Он не принял шутливого тона по поводу "святой контрабанды" и суховато сказал:
- Прошу посмотреть эту доску.
Не выпуская из рук стакана, бородач взглянул на икону:
- Конец девятнадцатого или начало двадцатого века. Масло. Чем вас заинтересовал этот ширпотреб?
- Не знаю, может, и ширпотреб, в этом вы должны лучше разбираться, сдержанно заметил инспектор. - Однако странно себя ведет владелец этого ширпотреба.
- Странно? - Бородач сделал глоток, ожидая продолжения.
- Вот именно, странно. - Инспектор хотел еще что-то сказать о своих подозрениях, но передумал и лишь добавил: - Нервничает. С чего бы это? Вы уж посмотрите подробнее доску.
Искусствовед с неохотой (так по крайней мере показалось инспектору), отодвинул, наконец, в сторону свой стакан, взял икону, провел ладонью по ее шершавой тыльной стороне, потом взвесил в руке и задумчиво пробормотал:
- Действительно... Что-то слишком легкая для современной доски... Да и шпоны не те. - Он достал лупу и внимательно осмотрел изображение. Так... кракелюры подозрительные. И даже очень. В общем, нужна тщательная экспертиза. А владелец-то доски кто?
- Один англичанин. Фирмач. - Инспектор назвал известную фирму электронного оборудования. - Часто у нас бывает, по-русски говорит не хуже нас с вами.
- Да неужели? - почему-то удивился искусствовед-контролер. - Скажите пожалуйста, научился. Молодец.
Англичанин стоял возле стойки и явно выражал крайнее нетерпение.
- Господин офицер, что это значит? - Он старался говорить вежливо, с видимым трудом скрывая раздражение. - Я рискую опоздать на самолет.
- Не беспокойтесь, господин Робинсон, - самолет без вас не улетит. Но только полетите вы без иконы. Вот документ о том, что временно, до выяснения некоторых обстоятельств, мы оставляем ее в таможне. Если все будет в порядке, мы вышлем икону в Лондон или оставьте доверенность на ее получение вашим друзьям в Москве.
Холеное, чисто выбритое лицо Робинсона покрылось красными пятнами. Весь его джентельменский лоск как рукой сняло.
- Я категорически протестую против этого произвола и требую вызова представителя посольства Великобритании. Я буду жаловаться. Я честный коллекционер, господин офицер.
За годы службы в таможне инспектор повидал всякое, и потому гневная тирада иностранца не произвела на него никакого впечатления.
- Жаловаться - ваше право, господин Робинсон, - однако, позвольте вам напомнить, что мы действуем в строгом соответствии с Таможенным кодексом СССР, и вы обязаны подчиняться нашим законам. Что же касается представителя посольства, то для его вызова не вижу никаких оснований. Он сделал паузу и как бы между прочим добавил:
- В конце концов, если вам так дорога эта икона, за которую вы уплатили, судя по счету, 85 фунтов, вы можете остаться до выяснения интересующих нас обстоятельств.
Убедившись, что дальнейший разговор ни к чему не приведет, Робинсон решил "сохранить лицо" перед этим непреклонным русским чиновником и передал ему свою визитную карточку.
- Здесь мой адрес. Перешлите мою икону, когда выясните все, что вас, - он подчеркнул это слово, - интересует.
- Обязательно, господин Робинсон, - усмехнулся инспектор. Счастливого пути, - и занялся очередным пассажиром.
"ИЛ-62" с мистером Робинсоном на борту пролетал над Копенгагеном, когда зазвонил телефон в кабинете начальника одного из отделов МУРа полковника Ломакина. Выслушав доклад дежурного по отделению транспортной милиции в Шереметьевском аэропорту, Ломакин положил трубку на рычаг, встал, медленно прошелся по тесноватому, заставленному огромными разноцветными сейфами и потому казавшемуся еще меньше кабинету, распахнул форточку. В комнату ворвался свежий морозный воздух, в котором, однако, явственно ощущался запах отработанного бензина. Он посмотрел вниз. Солнце уже успело подняться высоко, и под его лучами ослепительно сверкали позолотой луковки старинной церквушки. Ломакин невольно залюбовался открывшейся картиной. Было в этой простой, исконно русской церквушке, приютившейся в тихом переулке возле шумной, забитой автомобилями Петровки, что-то бесконечно трогательное, беззащитное. "Им только дай волю, - с неожиданной злостью подумал полковник, вспомнив о недавнем звонке из Шереметьева, - они бы и эту церковь уволокли. По кирпичику. Коллекционеры. Сволочи".
Он набрал номер внутреннего телефона и коротко бросил:
- Алексей Васильевич, зайди.
Минут через пять в кабинет вошел высокий спортивного вида мужчина лет тридцати пяти в хорошо сшитом костюме. Майор Алексей Васильевич Голубев возглавлял в МУРе группу, в задачу которой входило расследование преступлений, связанных с хищениями произведений старинного искусства. Прежде чем возглавить группу антиквариата, как для краткости называли ее в МУРе, Голубев работал в следственном отделе, а еще раньше учился на юридическом факультете Московского университета.
Полковник сидел за письменным столом с большой табличкой "Просьба не курить" и, водрузив на нос очки, разглядывал икону Николая Угодника.
- Из Шереметьева, только что подкинули. Таможня у одного фирмача изъяла.
Голубев взял икону, чуть прищурился.
- Вроде бы обыкновенная доска. Впрочем... - Он повернул икону тыльной стороной. - Обработка не типична для поздних досок, да и выгнуться успела изрядно. А вообще я, Владимир Николаевич, не очень в этом тяну. На экспертизу нужно...
- Ладно, не скромничай, Алексей Васильевич.
Непосредственный начальник Голубева как никто другой знал, что майор за то время, что руководил группой антиквариата, приобрел весьма обширные познания не только в иконографии, но и вообще в искусстве и кое в чем мог дать форы даже специалистам-искусствоведам. Впрочем, "приобрел" - сказано не совсем точно; вернее - пополнил. Еще школьником Алексей, коренной москвич, выросший в интеллигентной семье, заинтересовался искусством. Он не пропускал ни одной мало-мальски интересной выставки, и даже сам пробовал рисовать, тщательно, впрочем, скрывая эти свои опыты от сослуживцев. Однако любовь к искусству Голубева ни для кого в отделе не была тайной, что и сыграло немаловажную роль в его назначении.
Полковник снял очки, протер стекла и повторил:
- Не скромничай, Алексей Васильевич. Давай рассуждать так: если доска рядовая, зачем этому фирмачу тащить ее в свою Англию?
- Ну, здесь вы не совсем правы, товарищ полковник. У коллекционеров своя логика. Быть может, он собирает именно иконы Николая Угодника. Где, кстати, куплена доска?
- В "Новоэкспорте..." К этому мы еще вернемся. Однако чует мое сердце, что с этой доской все не так просто. Того инспектора таможни я знаю, да и ты тоже. Опытнейший сотрудник. Нутром чует. Шестым чувством. Так, кажется, называют еще интуицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
- Прошу посмотреть эту доску.
Не выпуская из рук стакана, бородач взглянул на икону:
- Конец девятнадцатого или начало двадцатого века. Масло. Чем вас заинтересовал этот ширпотреб?
- Не знаю, может, и ширпотреб, в этом вы должны лучше разбираться, сдержанно заметил инспектор. - Однако странно себя ведет владелец этого ширпотреба.
- Странно? - Бородач сделал глоток, ожидая продолжения.
- Вот именно, странно. - Инспектор хотел еще что-то сказать о своих подозрениях, но передумал и лишь добавил: - Нервничает. С чего бы это? Вы уж посмотрите подробнее доску.
Искусствовед с неохотой (так по крайней мере показалось инспектору), отодвинул, наконец, в сторону свой стакан, взял икону, провел ладонью по ее шершавой тыльной стороне, потом взвесил в руке и задумчиво пробормотал:
- Действительно... Что-то слишком легкая для современной доски... Да и шпоны не те. - Он достал лупу и внимательно осмотрел изображение. Так... кракелюры подозрительные. И даже очень. В общем, нужна тщательная экспертиза. А владелец-то доски кто?
- Один англичанин. Фирмач. - Инспектор назвал известную фирму электронного оборудования. - Часто у нас бывает, по-русски говорит не хуже нас с вами.
- Да неужели? - почему-то удивился искусствовед-контролер. - Скажите пожалуйста, научился. Молодец.
Англичанин стоял возле стойки и явно выражал крайнее нетерпение.
- Господин офицер, что это значит? - Он старался говорить вежливо, с видимым трудом скрывая раздражение. - Я рискую опоздать на самолет.
- Не беспокойтесь, господин Робинсон, - самолет без вас не улетит. Но только полетите вы без иконы. Вот документ о том, что временно, до выяснения некоторых обстоятельств, мы оставляем ее в таможне. Если все будет в порядке, мы вышлем икону в Лондон или оставьте доверенность на ее получение вашим друзьям в Москве.
Холеное, чисто выбритое лицо Робинсона покрылось красными пятнами. Весь его джентельменский лоск как рукой сняло.
- Я категорически протестую против этого произвола и требую вызова представителя посольства Великобритании. Я буду жаловаться. Я честный коллекционер, господин офицер.
За годы службы в таможне инспектор повидал всякое, и потому гневная тирада иностранца не произвела на него никакого впечатления.
- Жаловаться - ваше право, господин Робинсон, - однако, позвольте вам напомнить, что мы действуем в строгом соответствии с Таможенным кодексом СССР, и вы обязаны подчиняться нашим законам. Что же касается представителя посольства, то для его вызова не вижу никаких оснований. Он сделал паузу и как бы между прочим добавил:
- В конце концов, если вам так дорога эта икона, за которую вы уплатили, судя по счету, 85 фунтов, вы можете остаться до выяснения интересующих нас обстоятельств.
Убедившись, что дальнейший разговор ни к чему не приведет, Робинсон решил "сохранить лицо" перед этим непреклонным русским чиновником и передал ему свою визитную карточку.
- Здесь мой адрес. Перешлите мою икону, когда выясните все, что вас, - он подчеркнул это слово, - интересует.
- Обязательно, господин Робинсон, - усмехнулся инспектор. Счастливого пути, - и занялся очередным пассажиром.
"ИЛ-62" с мистером Робинсоном на борту пролетал над Копенгагеном, когда зазвонил телефон в кабинете начальника одного из отделов МУРа полковника Ломакина. Выслушав доклад дежурного по отделению транспортной милиции в Шереметьевском аэропорту, Ломакин положил трубку на рычаг, встал, медленно прошелся по тесноватому, заставленному огромными разноцветными сейфами и потому казавшемуся еще меньше кабинету, распахнул форточку. В комнату ворвался свежий морозный воздух, в котором, однако, явственно ощущался запах отработанного бензина. Он посмотрел вниз. Солнце уже успело подняться высоко, и под его лучами ослепительно сверкали позолотой луковки старинной церквушки. Ломакин невольно залюбовался открывшейся картиной. Было в этой простой, исконно русской церквушке, приютившейся в тихом переулке возле шумной, забитой автомобилями Петровки, что-то бесконечно трогательное, беззащитное. "Им только дай волю, - с неожиданной злостью подумал полковник, вспомнив о недавнем звонке из Шереметьева, - они бы и эту церковь уволокли. По кирпичику. Коллекционеры. Сволочи".
Он набрал номер внутреннего телефона и коротко бросил:
- Алексей Васильевич, зайди.
Минут через пять в кабинет вошел высокий спортивного вида мужчина лет тридцати пяти в хорошо сшитом костюме. Майор Алексей Васильевич Голубев возглавлял в МУРе группу, в задачу которой входило расследование преступлений, связанных с хищениями произведений старинного искусства. Прежде чем возглавить группу антиквариата, как для краткости называли ее в МУРе, Голубев работал в следственном отделе, а еще раньше учился на юридическом факультете Московского университета.
Полковник сидел за письменным столом с большой табличкой "Просьба не курить" и, водрузив на нос очки, разглядывал икону Николая Угодника.
- Из Шереметьева, только что подкинули. Таможня у одного фирмача изъяла.
Голубев взял икону, чуть прищурился.
- Вроде бы обыкновенная доска. Впрочем... - Он повернул икону тыльной стороной. - Обработка не типична для поздних досок, да и выгнуться успела изрядно. А вообще я, Владимир Николаевич, не очень в этом тяну. На экспертизу нужно...
- Ладно, не скромничай, Алексей Васильевич.
Непосредственный начальник Голубева как никто другой знал, что майор за то время, что руководил группой антиквариата, приобрел весьма обширные познания не только в иконографии, но и вообще в искусстве и кое в чем мог дать форы даже специалистам-искусствоведам. Впрочем, "приобрел" - сказано не совсем точно; вернее - пополнил. Еще школьником Алексей, коренной москвич, выросший в интеллигентной семье, заинтересовался искусством. Он не пропускал ни одной мало-мальски интересной выставки, и даже сам пробовал рисовать, тщательно, впрочем, скрывая эти свои опыты от сослуживцев. Однако любовь к искусству Голубева ни для кого в отделе не была тайной, что и сыграло немаловажную роль в его назначении.
Полковник снял очки, протер стекла и повторил:
- Не скромничай, Алексей Васильевич. Давай рассуждать так: если доска рядовая, зачем этому фирмачу тащить ее в свою Англию?
- Ну, здесь вы не совсем правы, товарищ полковник. У коллекционеров своя логика. Быть может, он собирает именно иконы Николая Угодника. Где, кстати, куплена доска?
- В "Новоэкспорте..." К этому мы еще вернемся. Однако чует мое сердце, что с этой доской все не так просто. Того инспектора таможни я знаю, да и ты тоже. Опытнейший сотрудник. Нутром чует. Шестым чувством. Так, кажется, называют еще интуицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50