.. Я понимаю, что бываю смешон... Мой архаический пафос временно уценен, но он вечен, как вечно рождение, утро, верность, сострадание. Как бы ни изощрялись Пожиратели, кто-то все равно будет сочинять стихи о первом поцелуе и распустившемся цветке. Кто-то будет плакать над Русалочкой или Травиатой, влюбляться вместе с Мастером, запечатлять полет ласточки, как Годунов-Чардынцев... И ничего, ничего не сгинет, потому что Любовь неистребима!
- Браво! - ладони громко ударили, спугнув чаек. Закинув голову и, не отрывая прищуренных глаз от лица Теофила, Севан проговорил:
"Ты прости и не слушай меня. Много лет я уже одержим. Разверзаются ада врата и уже никого не найти, кто бы спрятал младенца Христа под рубахой на потной груди..."
Ведь это твои слова, Любимец Бога. Не забыл?
Горько улыбнувшись, он обогнул Теофила и зашагал по блестящей от набегов волны кромке песка. Он даже не обернулся к оставленному человеку. Брюки намокли, темные волосы вздыбил ветер - Севан удалялся, растворяясь в дымке утреннего тумана.
32
Теофил прибыл в Шереметьево один - Вартанов задержался в Америке, что бы помочь оградить Эллин от возможного нападения. Девушка не поняла ничего в странном происшествии с сантехникой, сетуя на конструкторские неполадки. Вечером, накануне отбытия "сценариста", у них состоялся серьезный разговор. Эллин ждала российского кинематографиста на веранде своей виллы, где был накрыт на двоих романтический стол.
- Мне показалось... Показалось, что между нами произошло что-то серьезное, - сняв с горящей свечи расплавленный воск, девушка мяла его нервными пальцами. - Я трудно подпускаю к себе мужчин. Тебе ведь не показалось...
- Нет! - поторопился заверить её Теофил. - Я не подумал, что ты... легкомысленная. Была такая волшебная ночь, мне казалось, будто мы давно вместе и я здесь, как дома... - Спотыкался он в дебрях не блестяще освоенного чужого языка.
- Ты можешь работать в Голливуде. У меня есть связи. Ты покажешь моему продюссеру твою новую работу, фильмы по твоим сценариям... У тебя ведь известное имя?
- О... Имя известное, - русский гений заерзал в кресле. - Но сейчас много работы в Москве.
- Я могу прилететь к тебе, - печальные глаза Эллин наполнились слезами. - Мы поживем вместе в твоем доме...
- Это невозможно! - вскочил Теофил, ошеломленный перспективой приема в своей лачуги избалованной девочки.
- Я поняла... - Эллин сморкнулась в салфетку. - У тебя есть жена.
- Жена?... - Филя таращил сквозь очки изумленные глаза и тяжело дышал. Наконец, смиренно опустил взгляд и выпалил: - Есть...
Беседа перешла на отвлеченные нравственные темы. Эллин жаловалась, как неспокойно у неё на душе с тех пор, как начались съемки фильма. Фил рассказал ей притчу о тех несчастных, кто способствовал размножению насилия на земле и произвел на свет змея. Эллин не стала смеяться над серьезным тоном русского, и дала ему слово, что порвет контракт со студией, в какие бы миллионы ей это не обошлось. Впрочем, несмотря на хорошо сыгранную искренность, ясновидец почему-то малышке не поверил.
33
После Калифорнийской южной роскоши грязно-снежный подмосковный пейзаж казался инопланетной территорией - лагерем для ссыльных без лечебного или трудового уклона. Свой поселок и дом он словно видел впервые - с северных теневых ещё сторон лежал потемневший снег, а под солнцем проглядывала влажная земля с пучками выжившей, тифозно-выморочной травы. Каким же черным показался возвращенцу щербатый штакетник, как жалко выкарабкивался из оков остекленевшего снега сгорбившийся дом под серой шиферной крышей! А мутные окна в раме облезлых ставней, когда-то кокетливо-резных, смотрели на солнечный день ввалившимися глазами слепца. Жалость и стыд нокаутировали Теофила. Пусть это не Голливудские холмы, пусть нет садовника и пятимиллионного штрафа за сломанный унитаз, да и унитаза, собственно, нет, но разве можно допускать запустение? Развал есть развал, происходит ли он в Вестминистерском дворце или в свинарнике деревни Убогое. Это победа энтропии над человеком, чего допускать нигде и ни при каких обстоятельствах нельзя. Надо покрасить деревянные кружевца белым маслом. И яблони постричь. Обязательно надо! Нельзя сдаваться Доброму человеку. Но почему ставни раскрыты и калитка не заперта? Чей голос раздается в саду? Уронив чемодан на крыльце, Филя в полной растерянности зашагал по дорожке, перепрыгивая лужи. У поленицы дров он замер, сраженный увиденным. В сугробе среди голых деревьев образовалась проталина. Снег искрился на солнце и казался ослепительно белым от соседства желтых цветов. Да сколько же их - целая поляна! Пушистые венчика на длинных трубчатых стеблях тянулись к солнцу, а среди них лежала, подставляя лучам узкое нежное тело, незнакомая девушка. Длинный шелк волос золотистой завесой покрывал плечи, падал на лицо. Она приподнялась на локте, голосок прозвучал как в музыкальной шкатулке - тонко и жалобно.
- Ты очень долго ехал! - она села, откинув легкие пряди. - Я ждала.
- Тея!? - Фил отпрянул, толкнув дерево. - Не может быть...
Дождь искрящейся капели обрушился на него и окатил перезвон колокольчиков - гостья смеялась.
Солнце садилось, проникая в окна комнаты, оставляя бедные блестки на мутноватом стекле буфета, скромной окантовке чашек, заливая Тею расплавленным золотом - теплая кожа, янтарные глаза на узком лице пугливой лани. Она сидела на диване, поджав под себя ноги, держала в ладонях горячую чашку и говорила, говорила...
- Я глупая, глупая, совсем глупая. Дед не проснулся и я не знала, что делать. Только долго-долго плакала. А потом достала Завет. Дед давно написал его и положил за икону. Сказал, я должна прочесть, когда он уснет навсегда. Там была нарисована дорога к дому человека, которого я никогда не видела. Но я нашла этого старика, он пришел со мной и сказал: - "Простись с дедом, уйди в сарай. Сиди смирно, я все устрою" Деда увезли на телеге в большом длинном ящике с крышкой, что бы закопать в землю. Тот человек вернулся, сказал, что бы я собрала вещи. Он хотел утром увезти меня в город, и поселить в специальном доме. Я собрала все и сбежала. - Тея спрыгнула, достала из-под дивана узел и развязала концы. В вышитой крестом полотняной скатерти лежало её имущество.
- Вот смотри, какая я богатая. Эта чудесная коробочка. Она играет музыку. - Тея осторожно приоткрыла шкатулку орехового дерева, задвигались с натугом скрытые пружины и легкокрылой птичкой вырвались наружу знакомые звуки: "Спи моя радость, усни..." - Здесь Книга деда, которую он читал мне. Но слова я не понимаю. - Тея осторожно передала Филе тяжелый том в почерневшем переплете, оказавшийся Библией в старославянском языке.
- А это что, знаешь? - с хитрой улыбкой она подняла над головой знакомый предмет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
- Браво! - ладони громко ударили, спугнув чаек. Закинув голову и, не отрывая прищуренных глаз от лица Теофила, Севан проговорил:
"Ты прости и не слушай меня. Много лет я уже одержим. Разверзаются ада врата и уже никого не найти, кто бы спрятал младенца Христа под рубахой на потной груди..."
Ведь это твои слова, Любимец Бога. Не забыл?
Горько улыбнувшись, он обогнул Теофила и зашагал по блестящей от набегов волны кромке песка. Он даже не обернулся к оставленному человеку. Брюки намокли, темные волосы вздыбил ветер - Севан удалялся, растворяясь в дымке утреннего тумана.
32
Теофил прибыл в Шереметьево один - Вартанов задержался в Америке, что бы помочь оградить Эллин от возможного нападения. Девушка не поняла ничего в странном происшествии с сантехникой, сетуя на конструкторские неполадки. Вечером, накануне отбытия "сценариста", у них состоялся серьезный разговор. Эллин ждала российского кинематографиста на веранде своей виллы, где был накрыт на двоих романтический стол.
- Мне показалось... Показалось, что между нами произошло что-то серьезное, - сняв с горящей свечи расплавленный воск, девушка мяла его нервными пальцами. - Я трудно подпускаю к себе мужчин. Тебе ведь не показалось...
- Нет! - поторопился заверить её Теофил. - Я не подумал, что ты... легкомысленная. Была такая волшебная ночь, мне казалось, будто мы давно вместе и я здесь, как дома... - Спотыкался он в дебрях не блестяще освоенного чужого языка.
- Ты можешь работать в Голливуде. У меня есть связи. Ты покажешь моему продюссеру твою новую работу, фильмы по твоим сценариям... У тебя ведь известное имя?
- О... Имя известное, - русский гений заерзал в кресле. - Но сейчас много работы в Москве.
- Я могу прилететь к тебе, - печальные глаза Эллин наполнились слезами. - Мы поживем вместе в твоем доме...
- Это невозможно! - вскочил Теофил, ошеломленный перспективой приема в своей лачуги избалованной девочки.
- Я поняла... - Эллин сморкнулась в салфетку. - У тебя есть жена.
- Жена?... - Филя таращил сквозь очки изумленные глаза и тяжело дышал. Наконец, смиренно опустил взгляд и выпалил: - Есть...
Беседа перешла на отвлеченные нравственные темы. Эллин жаловалась, как неспокойно у неё на душе с тех пор, как начались съемки фильма. Фил рассказал ей притчу о тех несчастных, кто способствовал размножению насилия на земле и произвел на свет змея. Эллин не стала смеяться над серьезным тоном русского, и дала ему слово, что порвет контракт со студией, в какие бы миллионы ей это не обошлось. Впрочем, несмотря на хорошо сыгранную искренность, ясновидец почему-то малышке не поверил.
33
После Калифорнийской южной роскоши грязно-снежный подмосковный пейзаж казался инопланетной территорией - лагерем для ссыльных без лечебного или трудового уклона. Свой поселок и дом он словно видел впервые - с северных теневых ещё сторон лежал потемневший снег, а под солнцем проглядывала влажная земля с пучками выжившей, тифозно-выморочной травы. Каким же черным показался возвращенцу щербатый штакетник, как жалко выкарабкивался из оков остекленевшего снега сгорбившийся дом под серой шиферной крышей! А мутные окна в раме облезлых ставней, когда-то кокетливо-резных, смотрели на солнечный день ввалившимися глазами слепца. Жалость и стыд нокаутировали Теофила. Пусть это не Голливудские холмы, пусть нет садовника и пятимиллионного штрафа за сломанный унитаз, да и унитаза, собственно, нет, но разве можно допускать запустение? Развал есть развал, происходит ли он в Вестминистерском дворце или в свинарнике деревни Убогое. Это победа энтропии над человеком, чего допускать нигде и ни при каких обстоятельствах нельзя. Надо покрасить деревянные кружевца белым маслом. И яблони постричь. Обязательно надо! Нельзя сдаваться Доброму человеку. Но почему ставни раскрыты и калитка не заперта? Чей голос раздается в саду? Уронив чемодан на крыльце, Филя в полной растерянности зашагал по дорожке, перепрыгивая лужи. У поленицы дров он замер, сраженный увиденным. В сугробе среди голых деревьев образовалась проталина. Снег искрился на солнце и казался ослепительно белым от соседства желтых цветов. Да сколько же их - целая поляна! Пушистые венчика на длинных трубчатых стеблях тянулись к солнцу, а среди них лежала, подставляя лучам узкое нежное тело, незнакомая девушка. Длинный шелк волос золотистой завесой покрывал плечи, падал на лицо. Она приподнялась на локте, голосок прозвучал как в музыкальной шкатулке - тонко и жалобно.
- Ты очень долго ехал! - она села, откинув легкие пряди. - Я ждала.
- Тея!? - Фил отпрянул, толкнув дерево. - Не может быть...
Дождь искрящейся капели обрушился на него и окатил перезвон колокольчиков - гостья смеялась.
Солнце садилось, проникая в окна комнаты, оставляя бедные блестки на мутноватом стекле буфета, скромной окантовке чашек, заливая Тею расплавленным золотом - теплая кожа, янтарные глаза на узком лице пугливой лани. Она сидела на диване, поджав под себя ноги, держала в ладонях горячую чашку и говорила, говорила...
- Я глупая, глупая, совсем глупая. Дед не проснулся и я не знала, что делать. Только долго-долго плакала. А потом достала Завет. Дед давно написал его и положил за икону. Сказал, я должна прочесть, когда он уснет навсегда. Там была нарисована дорога к дому человека, которого я никогда не видела. Но я нашла этого старика, он пришел со мной и сказал: - "Простись с дедом, уйди в сарай. Сиди смирно, я все устрою" Деда увезли на телеге в большом длинном ящике с крышкой, что бы закопать в землю. Тот человек вернулся, сказал, что бы я собрала вещи. Он хотел утром увезти меня в город, и поселить в специальном доме. Я собрала все и сбежала. - Тея спрыгнула, достала из-под дивана узел и развязала концы. В вышитой крестом полотняной скатерти лежало её имущество.
- Вот смотри, какая я богатая. Эта чудесная коробочка. Она играет музыку. - Тея осторожно приоткрыла шкатулку орехового дерева, задвигались с натугом скрытые пружины и легкокрылой птичкой вырвались наружу знакомые звуки: "Спи моя радость, усни..." - Здесь Книга деда, которую он читал мне. Но слова я не понимаю. - Тея осторожно передала Филе тяжелый том в почерневшем переплете, оказавшийся Библией в старославянском языке.
- А это что, знаешь? - с хитрой улыбкой она подняла над головой знакомый предмет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71