Там кошмарная история вышла - едва под суд не загремел, из Института пришлось уйти.
- Ничто человеческое, значит, не чуждо пылкому Филимону, хмыкнул Николай, - да разве в таком бабьем омуте, как ты попал, моральные кодексы выдержишь? Акселераточки нынче отчаянные пошли. Ох и забавные, скажу тебе акселераточки! Был тут один конкурс - Мисс столица... - в голубых глазах Николая зажегся огонек мужского торжества и подкатила к горлу жажда высказаться. Но Трошин тяжко вздохнул и потянул одеяло на себя.
- Не о том я, Коляныч, не о том, старик... не знаю, как объяснить тебе, что бы шизиком меня не диагностировал... Блядки всякие не про мою душу, уж извини. В общем... там, в глухомани этой вековой и случилась у господина Трошина встреча с мистическим. Стал я вроде приобщенным.
- Девочка то хоть хорошенькая была, эта твоя Колдунья? - подмигнул покрасневший глаз друга. Филя не улыбнулся, лишь поднял печальные пшеничные ресницы и признался:
- Была девочка. Только не Колдунья, а Фея...
6
Спал темной февральской ночью микрорайон под название Марьино белый, уютный, тихий, как средиземноморское кладбище. Витали между корпусами напоминания о новогодних ирониях судьбы, о карболочной чистоте многокроватной больничной палаты. Спали высокие, длинные, приземистые блочные дома, все голубые в свете фонарей, посапывали за черными слепыми окнами, за тюлевыми шторами в надышенном тепле малогабариток домашние животные и разные люди - дети, подростки, граждане и гражданки - все сейчас похожие - разморенные сном, одетые ветхо, нежные и беспомощные как новорожденные или уходящие в смерть братья и сестры.
В кухне однокомнатной квартиры под крышей двенадцатиэтажной башни на разложенной софе спали двое - не пожилая ещё женщина - теплая, мягкая, с тяжелыми грудями под застиранным кружевцем ночной сорочки. В прилипших ко лбу завитушках нашли консенсус запахи персикового шампуня и жаренного лука, на щеках блестел питательный крем импортной липкой консистенции. В выемке надежного плеча Валентины Романовны (сорок два года, главбух домоуправления, вдова) покоилась голова Фили, сплошь покрытая разметанными волосами, так что и лицо не поймешь где.
Подвез его после ресторана на такси Коля, вовсе вроде даже не захмелевший, до квартиры посредством лифта поднял и ключ в скважину вставил. Легонько подтолкнул в открывшуюся дверь:
- Бывай, Моцарт.
Все это Филя ещё помнил. Дальше, собственно, помнить было нечего, сбросил охмелевший гуляка одежду на пол, хлебнул из крана хлорной воды и под бок к любимой женщине рухнул.
- Оброс, как терьер. Совсем без лица, - пробормотала та, сонно пробежав ладонью по его затылку. Валя привыкла к тому, что приходил Филя в самое разное время. Хотя он практически три года поживал у неё постоянно, но имел собственное жилье в Люберцах и времени скрывался там, после чего приносил Валентине Романовне исписанные листы и читал ей стихи глухим, равнодушным голосом - будто чужой. Совершенно без выражения и вроде обиженно.
Валентина в стихах не разбиралась, но серьезность натуры непьющего мужчины, младше её на восемь лет, оценить могла. К тому же по характеру отличалась она жалостливостью и заботливостью.
За стеной кухни, в комнате с лоджией изощренно храпела старая парализованная женщина - бывшая свекруха Валентины, сыны которой, то есть Валиного мужа, давно пристукнули по пьянке. Не со зла, а так, в ходе политической дискуссии трубой по теменной части двинули. А чем ещё выражать эмоции, если спор зашел между коллегами-слесарями по месту работы непосредственно в бойлерной? Случись такой спор, допустим, в магазине, в библиотеке или на заседании Госдумы, так и результат, наверно, другой был бы. И судьба вдовы по иному сложилась бы, окажись у свекрухи сосуды послабее - схоронила бы её Валентина честь по чести и зажила бы для себя в отдельной-то квартире! А тут - инсульт с параличом! В дом престарелых не сдашь же. Работать пришлось устроиться рядом, что бы постоянно домой бегать - за больной ухаживать. Собой совершенно заняться некогда и с мужичком свободным каши не сваришь. Филимон в спутники жизни не годится, ему иная стезя уготована. Даром, что Валька со школы в красавицах числилась, а у жизни улыбки не выманила. Так, половинчатое решение сплошной компромисс и весь интерес - в работе...
- Вот я ей и говорю, оплатите перерасчет за зимние месяцы, плюс отопление... А мусоропровод только инвалидам не считается... Какой она инвалид - жопу в столовке наела... - бормотала Валентина, продолжая осмысливать служебные проблемы не до конца погрузившимся в сон мозгом. Говорит: сын пионер, сильно пьющий... Врет. Нет теперь таких пионеров.
- Пионеры будут всегда, - не просыпаясь сформулировал тезис Филя. Потому что всегда нужно собирать лом. Куда ж его девать-то при такой инфляции?
- Заграницу толкнуть. Всю страну, ворюги, распродали. Шампунь сразу на пять тысяч подорожал. Плюс отопление... Заступиться за одинокую девочку некому, - хныкала она в подушку совсем по-девчачьи.
- Есть! Есть! Ты не спишь, Валь? - Филя встрепенулся, открыл глаза, приподнялся на локтях, заглядывая в жаркое лицо. Лицо не проявило признаков просыпания, а наоборот засопело размеренно и сладко.
- Ну спи, если спиться. Так даже лучше. Признаться я тебе должен в том, что знать тебе совершенно нельзя. Никому вообще нельзя - такой страшной важности дело. - Трошин устремил взгляд в окно, где между шторами в маковых букетах висела оперная луна. Запустил пятерни в волосы и отбросил назад спутанные спаниэлевые пряди. Лоб стал большой, а глаза без очков оказались не трогательными, а героическими и даже очень пылкими.
- Пришло мое время, пришло. Кто я сейчас, кто? Человечишко малюсенький, никому вовсе не ценный. Вот как миллионы сограждан, что сопят сейчас в спальных корпусах по всей России. И считают во сне расходы, и про заначку в три сотни вспоминают и ворюг клянут. А завтра снова поползут к норам в метро, как муравьи, чтобы делать весь день что-то никому не нужное. Или нужное в отрицательной степени... То есть - вредное! Не хочу так, Валюха, не могу! У меня вот здесь жжет... - Он потер ладонью грудину. - Не стенокардия это, Предназначение. Во многих оно зарыто, да так и не прорастет за всю жизнь, как зачахшее в засухе зерно. Поливать надо, волей своей, совестью неусыпной вскармливать... Знай, подруга моя, что сделал я сегодня свой выбор - шагнул с перепутья на дорожку темную, страшную. Потому что на камне написано - прямо пойдешь - свой мир спасешь... Всех Человеков, значит, не себя любимого... Прет на нас силища темная, неведомая... И предназначен остановить её я... один... я... Один... Сам...
Сонные веки сомкнулись и зашептали губы:
... Что бы стало мне стыдно
Что бы стало грешно
и завидно, обидно,
за родное говно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
- Ничто человеческое, значит, не чуждо пылкому Филимону, хмыкнул Николай, - да разве в таком бабьем омуте, как ты попал, моральные кодексы выдержишь? Акселераточки нынче отчаянные пошли. Ох и забавные, скажу тебе акселераточки! Был тут один конкурс - Мисс столица... - в голубых глазах Николая зажегся огонек мужского торжества и подкатила к горлу жажда высказаться. Но Трошин тяжко вздохнул и потянул одеяло на себя.
- Не о том я, Коляныч, не о том, старик... не знаю, как объяснить тебе, что бы шизиком меня не диагностировал... Блядки всякие не про мою душу, уж извини. В общем... там, в глухомани этой вековой и случилась у господина Трошина встреча с мистическим. Стал я вроде приобщенным.
- Девочка то хоть хорошенькая была, эта твоя Колдунья? - подмигнул покрасневший глаз друга. Филя не улыбнулся, лишь поднял печальные пшеничные ресницы и признался:
- Была девочка. Только не Колдунья, а Фея...
6
Спал темной февральской ночью микрорайон под название Марьино белый, уютный, тихий, как средиземноморское кладбище. Витали между корпусами напоминания о новогодних ирониях судьбы, о карболочной чистоте многокроватной больничной палаты. Спали высокие, длинные, приземистые блочные дома, все голубые в свете фонарей, посапывали за черными слепыми окнами, за тюлевыми шторами в надышенном тепле малогабариток домашние животные и разные люди - дети, подростки, граждане и гражданки - все сейчас похожие - разморенные сном, одетые ветхо, нежные и беспомощные как новорожденные или уходящие в смерть братья и сестры.
В кухне однокомнатной квартиры под крышей двенадцатиэтажной башни на разложенной софе спали двое - не пожилая ещё женщина - теплая, мягкая, с тяжелыми грудями под застиранным кружевцем ночной сорочки. В прилипших ко лбу завитушках нашли консенсус запахи персикового шампуня и жаренного лука, на щеках блестел питательный крем импортной липкой консистенции. В выемке надежного плеча Валентины Романовны (сорок два года, главбух домоуправления, вдова) покоилась голова Фили, сплошь покрытая разметанными волосами, так что и лицо не поймешь где.
Подвез его после ресторана на такси Коля, вовсе вроде даже не захмелевший, до квартиры посредством лифта поднял и ключ в скважину вставил. Легонько подтолкнул в открывшуюся дверь:
- Бывай, Моцарт.
Все это Филя ещё помнил. Дальше, собственно, помнить было нечего, сбросил охмелевший гуляка одежду на пол, хлебнул из крана хлорной воды и под бок к любимой женщине рухнул.
- Оброс, как терьер. Совсем без лица, - пробормотала та, сонно пробежав ладонью по его затылку. Валя привыкла к тому, что приходил Филя в самое разное время. Хотя он практически три года поживал у неё постоянно, но имел собственное жилье в Люберцах и времени скрывался там, после чего приносил Валентине Романовне исписанные листы и читал ей стихи глухим, равнодушным голосом - будто чужой. Совершенно без выражения и вроде обиженно.
Валентина в стихах не разбиралась, но серьезность натуры непьющего мужчины, младше её на восемь лет, оценить могла. К тому же по характеру отличалась она жалостливостью и заботливостью.
За стеной кухни, в комнате с лоджией изощренно храпела старая парализованная женщина - бывшая свекруха Валентины, сыны которой, то есть Валиного мужа, давно пристукнули по пьянке. Не со зла, а так, в ходе политической дискуссии трубой по теменной части двинули. А чем ещё выражать эмоции, если спор зашел между коллегами-слесарями по месту работы непосредственно в бойлерной? Случись такой спор, допустим, в магазине, в библиотеке или на заседании Госдумы, так и результат, наверно, другой был бы. И судьба вдовы по иному сложилась бы, окажись у свекрухи сосуды послабее - схоронила бы её Валентина честь по чести и зажила бы для себя в отдельной-то квартире! А тут - инсульт с параличом! В дом престарелых не сдашь же. Работать пришлось устроиться рядом, что бы постоянно домой бегать - за больной ухаживать. Собой совершенно заняться некогда и с мужичком свободным каши не сваришь. Филимон в спутники жизни не годится, ему иная стезя уготована. Даром, что Валька со школы в красавицах числилась, а у жизни улыбки не выманила. Так, половинчатое решение сплошной компромисс и весь интерес - в работе...
- Вот я ей и говорю, оплатите перерасчет за зимние месяцы, плюс отопление... А мусоропровод только инвалидам не считается... Какой она инвалид - жопу в столовке наела... - бормотала Валентина, продолжая осмысливать служебные проблемы не до конца погрузившимся в сон мозгом. Говорит: сын пионер, сильно пьющий... Врет. Нет теперь таких пионеров.
- Пионеры будут всегда, - не просыпаясь сформулировал тезис Филя. Потому что всегда нужно собирать лом. Куда ж его девать-то при такой инфляции?
- Заграницу толкнуть. Всю страну, ворюги, распродали. Шампунь сразу на пять тысяч подорожал. Плюс отопление... Заступиться за одинокую девочку некому, - хныкала она в подушку совсем по-девчачьи.
- Есть! Есть! Ты не спишь, Валь? - Филя встрепенулся, открыл глаза, приподнялся на локтях, заглядывая в жаркое лицо. Лицо не проявило признаков просыпания, а наоборот засопело размеренно и сладко.
- Ну спи, если спиться. Так даже лучше. Признаться я тебе должен в том, что знать тебе совершенно нельзя. Никому вообще нельзя - такой страшной важности дело. - Трошин устремил взгляд в окно, где между шторами в маковых букетах висела оперная луна. Запустил пятерни в волосы и отбросил назад спутанные спаниэлевые пряди. Лоб стал большой, а глаза без очков оказались не трогательными, а героическими и даже очень пылкими.
- Пришло мое время, пришло. Кто я сейчас, кто? Человечишко малюсенький, никому вовсе не ценный. Вот как миллионы сограждан, что сопят сейчас в спальных корпусах по всей России. И считают во сне расходы, и про заначку в три сотни вспоминают и ворюг клянут. А завтра снова поползут к норам в метро, как муравьи, чтобы делать весь день что-то никому не нужное. Или нужное в отрицательной степени... То есть - вредное! Не хочу так, Валюха, не могу! У меня вот здесь жжет... - Он потер ладонью грудину. - Не стенокардия это, Предназначение. Во многих оно зарыто, да так и не прорастет за всю жизнь, как зачахшее в засухе зерно. Поливать надо, волей своей, совестью неусыпной вскармливать... Знай, подруга моя, что сделал я сегодня свой выбор - шагнул с перепутья на дорожку темную, страшную. Потому что на камне написано - прямо пойдешь - свой мир спасешь... Всех Человеков, значит, не себя любимого... Прет на нас силища темная, неведомая... И предназначен остановить её я... один... я... Один... Сам...
Сонные веки сомкнулись и зашептали губы:
... Что бы стало мне стыдно
Что бы стало грешно
и завидно, обидно,
за родное говно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71