Но в утешение я опять вспоминал Баратынского, что "дарование - есть поручение", и понимал, что Алена была мне спущена свыше как испытание.
А ведь испытание женщиной - это самое примитивное, чем испытывают душу, вознамерившуюся служить высшему смыслу. Вслед за этим, если верить Флоберу, испытывают смертью.
Как ни трезвы были мои рассуждения, Алена стояла перед глазами как живая, причем в бесстыдно обнаженном виде. Почему-то припоминалось только хорошее, но таково уж свойство всех воспоминаний. Я брел по Арбату и догадывался, что наша встреча с ней не могла быть случайной. В слиянии наших судеб было много мистического, как будто нас специально толкали в объятия друг другу.
А её плоть! Боже мой, какая у неё плоть... Такая дается только женщинам, у которых особая миссия. Если бы ещё душа соответствовала её телу. Неожиданно я встал как вкопанный и мне в голову пришла совершенно идиотская мысль, что я никогда не любил Алену, а любил только её тело.
И снова попадались киоски с журналами, но не одно тело не могло сравниться с телом моей бывшей супруги. У какого-то секс-шопчика я притормозил, чтобы посмотреть на резиновую женщину, собравшую вокруг себя подвыпившую толпу. Я тоже усмехался и представлял её в своей постели. Но ничего, кроме омерзения, эта штуковина у меня, конечно, вызвать не могла. Однако именно она навела меня на мысль сотворить Галатею. Я шел и ухмылялся шаловливости своих мыслей и думал о том, что Пигмалион, вероятно не найдя идеала среди земных женщин, изваял таковую из камня.
И действительно, кто наделен душой, тот не может существовать без идеала. Без идеала он зачахнет, истлеет, превратится в обезьяну. И опять перед глазами вставала Алена, но уже в совершенно ином качестве.
А ведь когда человек был андрогином, который сочетал в своем теле мужское и женское начало, тогда ему жилось беззаботно. Но когда у человека нет забот, это не совсем хорошо для эволюции. Живут же австралийские племена без войн, катаклизмов и кризисов. Живут в истинно земном раю. Только как бытовали десять тысяч лет в набедренных повязках, так и по сей день. Нет-нет, боги желали нам добра, разделив человечество на женскую и мужскую половины. Боги разметали половины по свету... Но если бы только по свету! Подозреваю, что и по другим мирам. А мы ищем, ищем друг друга и параллельно движем прогресс, который в конечном итоге окажется ложью. А ведь соль этой жизни в том, что одна половина не может без другой. И, конечно, прав многомудрый старик Толстой, обронив однажды, что человек без семьи - это полчеловека.
3
Но очень маловероятно, что он вообще туда ездил. Я склоняюсь к тому, что Ветлицкий из офиса сразу направился домой и по возвращении лег спать. В шесть проснулся, поставил на плиту кофейник, сел в кресло и задремал. Кофе закипел и залил конфорку. А он не услышал.
Если факт утечки газа воспринимать как попытку самоубийства, то здесь много странного. Обычно самоубийцы не ставят на плиту кофейник, а открывают все конфорки вместе с духовкой, предварительно закупорив окна и двери. У Ветлицкого дверь была не заперта, форточка открыта.
Если говорить о нем как об убийце - здесь много психологических нестыковок. Обычно убийцы после совершенных преступлений не спят несколько ночей. Ветлицкий, зарубив троих, спокойно засыпает. Причем таким крепким сном, что не слышит, как на плите убегает кофе. Таких нестыковок можно привести с десяток.
Понятно, что убил не Ветлицкий. Он себя оговаривает. Причина мне ещё не ясна, но понятно одно - он почему-то хочет выгородить Рогову. С чем это связано - пока неясно. О каких-то особых отношениях Роговой с Ветлицким мне не известно. Очень маловероятно, что она его любовница. Но возможно, Ветлицкий питает к ней платонические чувства?
4
"Но если мне не суждено встретить свою вторую половину, то почему бы не создать её самому? - повторил я про себя, как только убрался с Арбата. Почему бы не создать, хотя бы в мыслях? Творец я или не творец?"
Надо отметить, что сразу после развода с Аленой я ощутил невероятную творческую силу. Меня больше не смущало, что мастерства для моего проекта у меня явно не хватает. Я был уверен, что теперь мне все по плечу - я могу полноценно творить, как во сне, так и наяву. Собственно, затем я и прибыл в Москву, чтобы познакомиться с новыми течениями в современной живописи, о которых так много писали в СМИ. Ничего полезного для себя я не нашел, кроме типичного московского пижонства с претензиями на оригинальность. Отечественная живопись собралась, кажется, пойти по западному пути, с непременным разрушением классической школы. Этот процесс начали шестидесятники, и если бы не Никита Сергеевич, художественной классической школы давно бы уже не было.
В шестидесятых художники настолько ударились в модернизм, что к живописцам, работающим в традиционной манере, относились с презрительной усмешкой. Только где они, все эти горлопаны-авангардисты? Осталось хотя бы одно имя? Осталась хотя бы одна картина? Ничего не осталось. Сплошная пустота. А имен художников классической школы можно назвать сколько угодно.
Обойдя выставочные залы, я с грустью отметил, что это смутное время решило взять реванш в войне пластмассовых роз с живыми, и прежде всего потому, что настоящие художники ушли в коммерцию. Их место заняли авангардисты-любители, вытеснив профессионалов из выставочных залов на улицу, где они некогда обитали сами. Глядя на их художества, я с грустью думал, что у Сальвадора Дали ещё можно найти какое-то подобие метафоры, здесь же - сплошной перевод краски. Все это явно ориентировано на несведущих в живописи иностранцев.
Словом, я вернулся домой ни с чем, если не считать неожиданной болезни Пигмалиона.
В первые же сутки моего приезда я нарисовал тридцать женских портретов, но ни один ни черта не годился. Видимо, душа моя была весьма щепетильна в вопросах женских прелестей. Чтобы как-то успокоиться, я сшил из поролона куклу, обтянул её китайским шелком, и тем самым вытащил свою мечту из условностей двумерного пространства. Но лучше бы я этого не делал, потому что в ту же минуту я её с ненавистью раскрошил в клочья.
Кажется, после этой экзекуции у меня вырвался гомерический смешок и я, рухнув носом в подушку, впал в классический ступор. Блажь не проходила. Кукла, приближенная к моему идеалу, всю ночь маячила перед глазами и не давала уснуть. Я курил, ворочался, пытаясь высмеять откуда-то взявшееся волнение, но к утру внезапно понял, что желание увидеть свой идеал воочию никакая не блажь, а как раз та самая роковая ступень в познании самого себя. Только когда я вылеплю женщину, которая хотя бы зрительно удовлетворит мою внутреннюю сущность, тогда наконец-то пойму, чту я стою в этом мире в качестве человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
А ведь испытание женщиной - это самое примитивное, чем испытывают душу, вознамерившуюся служить высшему смыслу. Вслед за этим, если верить Флоберу, испытывают смертью.
Как ни трезвы были мои рассуждения, Алена стояла перед глазами как живая, причем в бесстыдно обнаженном виде. Почему-то припоминалось только хорошее, но таково уж свойство всех воспоминаний. Я брел по Арбату и догадывался, что наша встреча с ней не могла быть случайной. В слиянии наших судеб было много мистического, как будто нас специально толкали в объятия друг другу.
А её плоть! Боже мой, какая у неё плоть... Такая дается только женщинам, у которых особая миссия. Если бы ещё душа соответствовала её телу. Неожиданно я встал как вкопанный и мне в голову пришла совершенно идиотская мысль, что я никогда не любил Алену, а любил только её тело.
И снова попадались киоски с журналами, но не одно тело не могло сравниться с телом моей бывшей супруги. У какого-то секс-шопчика я притормозил, чтобы посмотреть на резиновую женщину, собравшую вокруг себя подвыпившую толпу. Я тоже усмехался и представлял её в своей постели. Но ничего, кроме омерзения, эта штуковина у меня, конечно, вызвать не могла. Однако именно она навела меня на мысль сотворить Галатею. Я шел и ухмылялся шаловливости своих мыслей и думал о том, что Пигмалион, вероятно не найдя идеала среди земных женщин, изваял таковую из камня.
И действительно, кто наделен душой, тот не может существовать без идеала. Без идеала он зачахнет, истлеет, превратится в обезьяну. И опять перед глазами вставала Алена, но уже в совершенно ином качестве.
А ведь когда человек был андрогином, который сочетал в своем теле мужское и женское начало, тогда ему жилось беззаботно. Но когда у человека нет забот, это не совсем хорошо для эволюции. Живут же австралийские племена без войн, катаклизмов и кризисов. Живут в истинно земном раю. Только как бытовали десять тысяч лет в набедренных повязках, так и по сей день. Нет-нет, боги желали нам добра, разделив человечество на женскую и мужскую половины. Боги разметали половины по свету... Но если бы только по свету! Подозреваю, что и по другим мирам. А мы ищем, ищем друг друга и параллельно движем прогресс, который в конечном итоге окажется ложью. А ведь соль этой жизни в том, что одна половина не может без другой. И, конечно, прав многомудрый старик Толстой, обронив однажды, что человек без семьи - это полчеловека.
3
Но очень маловероятно, что он вообще туда ездил. Я склоняюсь к тому, что Ветлицкий из офиса сразу направился домой и по возвращении лег спать. В шесть проснулся, поставил на плиту кофейник, сел в кресло и задремал. Кофе закипел и залил конфорку. А он не услышал.
Если факт утечки газа воспринимать как попытку самоубийства, то здесь много странного. Обычно самоубийцы не ставят на плиту кофейник, а открывают все конфорки вместе с духовкой, предварительно закупорив окна и двери. У Ветлицкого дверь была не заперта, форточка открыта.
Если говорить о нем как об убийце - здесь много психологических нестыковок. Обычно убийцы после совершенных преступлений не спят несколько ночей. Ветлицкий, зарубив троих, спокойно засыпает. Причем таким крепким сном, что не слышит, как на плите убегает кофе. Таких нестыковок можно привести с десяток.
Понятно, что убил не Ветлицкий. Он себя оговаривает. Причина мне ещё не ясна, но понятно одно - он почему-то хочет выгородить Рогову. С чем это связано - пока неясно. О каких-то особых отношениях Роговой с Ветлицким мне не известно. Очень маловероятно, что она его любовница. Но возможно, Ветлицкий питает к ней платонические чувства?
4
"Но если мне не суждено встретить свою вторую половину, то почему бы не создать её самому? - повторил я про себя, как только убрался с Арбата. Почему бы не создать, хотя бы в мыслях? Творец я или не творец?"
Надо отметить, что сразу после развода с Аленой я ощутил невероятную творческую силу. Меня больше не смущало, что мастерства для моего проекта у меня явно не хватает. Я был уверен, что теперь мне все по плечу - я могу полноценно творить, как во сне, так и наяву. Собственно, затем я и прибыл в Москву, чтобы познакомиться с новыми течениями в современной живописи, о которых так много писали в СМИ. Ничего полезного для себя я не нашел, кроме типичного московского пижонства с претензиями на оригинальность. Отечественная живопись собралась, кажется, пойти по западному пути, с непременным разрушением классической школы. Этот процесс начали шестидесятники, и если бы не Никита Сергеевич, художественной классической школы давно бы уже не было.
В шестидесятых художники настолько ударились в модернизм, что к живописцам, работающим в традиционной манере, относились с презрительной усмешкой. Только где они, все эти горлопаны-авангардисты? Осталось хотя бы одно имя? Осталась хотя бы одна картина? Ничего не осталось. Сплошная пустота. А имен художников классической школы можно назвать сколько угодно.
Обойдя выставочные залы, я с грустью отметил, что это смутное время решило взять реванш в войне пластмассовых роз с живыми, и прежде всего потому, что настоящие художники ушли в коммерцию. Их место заняли авангардисты-любители, вытеснив профессионалов из выставочных залов на улицу, где они некогда обитали сами. Глядя на их художества, я с грустью думал, что у Сальвадора Дали ещё можно найти какое-то подобие метафоры, здесь же - сплошной перевод краски. Все это явно ориентировано на несведущих в живописи иностранцев.
Словом, я вернулся домой ни с чем, если не считать неожиданной болезни Пигмалиона.
В первые же сутки моего приезда я нарисовал тридцать женских портретов, но ни один ни черта не годился. Видимо, душа моя была весьма щепетильна в вопросах женских прелестей. Чтобы как-то успокоиться, я сшил из поролона куклу, обтянул её китайским шелком, и тем самым вытащил свою мечту из условностей двумерного пространства. Но лучше бы я этого не делал, потому что в ту же минуту я её с ненавистью раскрошил в клочья.
Кажется, после этой экзекуции у меня вырвался гомерический смешок и я, рухнув носом в подушку, впал в классический ступор. Блажь не проходила. Кукла, приближенная к моему идеалу, всю ночь маячила перед глазами и не давала уснуть. Я курил, ворочался, пытаясь высмеять откуда-то взявшееся волнение, но к утру внезапно понял, что желание увидеть свой идеал воочию никакая не блажь, а как раз та самая роковая ступень в познании самого себя. Только когда я вылеплю женщину, которая хотя бы зрительно удовлетворит мою внутреннюю сущность, тогда наконец-то пойму, чту я стою в этом мире в качестве человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52