположное. Да еще и без полной уверенности в том, что кое-какие из этих сводок не написаны под диктовку противной стороны. Да что там говорить, их «аналитические способности», «историческая мудрость» и «могучий ум» ясно видны в результатах их «трудов». В обрубке могучей пока державы… которая на самом деле миф, мыльный пузырь на холодном ветру истории.
Невыносимо.
Такое крушение испытывал разве Николай Последний.
И вдруг холодная, рассудочная ярость поднялась откуда-то из глубин темной, исполненной ненависти души.
Он – не Николай.
Он – товарищ Сталин. И отречения перед лицом поражения от товарища Сталина не дождаться. Даже ЕЙ.
И если для того, чтобы оставить ЕЕ, безносую, с носом, нужно сделать невозможное – товарищ Сталин это сделает. Даже переступив через себя.
Товарищ Сталин нажал на кнопку звонка.
* * *
Я не понимала, чем мы провинились перед отцом. Он стал раздражительным и резким. Он страшно наорал на Василия, а потом… выгнал его из дома. Брат переехал в общежитие летчиков, и больше мы не виделись. Со мной же он просто перестал разговаривать. Я как будто перестала существовать для него. Совсем.
Светлана Мартынова-Сталина. «Двадцать писем внуку». Красноярск, 1973
Белый «ГАЗ» с красными крестами на задних и боковых стеклах, закрашенных белым, въехал в Боровицкие ворота и, немного покрутившись по кремлевским закоулкам, наконец остановился. Подбежавший сержант ГБ (от их обилия в его новой жизни Андрея уже тошнило) распахнул дверцу. Второй, держа руку на кобуре «ТТ», страховал его с трех шагов.
Жлоб справа вышел из машины первым, предъявил встречающему какие-то бумаги. Тот шелестел ими при свете раскачивающегося на ветру жестяного фонаря минут пять, после чего заглянул в машину и сличил свежевыбритую больничным парикмахером физиономию Андрея с фотокарточкой.
– Гражданин Чеботарев? Прошу вас выйти из машины. Вы пройдете со мной.
Его передавали из рук в руки как эстафетную палочку. Причем с каждой передачей звание провожатого повышалось, и к дубовой двери, перед которой что-то записывал в гроссбух сидящий за канцелярским столом человек с сияющей лысиной, Андрея провел уже целый капитан ГБ – считай, армейский полковник. Положив пакет, сопровождавший Андрея всю дорогу, на стол, он козырнул (человек с пробором, не отрываясь от письма, кивнул) и вышел. Андрей остался стоять посреди приемной аки телеграфный столб в выданном ему несуразном плаще.
Дверь приемной хлопнула, и в нее быстрой походкой вошел Берия. Он старался держаться уверенно, но получалось это неважно. Человечек с пробором поднял голову от гроссбуха и столь же бесцветным, как он сам, голосом, приказал:
– Гражданин Чеботарев. Снимайте плащ. Вешалка в углу.
Андрей негнущимися пальцами расстегнул пуговицы и повесил плащ на указанный агрегат – явный подарок Вождю от какого-то механического завода, вполне, впрочем, функциональный и подходящий к обстановке. И замер. Он совсем забыл, что перед выходом из флигеля его переодели в его собственные вещи – джинсы, серый жилет с энным количеством карманов и молний, «бронетанковые» ботинки «мэйд ин чайна под фирму» и майку с оскаленным черепом «Iron Maiden». От одежды жутко несло дезинфекцией. Куртку синтетического волокна, мобилу и остатки плеера, видимо, сейчас где-то усиленно изучали. Но все равно – более чужеродного предмета обстановки, чем он сам, в этой комнате представить было практически невозможно.
На столе секретаря звякнул телефон. Он вышел из-за стола, открыл массивную дубовую дверь и скрылся в маленьком тамбуре, не забыв, впрочем, притворить дверь за собой.
Через минуту он вернулся, дверь закрывать не стал. Указал на нее Андрею – вас ждут. Проходите.
Берия попытался было пройти первым, но человек с пробором покачал головой и попросил товарища народного комиссара задержаться для уточнения некоторых вопросов. Андрей на подгибающихся ногах прошел в тамбур, а затем и в кабинет. Двери за ним мягко захлопнулись, подобно крышке дорогого братанского гроба.
… Кабинет был ему, как ни странно, хорошо знаком – по всему комплексу ассоциаций, вызываемых многочисленными книгами и фильмами о войне. Полумрак, лишь в дальнем углу – круг света от настольной лампы на зеленом сукне стола. За столом сидел ОН. Дымящаяся трубка, венчик почти совсем уже седых волос, обрамляющий только намечающуюся пока рябую лысину. Естественно, Сталин что-то писал. Андрей знал по книгам, что Сталин хорошо разыгрывал такие вот мизансцены, и был готов к долгому ожиданию. Но не настолько долгому. Прошла вечность, прежде чем хозяин кабинета оторвался от своей работы и посмотрел на Андрея с холодным интересом, напоминающим интерес энтомолога к новой разновидности мухи дрозофилы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Но что делать с теми, неизвестными ему вторыми секретарями, директорами, литераторами, профессорами консерваторий, которых ни этот человечишка, ни он, Гений Всех Времен и Народов, не знает и знать не может, да которые, может, и не родились еще, но которые исподволь, капля за каплей подточили, пропили и просрали все, на что он положил всю жизнь. Да что он – миллионы и миллионы, от крестьян и стрельцов Ивана Грозного до погибших прошлой зимой в Карелии бойцов.
С его смертью медленно, поначалу незаметно для глаза, начнет валиться под градом мелких ударов и укусов, погребая под обломками миллионы жизней, Держава. Точнее, если поверить этому «веб-дизайнеру», уже пала. А вся молодая мощь, бурлящая в его великих стройках, проходящая на первомайских парадах, исподволь копящаяся в университетах и лабораториях – не более чем мираж, мотылек-однодневка.
И что стоит та, еще грядущая Победа, о которой тоже говорил этот растерянный, сбитый с толку, но все-таки несломленный… Чеботарев, да… Выстраданная, купленная кровью многих и многих, несмотря на ошибки – да, и на ЕГО ошибки в том числе.
Как всегда, напоминание о собственных ошибках вызвало откуда-то из глубин души холодную, впрочем, вполне контролируемую ярость. Это им там, ничтожествам, спалившим собственный дом ради благосклонного кивка богатых соседей, просто говорить – не учел, не подготовился. Посадить бы их без этого «заднего ума» перед кипой сырых разведсводок, зачастую утверждающих прямо противоположное. Да еще и без полной уверенности в том, что кое-какие из этих сводок не написаны под диктовку противной стороны. Да что там говорить, их «аналитические способности», «историческая мудрость» и «могучий ум» ясно видны в результатах их «трудов». В обрубке могучей пока державы… которая на самом деле миф, мыльный пузырь на холодном ветру истории.
Невыносимо.
Такое крушение испытывал разве Николай Последний.
И вдруг холодная, рассудочная ярость поднялась откуда-то из глубин темной, исполненной ненависти души.
Он – не Николай.
Он – товарищ Сталин. И отречения перед лицом поражения от товарища Сталина не дождаться. Даже ЕЙ.
И если для того, чтобы оставить ЕЕ, безносую, с носом, нужно сделать невозможное – товарищ Сталин это сделает. Даже переступив через себя.
Товарищ Сталин нажал на кнопку звонка.
* * *
Я не понимала, чем мы провинились перед отцом. Он стал раздражительным и резким. Он страшно наорал на Василия, а потом… выгнал его из дома. Брат переехал в общежитие летчиков, и больше мы не виделись. Со мной же он просто перестал разговаривать. Я как будто перестала существовать для него. Совсем.
Светлана Мартынова-Сталина. «Двадцать писем внуку». Красноярск, 1973
Белый «ГАЗ» с красными крестами на задних и боковых стеклах, закрашенных белым, въехал в Боровицкие ворота и, немного покрутившись по кремлевским закоулкам, наконец остановился. Подбежавший сержант ГБ (от их обилия в его новой жизни Андрея уже тошнило) распахнул дверцу. Второй, держа руку на кобуре «ТТ», страховал его с трех шагов.
Жлоб справа вышел из машины первым, предъявил встречающему какие-то бумаги. Тот шелестел ими при свете раскачивающегося на ветру жестяного фонаря минут пять, после чего заглянул в машину и сличил свежевыбритую больничным парикмахером физиономию Андрея с фотокарточкой.
– Гражданин Чеботарев? Прошу вас выйти из машины. Вы пройдете со мной.
Его передавали из рук в руки как эстафетную палочку. Причем с каждой передачей звание провожатого повышалось, и к дубовой двери, перед которой что-то записывал в гроссбух сидящий за канцелярским столом человек с сияющей лысиной, Андрея провел уже целый капитан ГБ – считай, армейский полковник. Положив пакет, сопровождавший Андрея всю дорогу, на стол, он козырнул (человек с пробором, не отрываясь от письма, кивнул) и вышел. Андрей остался стоять посреди приемной аки телеграфный столб в выданном ему несуразном плаще.
Дверь приемной хлопнула, и в нее быстрой походкой вошел Берия. Он старался держаться уверенно, но получалось это неважно. Человечек с пробором поднял голову от гроссбуха и столь же бесцветным, как он сам, голосом, приказал:
– Гражданин Чеботарев. Снимайте плащ. Вешалка в углу.
Андрей негнущимися пальцами расстегнул пуговицы и повесил плащ на указанный агрегат – явный подарок Вождю от какого-то механического завода, вполне, впрочем, функциональный и подходящий к обстановке. И замер. Он совсем забыл, что перед выходом из флигеля его переодели в его собственные вещи – джинсы, серый жилет с энным количеством карманов и молний, «бронетанковые» ботинки «мэйд ин чайна под фирму» и майку с оскаленным черепом «Iron Maiden». От одежды жутко несло дезинфекцией. Куртку синтетического волокна, мобилу и остатки плеера, видимо, сейчас где-то усиленно изучали. Но все равно – более чужеродного предмета обстановки, чем он сам, в этой комнате представить было практически невозможно.
На столе секретаря звякнул телефон. Он вышел из-за стола, открыл массивную дубовую дверь и скрылся в маленьком тамбуре, не забыв, впрочем, притворить дверь за собой.
Через минуту он вернулся, дверь закрывать не стал. Указал на нее Андрею – вас ждут. Проходите.
Берия попытался было пройти первым, но человек с пробором покачал головой и попросил товарища народного комиссара задержаться для уточнения некоторых вопросов. Андрей на подгибающихся ногах прошел в тамбур, а затем и в кабинет. Двери за ним мягко захлопнулись, подобно крышке дорогого братанского гроба.
… Кабинет был ему, как ни странно, хорошо знаком – по всему комплексу ассоциаций, вызываемых многочисленными книгами и фильмами о войне. Полумрак, лишь в дальнем углу – круг света от настольной лампы на зеленом сукне стола. За столом сидел ОН. Дымящаяся трубка, венчик почти совсем уже седых волос, обрамляющий только намечающуюся пока рябую лысину. Естественно, Сталин что-то писал. Андрей знал по книгам, что Сталин хорошо разыгрывал такие вот мизансцены, и был готов к долгому ожиданию. Но не настолько долгому. Прошла вечность, прежде чем хозяин кабинета оторвался от своей работы и посмотрел на Андрея с холодным интересом, напоминающим интерес энтомолога к новой разновидности мухи дрозофилы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92