Неловкий, с принужденным видом стоял он подле решетки и, не зная, куда девать свои большие крестьянские руки, вертел в них черную фетровую треуголку:
- Ивон Роделек, родился третьего октября 1875 года в Кимпере, директор Института святого Иосифа в Санаке.
- Господин Роделек, расскажите суду о своем воспитаннике Жаке Вотье.
- Семнадцать лет тому назад я приехал за ним в Париж, чтобы увезти в Санак. Жака я нашел в его комнате, окна которой выходили во внутренний дворик. Когда я вошел туда, он сидел за столом: единственным проявлением жизни были лихорадочные движения рук - они беспрестанно поворачивали лежавшую на столе тряпичную куклу. Пальцы пробегали по очертаниям игрушки с жадностью, которую, казалось, никогда не удастся насытить... Прямо перед ним сидела девочка чуть старше его, малышка Соланж, и ее выразительный взгляд был прикован к замкнутому лицу Жака, будто стремясь вырвать у него тайну. С первой же встречи мне показалось, что все нежные словечки, которыми Жака когда-либо награждали, сходили только с дрожащих губ Соланж. Его же губы оставались безжизненными. Это придавало ему облик звереныша. Комната была небольшой, но очень чистенькой: я понял, что Соланж заботливо поддерживает в ней порядок. Несчастный мальчуган также имел опрятный вид: на его школьном костюмчике не было ни пятнышка. Лицо и руки его были чисто вымыты.
Я сел за стол между двумя детьми, чтобы поближе рассмотреть малыша... Вначале я попытался раздвинуть его сомкнутые веки, однако при прикосновении моих рук он вздрогнул и резко отстранился, издав ворчание. Но я не отставал, и его недовольство перешло в необузданный гнев: он вцепился руками в крышку стола, затопал ногами, его сотрясала нервная дрожь... Девочка пришла мне на помощь, приложив свои маленькие пухлые ручки к лицу Жака и принявшись его гладить. Это прикосновение возымело самое благотворное действие на ее товарища: он моментально успокоился... По всему было видно, что она очень любит Жака. Я спросил у девочки: "Он тебя любит?" "Не знаю, - с грустью ответила она; - Он же не может сказать мне об этом ". Тогда я объяснил Соланж, что настанет день, когда ее друг сумеет выразить свои мысли и чувства, и добавил: "Тебе приятно будет услышать, как Жак говорит, что ты его лучшая подруга?" "Зачем вы говорите о том, чего не может быть? - с грустью ответила девочка. - Что верно, то верно: он относится ко мне лучше, чем ко всем другим. Он не любит, чтобы кто-нибудь другой гладил его по лицу". "Даже его мама?" "Даже она", - понурясь, ответила Соланж. Испугавшись, что проговорилась, она недоверчиво спросила:
- А вы кто, месье?
- Я? Просто отец большой семьи. У меня триста детей!
- И вы их всех любите?
- Ну да!
Маленькая Соланж, видимо решив, что мне можно довериться, принялась объяснять, как она сумела научить Жака уйме всяких вещей и как им удается очень хорошо понимать друг друга.
- Они все считают Жака чокнутым. Это неправда! Я-то знаю, что он очень сообразительный!
- Как тебе удалось это узнать?
- Мне помогла Фланелька...
- Кто такая Фланелька? - удивленно спросил я.
- Моя кукла. У него не было никаких игрушек, вообще ничего, чем он мог бы заняться...
- Значит, ты больше не играешь со своей куклой?
- Мне больше нравится играть с Жаком. Это важнее: ведь больше никто не хочет с ним играть... Я даю ему куклу, а потом время от времени забираю ее назад... Он очень привязан к Фланельке: когда хочет с ней поиграть, просит у меня. Для этого я придумала такой знак: он нажимает указательным пальцем мне на ладонь правой руки. Это означает: "Дай куклу", - и я даю. Когда я хочу, чтобы он вернул куклу, подаю ему точно такой же знак.
- Как тебе пришла в голову мысль общаться знаками?
- Однажды утром я в первый раз дала ему Фланельку, а перед обедом забрала. Он разозлился, бросился на пол и стал рычать. Пришлось куклу вернуть. Некоторое время он подержал ее в руках, и я снова забрала, но при этом подала такой знак. Он снова рассвирепел, но я вернула Фланельку только после того, как он догадался подать мне такой же знак.
- Чему ты еще его научила?
- Просить любимые кушанья... Моя мама готовит их тайком от его родителей: они не любят, когда его балуют.
- А кто твоя мама?
- Служанка у госпожи Вотье.
- Знаешь, малышка, ты была бы для меня очень ценной помощницей в Санаке!
- Так вы живете не в Париже?
- Нет. И я приехал за Жаком, чтобы увезти его туда.
- Вы что, забираете Жака? - спросила она, приходя в отчаяние.
- Ты увидишь его через некоторое время. Пойми, Жак не может всю жизнь оставаться в таком состоянии! Хорошо, конечно, что ты научила его многим полезным вещам, и все же этого недостаточно: ему надо получить образование, чтобы стать настоящим человеком, как все.
- О, за Жака я не беспокоюсь; он такой умный!
Глаза Соланж наполнились слезами.
- Но вы увезете Жака ненадолго, правда?
- Все зависит от того, как пойдет обучение... Но ты сможешь иногда навещать его в Санаке. Обещаю: он обязательно будет тебя вспоминать.
В то время я и вообразить не мог, что познакомился с той, которая впоследствии будет носить имя моего нового ученика!
Ивон Роделек умолк.
- Как прошла первая поездка с новым учеником? - спросил председатель суда.
- Не так плохо, как я предполагал. Мать разрешила Соланж проводить нас до вокзала, и девочке пришла в голову хорошая идея принести Фланельку. Жак нянчил и ласкал куклу на протяжении всей поездки. В тот же вечер мы приехали в Санак, где я распорядился приготовить для малыша комнату, смежную с моей: о том, чтобы сразу поместить его в дортуар глухонемых или слепых, не могло быть и речи.
- Были ли в числе ваших трехсот воспитанников, - спросил председатель суда, - другие слепоглухонемые от рождения, когда Жак Вотье появился в вашем институте?
- Нет. Его предшественник, восемнадцатый по счету подобный ученик, которому я дал образование, покинул нас шестью месяцами раньше: мне удалось устроить его в мастерскую подручным столяра. К тому же, чтобы Жак учился успешнее, он должен был быть у нас единственным слепоглухонемым. Как и в предыдущих восемнадцати случаях а они дали мне богатую практику, - я решил лично заняться Жаком.
- На мой взгляд, - заявил прокурор Бертье, - свидетелю следует описать суду этапы обучения, которое превратило бессловесное, влачившее животное существование существо, каким был Жак Вотье в свои десять лет, в нормального человека, в полной мере наделенного разумом. Тогда у господ присяжных исчезнут последние сомнения в полноценности личности, скрывающейся под весьма обманчивой внешностью подсудимого.
- Суд разделяет мнение господина прокурора. Мы слушаем вас, господин Роделек...
- Ту первую ночь пребывания Жака под крышей нашего института я провел в молитвах и размышлениях, готовясь к тому нелегкому сражению, что мне предстояло начать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
- Ивон Роделек, родился третьего октября 1875 года в Кимпере, директор Института святого Иосифа в Санаке.
- Господин Роделек, расскажите суду о своем воспитаннике Жаке Вотье.
- Семнадцать лет тому назад я приехал за ним в Париж, чтобы увезти в Санак. Жака я нашел в его комнате, окна которой выходили во внутренний дворик. Когда я вошел туда, он сидел за столом: единственным проявлением жизни были лихорадочные движения рук - они беспрестанно поворачивали лежавшую на столе тряпичную куклу. Пальцы пробегали по очертаниям игрушки с жадностью, которую, казалось, никогда не удастся насытить... Прямо перед ним сидела девочка чуть старше его, малышка Соланж, и ее выразительный взгляд был прикован к замкнутому лицу Жака, будто стремясь вырвать у него тайну. С первой же встречи мне показалось, что все нежные словечки, которыми Жака когда-либо награждали, сходили только с дрожащих губ Соланж. Его же губы оставались безжизненными. Это придавало ему облик звереныша. Комната была небольшой, но очень чистенькой: я понял, что Соланж заботливо поддерживает в ней порядок. Несчастный мальчуган также имел опрятный вид: на его школьном костюмчике не было ни пятнышка. Лицо и руки его были чисто вымыты.
Я сел за стол между двумя детьми, чтобы поближе рассмотреть малыша... Вначале я попытался раздвинуть его сомкнутые веки, однако при прикосновении моих рук он вздрогнул и резко отстранился, издав ворчание. Но я не отставал, и его недовольство перешло в необузданный гнев: он вцепился руками в крышку стола, затопал ногами, его сотрясала нервная дрожь... Девочка пришла мне на помощь, приложив свои маленькие пухлые ручки к лицу Жака и принявшись его гладить. Это прикосновение возымело самое благотворное действие на ее товарища: он моментально успокоился... По всему было видно, что она очень любит Жака. Я спросил у девочки: "Он тебя любит?" "Не знаю, - с грустью ответила она; - Он же не может сказать мне об этом ". Тогда я объяснил Соланж, что настанет день, когда ее друг сумеет выразить свои мысли и чувства, и добавил: "Тебе приятно будет услышать, как Жак говорит, что ты его лучшая подруга?" "Зачем вы говорите о том, чего не может быть? - с грустью ответила девочка. - Что верно, то верно: он относится ко мне лучше, чем ко всем другим. Он не любит, чтобы кто-нибудь другой гладил его по лицу". "Даже его мама?" "Даже она", - понурясь, ответила Соланж. Испугавшись, что проговорилась, она недоверчиво спросила:
- А вы кто, месье?
- Я? Просто отец большой семьи. У меня триста детей!
- И вы их всех любите?
- Ну да!
Маленькая Соланж, видимо решив, что мне можно довериться, принялась объяснять, как она сумела научить Жака уйме всяких вещей и как им удается очень хорошо понимать друг друга.
- Они все считают Жака чокнутым. Это неправда! Я-то знаю, что он очень сообразительный!
- Как тебе удалось это узнать?
- Мне помогла Фланелька...
- Кто такая Фланелька? - удивленно спросил я.
- Моя кукла. У него не было никаких игрушек, вообще ничего, чем он мог бы заняться...
- Значит, ты больше не играешь со своей куклой?
- Мне больше нравится играть с Жаком. Это важнее: ведь больше никто не хочет с ним играть... Я даю ему куклу, а потом время от времени забираю ее назад... Он очень привязан к Фланельке: когда хочет с ней поиграть, просит у меня. Для этого я придумала такой знак: он нажимает указательным пальцем мне на ладонь правой руки. Это означает: "Дай куклу", - и я даю. Когда я хочу, чтобы он вернул куклу, подаю ему точно такой же знак.
- Как тебе пришла в голову мысль общаться знаками?
- Однажды утром я в первый раз дала ему Фланельку, а перед обедом забрала. Он разозлился, бросился на пол и стал рычать. Пришлось куклу вернуть. Некоторое время он подержал ее в руках, и я снова забрала, но при этом подала такой знак. Он снова рассвирепел, но я вернула Фланельку только после того, как он догадался подать мне такой же знак.
- Чему ты еще его научила?
- Просить любимые кушанья... Моя мама готовит их тайком от его родителей: они не любят, когда его балуют.
- А кто твоя мама?
- Служанка у госпожи Вотье.
- Знаешь, малышка, ты была бы для меня очень ценной помощницей в Санаке!
- Так вы живете не в Париже?
- Нет. И я приехал за Жаком, чтобы увезти его туда.
- Вы что, забираете Жака? - спросила она, приходя в отчаяние.
- Ты увидишь его через некоторое время. Пойми, Жак не может всю жизнь оставаться в таком состоянии! Хорошо, конечно, что ты научила его многим полезным вещам, и все же этого недостаточно: ему надо получить образование, чтобы стать настоящим человеком, как все.
- О, за Жака я не беспокоюсь; он такой умный!
Глаза Соланж наполнились слезами.
- Но вы увезете Жака ненадолго, правда?
- Все зависит от того, как пойдет обучение... Но ты сможешь иногда навещать его в Санаке. Обещаю: он обязательно будет тебя вспоминать.
В то время я и вообразить не мог, что познакомился с той, которая впоследствии будет носить имя моего нового ученика!
Ивон Роделек умолк.
- Как прошла первая поездка с новым учеником? - спросил председатель суда.
- Не так плохо, как я предполагал. Мать разрешила Соланж проводить нас до вокзала, и девочке пришла в голову хорошая идея принести Фланельку. Жак нянчил и ласкал куклу на протяжении всей поездки. В тот же вечер мы приехали в Санак, где я распорядился приготовить для малыша комнату, смежную с моей: о том, чтобы сразу поместить его в дортуар глухонемых или слепых, не могло быть и речи.
- Были ли в числе ваших трехсот воспитанников, - спросил председатель суда, - другие слепоглухонемые от рождения, когда Жак Вотье появился в вашем институте?
- Нет. Его предшественник, восемнадцатый по счету подобный ученик, которому я дал образование, покинул нас шестью месяцами раньше: мне удалось устроить его в мастерскую подручным столяра. К тому же, чтобы Жак учился успешнее, он должен был быть у нас единственным слепоглухонемым. Как и в предыдущих восемнадцати случаях а они дали мне богатую практику, - я решил лично заняться Жаком.
- На мой взгляд, - заявил прокурор Бертье, - свидетелю следует описать суду этапы обучения, которое превратило бессловесное, влачившее животное существование существо, каким был Жак Вотье в свои десять лет, в нормального человека, в полной мере наделенного разумом. Тогда у господ присяжных исчезнут последние сомнения в полноценности личности, скрывающейся под весьма обманчивой внешностью подсудимого.
- Суд разделяет мнение господина прокурора. Мы слушаем вас, господин Роделек...
- Ту первую ночь пребывания Жака под крышей нашего института я провел в молитвах и размышлениях, готовясь к тому нелегкому сражению, что мне предстояло начать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43