По дороге Калюжный, порядком озадаченный словами командира, ни о чем не расспрашивал своего спутника, а тот тоже молчал. На берегу он надел свой балахон, шагнул на лед и будто растворился в белом пространстве ночи.
III
Гости пришли, как было условлено, поздним вечером, когда и без того пустынные сельские улицы совсем опустели. Василий Мугурел открыл им дверь и проводил в каса маре*, где сидел мужчина, которого они видели впервые, и все с откровенным любопытством разглядывали незнакомца. Василий пояснил, что Марчел - его дальний родственник, давно переехал в Россию, да так и застрял в городе, название которого Василий не помнит, и вот теперь приехал погостить. Марчел при знакомстве крепко жал руку, улыбался, говорил, что счастлив снова оказаться среди своих братьев-молдаван. Он свободно говорил по-молдавски, но с русским акцентом. Марчел, видимо, это знал и пояснил, что сказываются годы, проведенные в России.
_______________
* К а с а м а р е - горница, парадная комната дома.
Гости степенно расселись на длинные, покрытые коврами скамьи и переглянулись. Первым нарушил молчание плотный, крепко сбитый пожилой крестьянин.
- Мэй, Василе, глазам своим не верю, - с веселым недоумением пробормотал он, широко разводя руками. - Неужели старые времена вернулись? Или мне все это, - он рукой показал на стол, - приснилось? Эй, люди, разбудите меня... Нет, не надо, давно не видел такого чудесного сна.
Непритязательная шутка пришлась кстати, все заулыбались в предвкушении щедрого угощения.
- Видать, важный родственник у Василия, если он его так встречает, сказал кто-то вполголоса, однако хозяин дома услышал.
- Да вы не меня, люди добрые, благодарите. Это все он, Марчел, затеял. Давно, говорит, мечтал посидеть со своими по-братски за стаканом вина, да все не приходилось. Он и денег ради такого случая не пожалел.
Гости слушали, одобрительно кивали, Марчел же, поочередно оглядев всех цепким, оценивающим взглядом, торжественно, с приветливой улыбкой провозгласил:
- Пофтэ бунэ!*
_______________
* П о ф т э б у н э - приятного аппетита (молд.).
Первый стакан выпили за хозяина дома и его щедрого гостя. Марчел оказался веселым, общительным человеком, не строил из себя важную птицу, пил наравне со всеми. Пользуясь отсутствием за столом женщин, отпускал соленые шуточки и незаметно завладел всеобщим вниманием. Василий то и дело наполнял пустевшие кувшины с вином, приговаривая:
- Пейте и ешьте, гости дорогие, всего хватит.
Те не заставляли себя упрашивать, и вскоре за столом воцарилась непринужденная обстановка мужской пирушки. Языки развязывались. Гости, которые поначалу стеснялись незнакомого человека, говорили уже не таясь обо всем, что наболело: как жить, что будет дальше, куда она повернется, крестьянская судьба. Получалось, что ничего хорошего новая власть им не сулит. Крепко взялась за работящих, рачительных хозяев новая власть. Оно и понятно: завидует голытьба, норовит все отобрать и загнать их в колхоз, будь он проклят во веки веков. Сколько лет и деды, и отцы жили без этих колхозов, и хорошо жили, да еще таким, как нынешние колхозные главари, помогали зерном до нового урожая. Ничего не помнят, лодыри. Немудрено, коротка человеческая память на добро. Бездельники, сами в бедности жили из-за своей лени и пьянства, а нынче и всех хотят по миру пустить. Конечно, и среди них есть порядочные люди, которые добро не забыли, еще помнят. Подкулачники, по-ихнему, по-большевистски. Одна надежда - конец скоро придет коммунистической власти, и колхозам ихним. Снова заживем по-людски.
Здесь-то и вступил в общий разговор до того сидевший молча родственник хозяина.
- А откуда у вас, уважаемый, такие сведения? - он повернулся к пожилому крестьянину, который высказывался особенно горячо и яростно.
- Отец Георгий сказывал. Он грамотный. Все знает... И другие умные люди то же самое говорят: недолго уже осталось мучиться под коммунистической властью.
Марчел ответил не сразу.
- С вашим священником, к сожалению, не знаком, хотя и очень бы хотелось познакомиться с этим достойным человеком. Однако он не совсем прав. Конечно, их власть обречена. Все дело в том - когда? - он снова глубокомысленно замолчал. - Друзья, братья: смотрю я на вас, слушаю горестные речи, и сердце кровью обливается. Я вот что вам скажу - долго еще придется терпеть лишения, и чем дольше, тем хуже будет. Слышали, верно, задумали большевики ликвидировать кулаков как класс?
- Я слышал, - раздался неуверенный голос. - Костаке Гонца, председатель ихний грозился. А что это - никто не знает.
- Ликвидировать как класс - значит сослать всех работящих хозяев в Сибирь, детей отберут, сдадут в приютские дома, заставят отречься от отца-матери.
Марчел говорил складно, как по-писаному, сразу видно - городской.
- Конечно, мы люди простые, - раздался в тишине голос, - не все понимаем. Но откуда ты все это знаешь?
- Пока сказать не могу, - Марчел сделал многозначительную паузу. Есть у меня верные люди там, - он показал рукой наверх, к потолку. - Среди начальства большевистского.
Заговорили все разом. Особенно горячился усатый, с длинным унылым носом и маленькими припухшими глазами мужчина, которого все уважительно называли по имени и отчеству - Федор Пантелеевич. Он вскочил на ноги и громко, перекрикивая остальных, сказал:
- Не будет нам жизни под большевиками. Пока еще живы, надо за Днестр подаваться.
- Легко сказать - за Днестр. Это еще как следует обдумать надо, неуверенно возразил Лаврентий Постолаки. - Петря Круду, все его знаете, давно ушел на ту сторону, еще колхозов и в помине не было. И что же? Бедствует, люди сказывают, в батраках ходит, а здесь был справный мужик.
- Лодырь твой Петря, - зло бросил усатый. - Там кто не ленится, живет себе припеваючи, хлеба, мануфактуры - всего полно. Пока думать будем, недолго и ноги протянуть. Подчистую метут активисты, последнее забирают. Ты о детях своих подумал? У тебя их трое, чем кормить будешь?
- Я согласен с Федором Пантелеевичем, - вступил в разговор изрядно подвыпивший парень. - Мне терять нечего - дома своего нет, земли тоже, авось на новом месте повезет. Хоть сейчас готов. - Он пьяно рассмеялся.
- Тебе, Симион, лишь бы вино было, - усмехнулся Лаврентий. - Понятное дело - ни кола, ни двора, а нам каково хозяйство бросать, в чужую сторону подаваться? Все обдумать надобно, со всех сторон.
- Пока ты думать будешь своей дурьей головой, Костаке Гонца со своими голодранцами нас по миру пустит. Вот и люди поумней нас с тобой, - Федор Пантелеевич повернулся к Марчелу, - тоже так считают.
- Верно рассуждаешь, уважаемый, - Марчел говорил медленно, подчеркивая значительность своих слов. - Худшие времена еще впереди. Наш друг Лаврентий беспокоится о хозяйстве, дом ему жалко бросать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54