- Привет, ты где? - прохрипел он с видимым усилием. - Меня совсем залечили. Плюс ко всему - жуткое воспаления легких. Грозят упрятать в больницу.
- Кто же работает вместо тебя... с "объектом"?
- Знаешь ведь - Соломон Барсак незаменим! Здесь болтают, что твоя свадьба не состоялась, что так?
- Сол, как-нибудь я навещу тебя, надеюсь, не в больнице, и все расскажу сама. А сейчас, извини, мне надо торопиться. Будь умницей, не хандри...
"Ну, значит, все в прошлом... В чужом, безобразном прошлом", - с облегчением вздохнула Дикси, решив, что про "фирму" и Сола наконец-то можно забыть.
Майкл с улыбкой слушал магнитофонную запись его сочинений.
- Ты так растрогала меня, девочка! А этот Карно - совсем неплохой музыкант. Я бы взял его в свой оркестр.
Они часто мечтали, что Артемьев соберет виртуозов, забрав кое-кого из России, а главное, - Сашку, ставшего отличным пианистом.
Однажды "Прогулки над лунным садом" будут играть в Венской Опере. Дикси сядет в ту самую ложу, где они слушали "Травиату", а в финале ей придется подняться на сцену, чтобы забрать часть заваливших сцену букетов. Микки подтолкнет её вперед - в свет рампы и шквал аплодисментов. Публика устроит овации, стоя выкрикивая многоголосое "браво!". Оркестр сыграет ещё что-нибудь из "тетради Дикси" и вновь прогремят аплодисменты, а на усах старого капельмейстера заблестит счастливая слеза...
- Ты не знаешь, какой сегодня день? А число, месяц? - спрашивала Дикси, ожидая услышать недовольное рычание Майкла:
- Прекрати! Мы живем в другой системе координат. Когда появится солнце, выйдем на прогулку, лишь проголодаемся - потребуем еду. А Вену навестим по первому снегу - начнется деловой сезон - оформление развода, заключение контракта... Весной состоится свадьба - самая роскошная в этих краях.
- Как же мы узнаем весну?
- Очень просто. Прямо под окнами, как сообщил Рудольф, газон с крокусами. Они первые пробивают лиловыми и белыми головками снежную крышу. Вместе с ними начнем пробиваться к солнцу и мы.
- Ах, Микки, ты специально придумал такой календарь, чтобы отложить дела. Снега здесь вообще, наверно, не бывает. А значит, по-твоему, зимы... Но вот зато цветов - море. И значительно раньше, чем в Москве.
Хозяева гуляли по своим владениям, держась за руки, наряженные, как для сцены. Дикси в голубом песцовом палантине Клавдии, завещанном ей в личное пользование. Майкл - в длинной шинели стального сукна, относящейся к эпохе Австро-Венгерской империи, и будто извлеченной из театральной костюмерной. Но Майклу шинель нравилась, он уверял, что чувствует в ней себя русским поэтом Лермонтовым, убитым на дуэли в прошлом столетии.
Действительно, барон Артемьев выглядел очень романтично - поднятый воротник, обшитый по краю тускло-серебряным галуном, и длинные, как на бетховенском парике, темно-медные пряди, которыми охотно играл ветер. Майкл носил белые лайковые перчатки (тоже из замковой "костюмерной"), согревая свои тонкие, зябнущие от бездействия пальцы. Каким же неотразимым казался он "баронессе"!
Пошептавшись с Рудольфом, она получила однажды то, что хотела новенький "Полароид" с огромным запасом кассет. Теперь можно было ловить мгновения, запасаясь картинками на будущее. Чаще всего Дикси снимала Майкла тайком, так как он продолжал считать себя отвратительно нескладным даже после появления её фотошедевров. "Наедине с клавесином" - босой Маэстро, в накинутой на голое тело шинели сосредоточенно "принюхивается" к извлекаемым звукам крупным внимательным носом. "Пигмалион и Дикси" - склонив голову и слегка прищурив каштановые глаза, он смотрит на возлюбленную с гордым восхищением, словно только что завершил труд по "вылепливанию" лежащего перед ним в позе рембрантовской Венеры розового тела.
Не хватало "спящего Маэстро" и, наконец, случай улыбнулся Дикси. Проснувшись, она тихонько выскользнула из объятий. Упавшая рука Майкла нащупала лежащую всегда рядом скрипку и прижала её к щеке. Он счастливо улыбался, свернувшись калачиком у погасшего камина в обнимку со своим сокровищем. Растопыренные пальцы бережно и жадно обнимали затейливо выгнутые бока "деревянной подружки".
Дикси отошла к окну, чтобы точнее "взять" кадр, но тут же ахнула, припав к подоконнику.
- Микки... - не оборачиваясь позвала она. - Милый...
Он мгновенно проснулся от необычной интонации её голоса и подойдя, обнял Дикси за плечи.
- Что же, значит, пора... Сезон борьбы за наше сказочное будущее объявляю открытым!
Перед ними расстилался совсем иной мир - притихший, холодный, тщательно выкрашенный за ночь снежной краской.
После завтрака, выслушав недоумения Рудольфа по поводу неожиданного снегопада, бывшего последний раз в эту пору накануне Первой мировой войны, хозяева поднялись на Башню. Холмы, поляны, леса, ещё не сбросившие листвы, покорно приняли тяжесть влажного снежного покрывала. Кое-где пробивалась яркая, недогоревшая крона ясеня или клена, темные ветки елок серебрила седина. Лужайки и газоны парка, спускавшиеся к свинцово-блестящей реке, светились матовой белизной. Пустота, чистый лист, на котором предстоит начертать свою новую судьбу - прекрасную небывалую мелодию.
- Ну что ж, пора просыпаться, радость моя. Пора начинать бой.
От пронзительных порывов влажного ветра, несущего над их взлохмаченными головами и над всем продрогшим миром рваные клочковатые облака, от страха и восторга, предшествующих всякой праведной битве, они крепко обнялись. И стояли долго, как на перроне у отбывающего поезда. Из-за суконного плеча Майкла Дикси увидела мелькнувший внизу световой зайчик и обмерла, не в силах ни закричать, ни заплакать. Перед глазами мгновенно вспыхнуло чужое, ненужное воспоминание: сплетенные на золотом песке южного острова обнаженные тела, следящий за ними из-за кустов объектив Сола. Зеркальный отблеск, залетевший издалека, шальная пуля, устремленная в сердце.
Дикси спрятала лицо в теплый шарф на груди Майкла, пахнущий таким летучим, таким ненадежным счастьем.
- Не отпускай меня, Микки. Никогда не отпускай!
Он изо всех сил прижал её к себе и почему-то, наверно оттого, что от любви и нежной жалости перехватило дух, подумал: "Вот так бы и умереть - не разъединяя слившихся губ".
- Итак, мы выходим к финалу. Сегодня двадцать пятое октября - редкое везение! Могу признаться, что впервые укладываюсь в сроки. Хотя толкусь на режиссерскй делянке чуть ли не три десятилетия. Руфино, ты помнишь мой первый фильм? - Шеф начал выступление перед членами Лаборатории в каком-то элегическом тоне.
- "Голубые слезы". 1957. Студия Лоренса, убытки три миллиона... - с готовностью, компьютерным голосом дал справку Руффо Хоган.
- Довольно, довольно! - с досадой остановил его шеф. - Достоинства истинного интеллектуала определяются не возможностями профессиональной памяти, а умением вовремя забывать ненужное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104