Я очень хорошо помню наш разговор. Я немножко поддразнил его: "Платьице Фланельки уже вышло из моды, как и ее волосы, - они слишком длинны!" "А какого цвета должно быть ее новое платье?" - тотчас спросил Жак. Меня так удивил этот вопрос - поймите, слепой ребенок говорил о цвете! - что я ответил не сразу: "Красного!.. Но скажи, каким ты представляешь себе красный цвет?" "Теплым", ответил он. "Ты прав, мой мальчик. Господин Роделек уже рассказывал тебе о цветах солнечного спектра?" - "Да. Он даже объяснил мне, как выглядит радуга". Мальчик составил себе представление о красках по аналогии с разнообразием запахов и вкусовых ощущений. Ни один предмет он не представлял себе без того, чтобы подсознательно не наделить его теми или иными цветами радуги.
- Может ли свидетель сказать нам, насколько соответствует действительности представление о цветах, укоренившееся в сознании Жака Вотье? - спросил Виктор Дельо.
- Знаете, я почти сразу обнаружил несовпадение, которое нам, увы, в дальнейшем так и не удалось устранить. Он спросил, какого цвета у Фланельки глаза. Я ответил, что голубые, а волосы - черные. Ребенок выказал явное разочарование: "Мне так не нравится! Фланелька будет красивее с желтыми глазами и голубыми волосами!" В тот момент я не стал ему возражать, вспомнив, что на портретах некоторых модернистов доводилось видывать кое-что и похлеще! Быть может, Жак создал в воображении собственную цветовую палитру, в которой зеленый является олицетворением свежести, красный - силы и буйства, белый - искренности и чистоты? Даже если воображаемая гамма не совпадает с действительной, это имеет лишь весьма относительное значение, поскольку в восприятии цветов нет абсолютного мерила. Сколько зрячих, среди которых немало дальтоников, не может прийти к согласию по поводу истинной природы того или иного цвета? Да и вообще, кому не известна поговорка: на вкус и цвет товарища нет!
- Все эти рассуждения свидетеля по поводу цветоощущения у подсудимого, вероятно, представляют большой интерес, заявил прокурор Бертье, - но, по нашему мнению, выходят за рамки настоящего разбирательства.
- Это не так, господин прокурор! - возразил Виктор Дельо. - Именно цвет, как бы неправдоподобно это ни звучало, сыграл решающую роль в развитии событий.
- Воистину с мэтром Дельо не соскучишься! - воскликнул прокурор. - Если б я не боялся оскорбить достоинство места, где вершится правосудие, то сказал бы, что загадочные намеки защиты заводят нас в дебри детективного сюжета!
- А кто с этим спорит? - парировал старый адвокат. - В любом детективном романе налицо преступление, виновник которого раскрывается на самых последних страницах... Я повторяю: настоящий преступник "Де Грасса" будет изобличен, видимо, на последних минутах разбирательства...
- Почему бы защите не открыть его имя прямо сейчас? спросил прокурор.
- Защита никогда не заявляла, что знает убийцу! спокойно возразил Виктор Дельо. - Она лишь утверждала и продолжает утверждать, что подзащитный не является преступником и в настоящее время он один знает убийцу. Трудность состоит в том, чтобы найти способ вынудить Жака Вотье рассказать нам все, что ему известно. Дополнительно к этому защита пока может утверждать лишь следующее: вескую причину уничтожить Джона Белла могли иметь по меньшей мере три человека... В их число, без сомнения, входит и подсудимый, но убил не он - это мы докажем. Есть другое лицо, в чьем поведении много неясного, однако у него удовлетворительное алиби. Остается третий - он-то, по всей видимости, и является виновником преступления... К несчастью, защита пока не располагает именем этого человека, иначе процесс был бы уже завершен!
- Как вы полагаете, господин Тирмон, - спросил председатель суда, чтобы положить конец спору между защитой и обвинением, - способен ли Жак Вотье совершить преступление, в котором он обвиняется?
- Жак?! - вскричал брат Доминик. - Да ведь он самый мягкосердечный из питомцев нашего института за всю его историю! У него врожденное отвращение к злу и жестокости. Наш старый садовник Валантен сказал так: "Жак Вотье убийца? Что вы, ведь он так любит цветы!"
- Небезызвестный Ландрю (3), - заметил прокурор, - обожал свои розы, за которыми с любовью ухаживал в перерывах между убийствами!
- Кстати, о Валантене, - вмешался председатель суда. Он, кажется, пользовался для хранения садового инвентаря сарайчиком в глубине парка?
Брат Доминик никак не ожидал подобного вопроса.
- Да, верно... А что, вы бывали у нас в Санаке, господин председатель?
- Нет, - ответил председатель Легри. - Хотя теперь надеюсь там побывать... Этот сарайчик до сих пор там?
- Да. Правда, его выстроили заново после пожара.
- Какого пожара?
- О, незначительное происшествие, при котором, к счастью, никто не пострадал... Забавно, но сейчас я припоминаю, что в нем была замешана Соланж Дюваль - будущая госпожа Вотье.
- Можете ли вы описать это происшествие? - спросил председатель суда.
- Если мне не изменяет память, как-то весною, поздно вечером мы с братом Гарриком прогуливались в парке и вдруг увидели, что сарай горит. Мы бросились туда и обнаружили у догоравших обломков Соланж Дюваль и одного из воспитанников, Жана Донн, - их одежда и лица были перепачканы сажей.
- Не повстречался ли вам поблизости Жак Вотье?
- Нет, господин председатель... Однако ваш вопрос напомнил мне любопытное признание Жана Дони. Он пришел ко мне на следующий день и сказал: "Соланж солгала, заявив, что пожар произошел по ее оплошности. Лампу опрокинула вовсе не она: ее сбросил на землю Жак Вотье - нарочно, чтобы сарай загорелся, а потом запер нас с Соланж на ключ, а сам удрал". "Что за чушь вы городите! - ответил я Жану Дони. - Понимаете ли вы, что это очень тяжкое обвинение? Зачем клевещете на товарища? К тому же Жака там и не было!" "Нет, он был там, брат Доминик, но успел убежать, пока я пытался выбраться. Если бы дверь не поддалась в самую последнюю минуту, вы нашли бы лишь два обугленных трупа Соланж и мой". "Да вы что, с ума сошли, Жан? С какой бы стати ему совершать столь дикий поступок?" "Потому что он ревнует, - ответил. Жан Дони. - Воображает, будто Соланж любит меня, а не его!"
Несколько дней я пребывал в нерешительности: стоит ли посвящать в наш странный разговор директора, и предпринял собственное маленькое расследование. Когда ко мне в очередной раз зашел Жак Вотье, я сказал ему: "Бедный мой Жак, вы, должно быть, так огорчились при известии о том, что Соланж и ваш лучший друг Жан едва не сгорели заживо в сарае Валантена?" Жак ответил: "Не понимаю, как все это могло произойти... Во всяком случае, одно я знаю точно: Жан мне больше не друг..." Больше я от него ничего не добился. Я попытался вновь вызвать на разговор Жана Дони, но тот, жалея, очевидно, о вырвавшихся у него необдуманных словах, всячески избегал встречи со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
- Может ли свидетель сказать нам, насколько соответствует действительности представление о цветах, укоренившееся в сознании Жака Вотье? - спросил Виктор Дельо.
- Знаете, я почти сразу обнаружил несовпадение, которое нам, увы, в дальнейшем так и не удалось устранить. Он спросил, какого цвета у Фланельки глаза. Я ответил, что голубые, а волосы - черные. Ребенок выказал явное разочарование: "Мне так не нравится! Фланелька будет красивее с желтыми глазами и голубыми волосами!" В тот момент я не стал ему возражать, вспомнив, что на портретах некоторых модернистов доводилось видывать кое-что и похлеще! Быть может, Жак создал в воображении собственную цветовую палитру, в которой зеленый является олицетворением свежести, красный - силы и буйства, белый - искренности и чистоты? Даже если воображаемая гамма не совпадает с действительной, это имеет лишь весьма относительное значение, поскольку в восприятии цветов нет абсолютного мерила. Сколько зрячих, среди которых немало дальтоников, не может прийти к согласию по поводу истинной природы того или иного цвета? Да и вообще, кому не известна поговорка: на вкус и цвет товарища нет!
- Все эти рассуждения свидетеля по поводу цветоощущения у подсудимого, вероятно, представляют большой интерес, заявил прокурор Бертье, - но, по нашему мнению, выходят за рамки настоящего разбирательства.
- Это не так, господин прокурор! - возразил Виктор Дельо. - Именно цвет, как бы неправдоподобно это ни звучало, сыграл решающую роль в развитии событий.
- Воистину с мэтром Дельо не соскучишься! - воскликнул прокурор. - Если б я не боялся оскорбить достоинство места, где вершится правосудие, то сказал бы, что загадочные намеки защиты заводят нас в дебри детективного сюжета!
- А кто с этим спорит? - парировал старый адвокат. - В любом детективном романе налицо преступление, виновник которого раскрывается на самых последних страницах... Я повторяю: настоящий преступник "Де Грасса" будет изобличен, видимо, на последних минутах разбирательства...
- Почему бы защите не открыть его имя прямо сейчас? спросил прокурор.
- Защита никогда не заявляла, что знает убийцу! спокойно возразил Виктор Дельо. - Она лишь утверждала и продолжает утверждать, что подзащитный не является преступником и в настоящее время он один знает убийцу. Трудность состоит в том, чтобы найти способ вынудить Жака Вотье рассказать нам все, что ему известно. Дополнительно к этому защита пока может утверждать лишь следующее: вескую причину уничтожить Джона Белла могли иметь по меньшей мере три человека... В их число, без сомнения, входит и подсудимый, но убил не он - это мы докажем. Есть другое лицо, в чьем поведении много неясного, однако у него удовлетворительное алиби. Остается третий - он-то, по всей видимости, и является виновником преступления... К несчастью, защита пока не располагает именем этого человека, иначе процесс был бы уже завершен!
- Как вы полагаете, господин Тирмон, - спросил председатель суда, чтобы положить конец спору между защитой и обвинением, - способен ли Жак Вотье совершить преступление, в котором он обвиняется?
- Жак?! - вскричал брат Доминик. - Да ведь он самый мягкосердечный из питомцев нашего института за всю его историю! У него врожденное отвращение к злу и жестокости. Наш старый садовник Валантен сказал так: "Жак Вотье убийца? Что вы, ведь он так любит цветы!"
- Небезызвестный Ландрю (3), - заметил прокурор, - обожал свои розы, за которыми с любовью ухаживал в перерывах между убийствами!
- Кстати, о Валантене, - вмешался председатель суда. Он, кажется, пользовался для хранения садового инвентаря сарайчиком в глубине парка?
Брат Доминик никак не ожидал подобного вопроса.
- Да, верно... А что, вы бывали у нас в Санаке, господин председатель?
- Нет, - ответил председатель Легри. - Хотя теперь надеюсь там побывать... Этот сарайчик до сих пор там?
- Да. Правда, его выстроили заново после пожара.
- Какого пожара?
- О, незначительное происшествие, при котором, к счастью, никто не пострадал... Забавно, но сейчас я припоминаю, что в нем была замешана Соланж Дюваль - будущая госпожа Вотье.
- Можете ли вы описать это происшествие? - спросил председатель суда.
- Если мне не изменяет память, как-то весною, поздно вечером мы с братом Гарриком прогуливались в парке и вдруг увидели, что сарай горит. Мы бросились туда и обнаружили у догоравших обломков Соланж Дюваль и одного из воспитанников, Жана Донн, - их одежда и лица были перепачканы сажей.
- Не повстречался ли вам поблизости Жак Вотье?
- Нет, господин председатель... Однако ваш вопрос напомнил мне любопытное признание Жана Дони. Он пришел ко мне на следующий день и сказал: "Соланж солгала, заявив, что пожар произошел по ее оплошности. Лампу опрокинула вовсе не она: ее сбросил на землю Жак Вотье - нарочно, чтобы сарай загорелся, а потом запер нас с Соланж на ключ, а сам удрал". "Что за чушь вы городите! - ответил я Жану Дони. - Понимаете ли вы, что это очень тяжкое обвинение? Зачем клевещете на товарища? К тому же Жака там и не было!" "Нет, он был там, брат Доминик, но успел убежать, пока я пытался выбраться. Если бы дверь не поддалась в самую последнюю минуту, вы нашли бы лишь два обугленных трупа Соланж и мой". "Да вы что, с ума сошли, Жан? С какой бы стати ему совершать столь дикий поступок?" "Потому что он ревнует, - ответил. Жан Дони. - Воображает, будто Соланж любит меня, а не его!"
Несколько дней я пребывал в нерешительности: стоит ли посвящать в наш странный разговор директора, и предпринял собственное маленькое расследование. Когда ко мне в очередной раз зашел Жак Вотье, я сказал ему: "Бедный мой Жак, вы, должно быть, так огорчились при известии о том, что Соланж и ваш лучший друг Жан едва не сгорели заживо в сарае Валантена?" Жак ответил: "Не понимаю, как все это могло произойти... Во всяком случае, одно я знаю точно: Жан мне больше не друг..." Больше я от него ничего не добился. Я попытался вновь вызвать на разговор Жана Дони, но тот, жалея, очевидно, о вырвавшихся у него необдуманных словах, всячески избегал встречи со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43