Он, в частности, отнюдь не признавал гения Сталина, который тоже, как известно, не прятал денег в Швейцарии и радел за державу. Да и зачем ему было прятать кусочки страны, если он украл ее целиком? В безраздельное и бесконтрольное обладание.
А результат такого державного взращивания не мог радовать. Авторитарная система слишком опасна и не способствует длительной жизни державы. Угадал Иосиф Виссарионович с танками - повезло стране. Не угадал с ядерной энергией - ну, не мог недоучившийся студент семинарии знать все - и страна могла быть попросту уничтоженной: сначала Гитлером (который, кстати, тоже не угадал с ядерной энергией и не дал опережавшей всех в ядерной гонке Германии сделать бомбу), потом Западом.
Короче, генерал, математик по образованию, прекрасно понимал роль флуктуаций в развитии общества. А также науки, искусства, военного дела, техники и т. д. Когда же за дело берутся тираны, то первое, что они делают, развязывают борьбу с флуктуациями. Уничтожают пассионариев, как их называл Гумилев-младший. То есть те пять процентов населения планеты, которые способны на самостоятельные решения (точнее, они не способны жить по чужим решениям). А уничтожение демократии и правового поля - следующий шаг любой тирании автоматически уничтожает и обратные связи, которые не дают обществу загнить в застое либо революционно "зарулить" не туда.
Математическое образование генерала и его непоказная любовь к несчастной стране, где ему выпало счастье родиться, не давали возможности считать диктатуру хорошим выбором.
Понятно, что генерал не путал демократию и то, что сейчас наблюдал за окном. Но это был уже менее глобальный вопрос.
Дурашев же, родившийся в либеральной интеллигентной семье, искренне считал просто необходимым для России лекарством твердое и жесткое управление. Демократия, на его взгляд, себя далеко не всегда оправдывала. В конце концов, Гитлер пришел к власти абсолютно демократическим путем. А современные выборные технологии вообще позволяют привести к штурвалу почти кого угодно. В крайнем случае, если нельзя "поднять" своего, можно "утопить" чужого. Кстати, второй вариант, приводящий к тому же результату, резко дешевле первого.
Дурашев не верил в разумное начало демоса, и мировая история приводила в доказательство тому множество примеров.
Кстати, Благовидов, которого столь не любил генерал, возможно, вовсе не казался Дурашеву подарком. Он его просто использовал. В конце концов, все вкусное, что ублажает наш желудок, изначально удобрялось дерьмом. А иначе - не взрастет.
Генерал встряхнул головой. Да, Дурашев ему симпатичен. На фоне разгулявшихся казнокрадов он выглядит почти благородно. Но против жалкого "Беора" сработал тоже Дурашев. Не лично, конечно. Может, он даже и не слышал никогда о "Беоре". Но благовидовские убийцы в конечном счете работали на него. И это не смущало спасителя Отечества. Однако очень смущало генерала. Ему тоже, безусловно, хотелось расцвета России. Но не меньше ему хотелось, чтобы внучка, когда вырастет, не смотрела со страхом на стены, опасаясь обнаружить микрофоны. И не смотрела со страхом на своего парня, опасаясь обнаружить доносчика.
"Ладно, посмотрим. В конце концов, в одних ситуациях можно быть союзниками, в других - расходиться".
Вот только быть врагом Дурашева - довольно опасно. Впрочем, быть врагом генерала тоже не сахар...
ГЛАВА 22
Ефим остановился около симпатичного, недавно построенного придорожного кафе, стилизованного под русскую избу. Он аккуратно припарковал машину на стоянку, почти уткнувшись носом в ствол желтолистого дерева, заглушил двигатель и поставил машину на иммобилайзер и сигнализацию - береженого Бог бережет.
Внутри кафешка оказалась так себе: не слишком чисто, не слишком стильно. И грязновато. Но все равно не сравнить с прежним советским общепитом.
Решив не быть слишком придирчивым, Береславский сел за столик в отдельной кабинке, выгороженной тесаными сосновыми досками. Они уже потемнели, но еще пахли деревом.
Тут же подошла официантка, симпатичная девчонка лет двадцати. Она назвала реально существующие блюда, - примерно треть от обозначенных в лежащем на столе меню, - и, приняв заказ, удалилась, гордо покачивая обтянутой рейтузами попкой.
Ефим вздохнул. Эту девушку он интересовал только в качестве поглотителя ее стряпни (она сама же и готовила еду в крохотной кухоньке). И то лишь в обмен на денежные знаки.
Впрочем, девушка сейчас тоже интересовала его не очень. Пока был у мамы, немножко отошел от происшествия у кладбища. Теперь же, вспомнив страшного Терминатора в зеркальце заднего обзора, вновь пережил весь ужас утренней погони.
"Пригнись - и пуля пролетит", - снова засвербила мозг пришедшая там, на шоссе, строчка. Береславский попробовал подумать о чем-нибудь другом, но фраза не уходила. Он придвинул к себе салфетку и быстро набросал:
Пригнись - и пуля пролетит,
Посвистывая при полете.
И Пушкин сможет, встав, уйти,
Не раненый в дурной охоте.
И Мандельштам, совсем живой,
Приковыляет из тумана.
И Ленин, гений молодой,
Не обустроит мир обмана.
И хиросимская земля
Зловещий гриб в себя утянет.
И миллион таких, как я,
Из тьмы Освенцима восстанет.
...Пригнись - и пуля пролетит.
Отыщет цель себе другую.
И сон, что нами был прожит,
Вдруг превратится в пыль сухую...
Перечитал написанное. Как всегда, после "излияния" на душе стало легче. Ефим скомкал салфетку и бросил в пепельницу. Раз судьба повернулась так, значит, надо принять это как должное.
Он еще раз "прокачал" имеющиеся факты. Откровенно говоря, они не радовали.
Никогда в жизни Береславскому не приходилось чувствовать себя дичью. Никогда он специально не лез ни в какие передряги. Да, выпендривался перед девицами. Да, из-за гордыни принимал не самые осторожные решения. Но Ефим никоим образом не причислял себя к искателям приключений на ниве кулачных, а тем более - огнестрельных взаимоотношений. И вот он вполне сознательно угробил человека.
Береславский аж головой помотал: настолько все было ирреальным. Но здравый смысл и тяжесть здоровенного пистолета во внутреннем кармане не позволяли ему счесть запечатлевшиеся в мозгу картинки следствием временного помрачения. Он потрогал куртку рукой, как бы вминая "ствол" вглубь: все время казалось, что окружающие внимательно присматриваются к подозрительной выпуклости.
Тем временем девушка принесла салаты и ушла за занавеску жарить на газовой плитке котлеты.
Ефим задумчиво принялся за еду. Салат типа "Оливье", идущий на этот раз под именем "Столичный", оказался на удивление вкусным и свежим. Береславский обожал это кушанье, которое в России давно стало символом либо праздничного стола, либо хорошей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
А результат такого державного взращивания не мог радовать. Авторитарная система слишком опасна и не способствует длительной жизни державы. Угадал Иосиф Виссарионович с танками - повезло стране. Не угадал с ядерной энергией - ну, не мог недоучившийся студент семинарии знать все - и страна могла быть попросту уничтоженной: сначала Гитлером (который, кстати, тоже не угадал с ядерной энергией и не дал опережавшей всех в ядерной гонке Германии сделать бомбу), потом Западом.
Короче, генерал, математик по образованию, прекрасно понимал роль флуктуаций в развитии общества. А также науки, искусства, военного дела, техники и т. д. Когда же за дело берутся тираны, то первое, что они делают, развязывают борьбу с флуктуациями. Уничтожают пассионариев, как их называл Гумилев-младший. То есть те пять процентов населения планеты, которые способны на самостоятельные решения (точнее, они не способны жить по чужим решениям). А уничтожение демократии и правового поля - следующий шаг любой тирании автоматически уничтожает и обратные связи, которые не дают обществу загнить в застое либо революционно "зарулить" не туда.
Математическое образование генерала и его непоказная любовь к несчастной стране, где ему выпало счастье родиться, не давали возможности считать диктатуру хорошим выбором.
Понятно, что генерал не путал демократию и то, что сейчас наблюдал за окном. Но это был уже менее глобальный вопрос.
Дурашев же, родившийся в либеральной интеллигентной семье, искренне считал просто необходимым для России лекарством твердое и жесткое управление. Демократия, на его взгляд, себя далеко не всегда оправдывала. В конце концов, Гитлер пришел к власти абсолютно демократическим путем. А современные выборные технологии вообще позволяют привести к штурвалу почти кого угодно. В крайнем случае, если нельзя "поднять" своего, можно "утопить" чужого. Кстати, второй вариант, приводящий к тому же результату, резко дешевле первого.
Дурашев не верил в разумное начало демоса, и мировая история приводила в доказательство тому множество примеров.
Кстати, Благовидов, которого столь не любил генерал, возможно, вовсе не казался Дурашеву подарком. Он его просто использовал. В конце концов, все вкусное, что ублажает наш желудок, изначально удобрялось дерьмом. А иначе - не взрастет.
Генерал встряхнул головой. Да, Дурашев ему симпатичен. На фоне разгулявшихся казнокрадов он выглядит почти благородно. Но против жалкого "Беора" сработал тоже Дурашев. Не лично, конечно. Может, он даже и не слышал никогда о "Беоре". Но благовидовские убийцы в конечном счете работали на него. И это не смущало спасителя Отечества. Однако очень смущало генерала. Ему тоже, безусловно, хотелось расцвета России. Но не меньше ему хотелось, чтобы внучка, когда вырастет, не смотрела со страхом на стены, опасаясь обнаружить микрофоны. И не смотрела со страхом на своего парня, опасаясь обнаружить доносчика.
"Ладно, посмотрим. В конце концов, в одних ситуациях можно быть союзниками, в других - расходиться".
Вот только быть врагом Дурашева - довольно опасно. Впрочем, быть врагом генерала тоже не сахар...
ГЛАВА 22
Ефим остановился около симпатичного, недавно построенного придорожного кафе, стилизованного под русскую избу. Он аккуратно припарковал машину на стоянку, почти уткнувшись носом в ствол желтолистого дерева, заглушил двигатель и поставил машину на иммобилайзер и сигнализацию - береженого Бог бережет.
Внутри кафешка оказалась так себе: не слишком чисто, не слишком стильно. И грязновато. Но все равно не сравнить с прежним советским общепитом.
Решив не быть слишком придирчивым, Береславский сел за столик в отдельной кабинке, выгороженной тесаными сосновыми досками. Они уже потемнели, но еще пахли деревом.
Тут же подошла официантка, симпатичная девчонка лет двадцати. Она назвала реально существующие блюда, - примерно треть от обозначенных в лежащем на столе меню, - и, приняв заказ, удалилась, гордо покачивая обтянутой рейтузами попкой.
Ефим вздохнул. Эту девушку он интересовал только в качестве поглотителя ее стряпни (она сама же и готовила еду в крохотной кухоньке). И то лишь в обмен на денежные знаки.
Впрочем, девушка сейчас тоже интересовала его не очень. Пока был у мамы, немножко отошел от происшествия у кладбища. Теперь же, вспомнив страшного Терминатора в зеркальце заднего обзора, вновь пережил весь ужас утренней погони.
"Пригнись - и пуля пролетит", - снова засвербила мозг пришедшая там, на шоссе, строчка. Береславский попробовал подумать о чем-нибудь другом, но фраза не уходила. Он придвинул к себе салфетку и быстро набросал:
Пригнись - и пуля пролетит,
Посвистывая при полете.
И Пушкин сможет, встав, уйти,
Не раненый в дурной охоте.
И Мандельштам, совсем живой,
Приковыляет из тумана.
И Ленин, гений молодой,
Не обустроит мир обмана.
И хиросимская земля
Зловещий гриб в себя утянет.
И миллион таких, как я,
Из тьмы Освенцима восстанет.
...Пригнись - и пуля пролетит.
Отыщет цель себе другую.
И сон, что нами был прожит,
Вдруг превратится в пыль сухую...
Перечитал написанное. Как всегда, после "излияния" на душе стало легче. Ефим скомкал салфетку и бросил в пепельницу. Раз судьба повернулась так, значит, надо принять это как должное.
Он еще раз "прокачал" имеющиеся факты. Откровенно говоря, они не радовали.
Никогда в жизни Береславскому не приходилось чувствовать себя дичью. Никогда он специально не лез ни в какие передряги. Да, выпендривался перед девицами. Да, из-за гордыни принимал не самые осторожные решения. Но Ефим никоим образом не причислял себя к искателям приключений на ниве кулачных, а тем более - огнестрельных взаимоотношений. И вот он вполне сознательно угробил человека.
Береславский аж головой помотал: настолько все было ирреальным. Но здравый смысл и тяжесть здоровенного пистолета во внутреннем кармане не позволяли ему счесть запечатлевшиеся в мозгу картинки следствием временного помрачения. Он потрогал куртку рукой, как бы вминая "ствол" вглубь: все время казалось, что окружающие внимательно присматриваются к подозрительной выпуклости.
Тем временем девушка принесла салаты и ушла за занавеску жарить на газовой плитке котлеты.
Ефим задумчиво принялся за еду. Салат типа "Оливье", идущий на этот раз под именем "Столичный", оказался на удивление вкусным и свежим. Береславский обожал это кушанье, которое в России давно стало символом либо праздничного стола, либо хорошей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94