А ощущение скорого краха происходило оттого, что взаимоотношения Хрусталева с руководством газеты все более и более накалялись.
Со времени той его нашумевшей на всю редакцию стычки с Семипалатинским из-за статьи Федора Щетинина Роман не пропускал ни одного повода для новых конфликтов, в чем проявлялся его упертый, порой невыносимо тяжелый характер. Было очевидно, что, даже несмотря на двадцатилетний стаж работы в "Народной трибуне" и немалые заслуги перед газетой, главный редактор и редколлегия выносят Хрусталева уже с большим трудом. Развязка была близка, и это нервировало всех.
- Чего он добивается? - как-то риторически спросил Игорь у Реброва. Неужели не понимает, что из-за него страдает весь отдел... И эта его маниакальная идея, что русская интеллигенция повинна во всех бедах своей несчастной страны... Он ею задолбал, кажется, уже всех.
- Но, может быть, у человека есть принципиальная позиция и он ее отстаивает, - попытался защитить своего начальника Виктор.
- Какая, к чертям собачим, принципиальная позиция?! - ругнулся Стрельник. - Хрусталев со своими принципами все больше напоминает вздорную бабу, которая мстит соседке всю жизнь за какую-то пустяковую обиду. Причем за какую - она давно забыла... Честно говоря, я думал о нашем шефе гораздо лучше...
Редактор отдела экономики и в самом деле постепенно превращался в объект насмешек и злословия всей редакции. И, что было хуже всего, он без всякого чувства самосохранения портил отношения со многими коллегами. Только на прошедшей неделе Хрусталев дважды выступал на утренних планерках с резкой критикой материалов, опубликованных на страницах "Народной трибуны". И каждый раз это заканчивалось безобразной перепалкой с Семипалатинским.
Вначале Хрусталев зацепился за, казалось бы, вполне невинную статью, опубликованную на полосе "Культура". В ней речь шла о планах столичного правительства реконструировать несколько кварталов города с исторической застройкой. Автор - какая-то рефлексивная дама - с трагическими интонациями писала, что как только эту часть старой Москвы реконструируют и отремонтируют, то сразу пропадет ее очарование. Мол, исчезнут старинные особняки, уютные московские дворики, а на их месте возникнет лубочная картинка для туристов.
На следующий день Роман попросил слова на планерке и, тыча указательным пальцем в лежавшую перед ним газету, сказал:
- Я совсем уже запутался в том, что, с ведома редколлегии, попадает у нас на полосы. Ровно неделю назад в "Трибуне" была статья, говорившая, что историческая часть Москвы приходит в упадок, разрушается, что у правительства нет денег на ее ремонт. Теперь же мы льем крокодиловы слезы из-за того, что столичные власти пытаются хотя бы один район привести в порядок.
- Вы против, чтобы на страницах нашей газеты высказывались разные точки зрения?! - с плохо скрытым раздражением спросил Семипалатинский. Хотели бы, чтобы у всех, как раньше, была одна позиция - партийная?!
- Вы же прекрасно понимаете, что я выступаю не против публикации разных точек зрения, - продолжал спорить Роман. - К сожалению, пропуском для любого материала на газетную полосу у нас стало не наличие в нем здравого смысла, а отрицание всего, что делается вокруг. То есть хотят ремонтировать дома - плохо, не хотят - еще хуже. Причем все это пишется с истеричными интонациями, с надрывом. Каждому хочется быть не просто журналистом, а совестью нации.
Демарш Хрусталева закончился тем, что из очередного номера газеты главный снял, под какими-то надуманными предлогами, две статьи сотрудников отдела экономики. Однако через день Хрусталев нашел новый повод для выяснения отношений с редколлегией. К тому же в этот раз еще более пустяковый, чем прежде.
Протест Романа вызвала статья о том, что в связи с падением курса рубля резко сократились объемы импорта сигарет. Ему не понравилась даже не сама статья, а ее заголовок: "Грозит ли российским курильщикам никотиновый голод?"
- Почему - голод?! - задал Хрусталев вопрос на очередной планерке. Конечно, некоторые люди не могут обходиться без табака, но зачем в данном случае нужна патетика?! Зачем наша газета разжигает страсти?! Разве речь идет о последнем куске хлеба?!
- Вы уже переходите всякие границы! - вскипел Семипалатинский, теряя всю свою интеллигентность. - Превращаете планерки в базар, спорите по всяким пустякам!
- Как можно говорить о пустяках, если мы внедряем в сознание наших соотечественников, что им грозит какой-то голод?! - упрямился Роман. Когда читаешь родную газету, то кажется, что вокруг нас - холод, болезни, разруха, а главное, что при прежнем, коммунистическом режиме было лучше.
За всеми этими дрязгами у Хрусталева руки не доходили до руководства отделом. Вместо того чтобы читать заметки своих подчиненных, он штудировал "Народную трибуну" от корки до корки, выискивая очередные примеры, как он говорил, "самоутверждения российской интеллигенции с помощью мазохизма и нигилизма". Он развивал эту тему на планерках, в буфете, в кабинетах своих коллег, не замечая, что его все уже начинают избегать.
Ребров, переживая за своего начальника, как-то попытался дипломатично убедить Хрусталева выбросить из головы дурацкую затею доказать что-то редколлегии. Однако только нарвался на грубость.
- Знаешь, - сказал Роман, - когда на тебя все накинулись после публикации той статьи о компании, торговавшей нефтью, и смерти ее президента, я встал на твою сторону, потому что думал, ты совсем другой. Но теперь вижу: ты хорошо вписываешься в славный коллектив редакции "Трибуны", стал здесь почти своим! А эти твои шашни с Союзом молодых предпринимателей... Ты оказался живуч и изворотлив...
Как и всякий холерик, Хрусталев через полчаса остыл и, вызвав Реброва, попытался смягчить свою грубость. Он говорил, что не хотел обижать Виктора, что вообще имел в виду совсем другое. Потом оба делали вид, что между ними ничего не произошло, но никогда их взаимоотношения уже не были такими доверительными, такими дружескими, как прежде.
Глава XI
ФЛИРТ С ВЛАСТЬЮ
1
Уже через три-четыре недели после официального открытия Института рынка при Союзе молодых российских предпринимателей работа этого весьма специфического научного учреждения стала напоминать отлаженный конвейер. Дружная команда экспертов-рыночников с неутомимостью пчел снимала информационную пыльцу с факсов, телетайпов, экранов компьютеров и готовила на такой основе крутое варево экономических страшилок, способных удовлетворить самый изощренный и даже извращенный журналистский вкус.
Чаще стали проходить и пресс-конференции института - минимум два раза в неделю. И на каждой из них выносилось несколько, не подлежащих обжалованию, смертных приговоров, как-то:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Со времени той его нашумевшей на всю редакцию стычки с Семипалатинским из-за статьи Федора Щетинина Роман не пропускал ни одного повода для новых конфликтов, в чем проявлялся его упертый, порой невыносимо тяжелый характер. Было очевидно, что, даже несмотря на двадцатилетний стаж работы в "Народной трибуне" и немалые заслуги перед газетой, главный редактор и редколлегия выносят Хрусталева уже с большим трудом. Развязка была близка, и это нервировало всех.
- Чего он добивается? - как-то риторически спросил Игорь у Реброва. Неужели не понимает, что из-за него страдает весь отдел... И эта его маниакальная идея, что русская интеллигенция повинна во всех бедах своей несчастной страны... Он ею задолбал, кажется, уже всех.
- Но, может быть, у человека есть принципиальная позиция и он ее отстаивает, - попытался защитить своего начальника Виктор.
- Какая, к чертям собачим, принципиальная позиция?! - ругнулся Стрельник. - Хрусталев со своими принципами все больше напоминает вздорную бабу, которая мстит соседке всю жизнь за какую-то пустяковую обиду. Причем за какую - она давно забыла... Честно говоря, я думал о нашем шефе гораздо лучше...
Редактор отдела экономики и в самом деле постепенно превращался в объект насмешек и злословия всей редакции. И, что было хуже всего, он без всякого чувства самосохранения портил отношения со многими коллегами. Только на прошедшей неделе Хрусталев дважды выступал на утренних планерках с резкой критикой материалов, опубликованных на страницах "Народной трибуны". И каждый раз это заканчивалось безобразной перепалкой с Семипалатинским.
Вначале Хрусталев зацепился за, казалось бы, вполне невинную статью, опубликованную на полосе "Культура". В ней речь шла о планах столичного правительства реконструировать несколько кварталов города с исторической застройкой. Автор - какая-то рефлексивная дама - с трагическими интонациями писала, что как только эту часть старой Москвы реконструируют и отремонтируют, то сразу пропадет ее очарование. Мол, исчезнут старинные особняки, уютные московские дворики, а на их месте возникнет лубочная картинка для туристов.
На следующий день Роман попросил слова на планерке и, тыча указательным пальцем в лежавшую перед ним газету, сказал:
- Я совсем уже запутался в том, что, с ведома редколлегии, попадает у нас на полосы. Ровно неделю назад в "Трибуне" была статья, говорившая, что историческая часть Москвы приходит в упадок, разрушается, что у правительства нет денег на ее ремонт. Теперь же мы льем крокодиловы слезы из-за того, что столичные власти пытаются хотя бы один район привести в порядок.
- Вы против, чтобы на страницах нашей газеты высказывались разные точки зрения?! - с плохо скрытым раздражением спросил Семипалатинский. Хотели бы, чтобы у всех, как раньше, была одна позиция - партийная?!
- Вы же прекрасно понимаете, что я выступаю не против публикации разных точек зрения, - продолжал спорить Роман. - К сожалению, пропуском для любого материала на газетную полосу у нас стало не наличие в нем здравого смысла, а отрицание всего, что делается вокруг. То есть хотят ремонтировать дома - плохо, не хотят - еще хуже. Причем все это пишется с истеричными интонациями, с надрывом. Каждому хочется быть не просто журналистом, а совестью нации.
Демарш Хрусталева закончился тем, что из очередного номера газеты главный снял, под какими-то надуманными предлогами, две статьи сотрудников отдела экономики. Однако через день Хрусталев нашел новый повод для выяснения отношений с редколлегией. К тому же в этот раз еще более пустяковый, чем прежде.
Протест Романа вызвала статья о том, что в связи с падением курса рубля резко сократились объемы импорта сигарет. Ему не понравилась даже не сама статья, а ее заголовок: "Грозит ли российским курильщикам никотиновый голод?"
- Почему - голод?! - задал Хрусталев вопрос на очередной планерке. Конечно, некоторые люди не могут обходиться без табака, но зачем в данном случае нужна патетика?! Зачем наша газета разжигает страсти?! Разве речь идет о последнем куске хлеба?!
- Вы уже переходите всякие границы! - вскипел Семипалатинский, теряя всю свою интеллигентность. - Превращаете планерки в базар, спорите по всяким пустякам!
- Как можно говорить о пустяках, если мы внедряем в сознание наших соотечественников, что им грозит какой-то голод?! - упрямился Роман. Когда читаешь родную газету, то кажется, что вокруг нас - холод, болезни, разруха, а главное, что при прежнем, коммунистическом режиме было лучше.
За всеми этими дрязгами у Хрусталева руки не доходили до руководства отделом. Вместо того чтобы читать заметки своих подчиненных, он штудировал "Народную трибуну" от корки до корки, выискивая очередные примеры, как он говорил, "самоутверждения российской интеллигенции с помощью мазохизма и нигилизма". Он развивал эту тему на планерках, в буфете, в кабинетах своих коллег, не замечая, что его все уже начинают избегать.
Ребров, переживая за своего начальника, как-то попытался дипломатично убедить Хрусталева выбросить из головы дурацкую затею доказать что-то редколлегии. Однако только нарвался на грубость.
- Знаешь, - сказал Роман, - когда на тебя все накинулись после публикации той статьи о компании, торговавшей нефтью, и смерти ее президента, я встал на твою сторону, потому что думал, ты совсем другой. Но теперь вижу: ты хорошо вписываешься в славный коллектив редакции "Трибуны", стал здесь почти своим! А эти твои шашни с Союзом молодых предпринимателей... Ты оказался живуч и изворотлив...
Как и всякий холерик, Хрусталев через полчаса остыл и, вызвав Реброва, попытался смягчить свою грубость. Он говорил, что не хотел обижать Виктора, что вообще имел в виду совсем другое. Потом оба делали вид, что между ними ничего не произошло, но никогда их взаимоотношения уже не были такими доверительными, такими дружескими, как прежде.
Глава XI
ФЛИРТ С ВЛАСТЬЮ
1
Уже через три-четыре недели после официального открытия Института рынка при Союзе молодых российских предпринимателей работа этого весьма специфического научного учреждения стала напоминать отлаженный конвейер. Дружная команда экспертов-рыночников с неутомимостью пчел снимала информационную пыльцу с факсов, телетайпов, экранов компьютеров и готовила на такой основе крутое варево экономических страшилок, способных удовлетворить самый изощренный и даже извращенный журналистский вкус.
Чаще стали проходить и пресс-конференции института - минимум два раза в неделю. И на каждой из них выносилось несколько, не подлежащих обжалованию, смертных приговоров, как-то:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116