– Все было довольно мерзко, но ты вела себя хорошо. Иногда, правда, падала духом. Посмотри на эту девушку в желтой блузке. Че, да этот тип ей угрожает.
– Разумеется, – сказал Андрес. – Истерия греческое слово. А не лучше ли тебе увезти Клару отсюда? Я имею в виду – из Буэнос-Айреса.
– Система Пинчо, – сказал Хуан с горечью. – Зачем? Это не может длиться дольше, чем… – Он по-мальчишески махнул рукой и уставился на курильщика сигары. Поплакать бы наедине с самим собой. Поплакать бы, закрывшись с головой простынею. Принять бы душ, да еще… Он смотрел, как мужчина за столиком у стены, где перегородка делила часть зала на маленькие отдельные кабинетики, нащупывал коленом колено женщины. Женщина смеялась, как крыса. «Тоже боится», – подумал Хуан и вдруг разглядел в глазах Андреса нечто, удивившее его. В голову пришла дурацкая мысль: хорошо бы рядом был цветной кочан. Некоторое время они сидели молча, но слушать отдаленные взрывы было, пожалуй, еще хуже. К тому же – туманные нимбы вокруг электрических лампочек, неработающая вытяжка, портрет Президента рядом с прейскурантом, «Старый Смаглер», пиво «Омбу», вино «Амаро Пагильотти».
– Невероятно, – заговорил вдруг репортер. – Видишь типа с сигарой? Сидит как ни в чем не бывало. Наверное, надо бы написать о нем.
– Напиши, – сказал Хуан. – Развлечешься немного. В противовес общему ощущению беспокойства, порожденного будоражащими общество элементами, –
у тебя, наверное, такой стиль, –
мы рады познакомить наших читателей с благоразумным человеком, который, сидя за столиком в «First and Last»…
– Черт возьми, – сказал репортер. – Если бы я писал такие репортажи, я бы уже стал знаменитым.
– А ты старайся, – сказал Хуан. – Вспомни Бернардо Палисси.
Стелла встрепенулась, услыхав имя, но ничего не сказала –
– Юность, пора золотая, – начал репортер, ожидая, что Хуан продолжит. Но Хуан смотрел на Клару, как старательно она ест свой сандвич, и последовал ее примеру: прислонившись головою к ее голове, стал в унисон с ней жевать, так что Андрес, глядевший на них, заулыбался.
– Знаете, – сказал Андрес словно о чем-то неважном, – вам обоим лучше бы уехать отсюда.
– Почему именно нам? – спросила Клара. – И почему уехать лучше? Прочти ему свое прелестное онтологическое стихотворение, Хуан, «Уйти, остаться…»
– Слушай, – сказал Хуан. –
Уйти, остаться,
С жизнью игра.
Кто его знает,
Когда –
пора.
– Я имею в виду географическую карту, а ты мне – про карту души, – пробормотал Андрес. – Хватит играть словами.
– Географическая карта, – повторил Хуан. – Географических карт давно нет, дорогой.
«А мы знали материал – ». Она думала об этом, наклонив голову и глядя на ломтик ветчины, который зажала в пальцах. Это лицо… Он отнял у него пиджак, который сам же положил ему под голову. Она старалась проглотить, потянулась за своим стаканом; может, если запить глотком пива, – вкус получился отвратительный, интересно, что если сначала съесть сандвич, а потом – пиво, потом опять сандвич, то еще ничего. А вот если (все равно как хватануть ложку горячего жаркого и запивать вином, чтобы охладиться; такая смесь во рту получается, просто мерзость – ).
Хуан откинул ей волосы со лба, дунул на лоб. Улыбнулся.
– Тепка-растрепка, лягушачья попка, не печалься, не болей, выздоравливай скорей.
Клара положила сандвич на тарелку и прижалась лицом к груди Хуана; тот обнял ее рукою, отгораживая от всего вокруг.
– Пошли, подышим на улице, – сказал Андрес репортеру. – А ты, Стелла, останься.
На улице еще не совсем стемнело, свет, казалось, падал сверху. Порт тонул в тумане, люди выныривали из тумана, переходили через улицу или останавливались на углу (несколько человек уже стояли там и тихо разговаривали). Человек на другой стороне осторожно раскуривал сигарету. Репортер некоторое время рассеянно смотрел на него. На лицо, на руки налипала влажная, вязкая пленка. Казалось, будто ты грязный.
– Знаешь, – сказал Андрес. – Надо их каким-то образом вытащить отсюда.
– Согласен, – ответил репортер. – Скажи – каким.
– Скажи, скажи… Посмотри на эту букашку.
Бабочка отыскивала
двери
в бар.
– Угу.
– Бедняжка из кожи лезет вон, а открытая дверь у нее перед носом. Поразительно, до чего бабочки удобное пособие для практической философии.
– Все мои симпатии – на стороне бабочек, – сказал репортер.
– Они оба упрямятся, – сказал Андрес. – Сам не знаю, как мне их убедить.
– Понятно.
– В конце концов, мы с тобой можем остаться. И Стелла – тоже. Что с нами может произойти?
– Ничего. Здесь вообще никогда ничего не происходит.
– Они – другое дело. Не знаю, но мне так кажется.
– Да, – сказал репортер и раздавил букашку, которая ползла по его ботинку; букашка треснула сухо и весело. Глядя в глубину улицы (там, на земле, рядом с дощатым настилом стоял оставленный им стакан), он различил слабое свечение (его поглощал туман) – это меж желтых лоскутьев тумана голубоватым огнем светились доски, служившие тротуаром.
– Смотри, дурной свет, – сказал он. – Сырость, гниение, а в результате всегда – прелестный голубой свет.
– Небо – это брюхо мертвого прошлого, – произнес голос Хуана. Он поравнялся с ними. – Красивые вещи говорятся сегодня ночью…
Андрес собрался, было, ему ответить, но тут послышался пронзительный свист и хриплый крик со стороны центра, а над Виамонте занялся красноватый отсвет, окрасивший и туман, и воздух далеко, насколько хватало глаз.
– Ca chauffe, – сказал репортер и тихо присвистнул. Группа людей на углу тотчас же рассыпалась, на бегу роняя обрывки фраз. Остались только человек, спокойно куривший на углу Бушара, и черный грязный пес, лаявший в небо.
– Дай мне поговорить с ним, – сказал Андрес репортеру. – Хуан, пройдемся немного.
– Давай, – сказал Хуан, глядя вслед репортеру, возвращавшемуся в бар. – Пусть он посидит с девочками. Ты слышал крики?
– Посмотри туда, – сказал Андрес. Отсюда зарево в небе казалось еще ярче. – Интересно, что это не похоже на пожар.
– Туман, – сказал Хуан. – Начинает по-настоящему действовать на нервы. Да еще стреляют…
Грузовик, набитый людьми, въехал на территорию порта, развернулся за баром, словно выбирая направление, и покатил в сторону реки. Фары стригли туман.
– Вот, – сказал Андрес, – точно так должны поступить вы, и сейчас же, не раздумывая. Увези ее отсюда.
– Ничего себе условие ставишь, – сказал Хуан. – Не раздумывая. Правильно. Правильно.
– Пожалуйста, – сказал Андрес. – А если снова все ограничится словами…
– Действительно, прости. Я ничуть не сомневаюсь в твоих добрых намерениях. Но это же глупо. Легко сказать: увези ее, но, во-первых, я не вижу, почему –
– Если что-то еще и можно увидеть, то именно это, – сказал Андрес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Разумеется, – сказал Андрес. – Истерия греческое слово. А не лучше ли тебе увезти Клару отсюда? Я имею в виду – из Буэнос-Айреса.
– Система Пинчо, – сказал Хуан с горечью. – Зачем? Это не может длиться дольше, чем… – Он по-мальчишески махнул рукой и уставился на курильщика сигары. Поплакать бы наедине с самим собой. Поплакать бы, закрывшись с головой простынею. Принять бы душ, да еще… Он смотрел, как мужчина за столиком у стены, где перегородка делила часть зала на маленькие отдельные кабинетики, нащупывал коленом колено женщины. Женщина смеялась, как крыса. «Тоже боится», – подумал Хуан и вдруг разглядел в глазах Андреса нечто, удивившее его. В голову пришла дурацкая мысль: хорошо бы рядом был цветной кочан. Некоторое время они сидели молча, но слушать отдаленные взрывы было, пожалуй, еще хуже. К тому же – туманные нимбы вокруг электрических лампочек, неработающая вытяжка, портрет Президента рядом с прейскурантом, «Старый Смаглер», пиво «Омбу», вино «Амаро Пагильотти».
– Невероятно, – заговорил вдруг репортер. – Видишь типа с сигарой? Сидит как ни в чем не бывало. Наверное, надо бы написать о нем.
– Напиши, – сказал Хуан. – Развлечешься немного. В противовес общему ощущению беспокойства, порожденного будоражащими общество элементами, –
у тебя, наверное, такой стиль, –
мы рады познакомить наших читателей с благоразумным человеком, который, сидя за столиком в «First and Last»…
– Черт возьми, – сказал репортер. – Если бы я писал такие репортажи, я бы уже стал знаменитым.
– А ты старайся, – сказал Хуан. – Вспомни Бернардо Палисси.
Стелла встрепенулась, услыхав имя, но ничего не сказала –
– Юность, пора золотая, – начал репортер, ожидая, что Хуан продолжит. Но Хуан смотрел на Клару, как старательно она ест свой сандвич, и последовал ее примеру: прислонившись головою к ее голове, стал в унисон с ней жевать, так что Андрес, глядевший на них, заулыбался.
– Знаете, – сказал Андрес словно о чем-то неважном, – вам обоим лучше бы уехать отсюда.
– Почему именно нам? – спросила Клара. – И почему уехать лучше? Прочти ему свое прелестное онтологическое стихотворение, Хуан, «Уйти, остаться…»
– Слушай, – сказал Хуан. –
Уйти, остаться,
С жизнью игра.
Кто его знает,
Когда –
пора.
– Я имею в виду географическую карту, а ты мне – про карту души, – пробормотал Андрес. – Хватит играть словами.
– Географическая карта, – повторил Хуан. – Географических карт давно нет, дорогой.
«А мы знали материал – ». Она думала об этом, наклонив голову и глядя на ломтик ветчины, который зажала в пальцах. Это лицо… Он отнял у него пиджак, который сам же положил ему под голову. Она старалась проглотить, потянулась за своим стаканом; может, если запить глотком пива, – вкус получился отвратительный, интересно, что если сначала съесть сандвич, а потом – пиво, потом опять сандвич, то еще ничего. А вот если (все равно как хватануть ложку горячего жаркого и запивать вином, чтобы охладиться; такая смесь во рту получается, просто мерзость – ).
Хуан откинул ей волосы со лба, дунул на лоб. Улыбнулся.
– Тепка-растрепка, лягушачья попка, не печалься, не болей, выздоравливай скорей.
Клара положила сандвич на тарелку и прижалась лицом к груди Хуана; тот обнял ее рукою, отгораживая от всего вокруг.
– Пошли, подышим на улице, – сказал Андрес репортеру. – А ты, Стелла, останься.
На улице еще не совсем стемнело, свет, казалось, падал сверху. Порт тонул в тумане, люди выныривали из тумана, переходили через улицу или останавливались на углу (несколько человек уже стояли там и тихо разговаривали). Человек на другой стороне осторожно раскуривал сигарету. Репортер некоторое время рассеянно смотрел на него. На лицо, на руки налипала влажная, вязкая пленка. Казалось, будто ты грязный.
– Знаешь, – сказал Андрес. – Надо их каким-то образом вытащить отсюда.
– Согласен, – ответил репортер. – Скажи – каким.
– Скажи, скажи… Посмотри на эту букашку.
Бабочка отыскивала
двери
в бар.
– Угу.
– Бедняжка из кожи лезет вон, а открытая дверь у нее перед носом. Поразительно, до чего бабочки удобное пособие для практической философии.
– Все мои симпатии – на стороне бабочек, – сказал репортер.
– Они оба упрямятся, – сказал Андрес. – Сам не знаю, как мне их убедить.
– Понятно.
– В конце концов, мы с тобой можем остаться. И Стелла – тоже. Что с нами может произойти?
– Ничего. Здесь вообще никогда ничего не происходит.
– Они – другое дело. Не знаю, но мне так кажется.
– Да, – сказал репортер и раздавил букашку, которая ползла по его ботинку; букашка треснула сухо и весело. Глядя в глубину улицы (там, на земле, рядом с дощатым настилом стоял оставленный им стакан), он различил слабое свечение (его поглощал туман) – это меж желтых лоскутьев тумана голубоватым огнем светились доски, служившие тротуаром.
– Смотри, дурной свет, – сказал он. – Сырость, гниение, а в результате всегда – прелестный голубой свет.
– Небо – это брюхо мертвого прошлого, – произнес голос Хуана. Он поравнялся с ними. – Красивые вещи говорятся сегодня ночью…
Андрес собрался, было, ему ответить, но тут послышался пронзительный свист и хриплый крик со стороны центра, а над Виамонте занялся красноватый отсвет, окрасивший и туман, и воздух далеко, насколько хватало глаз.
– Ca chauffe, – сказал репортер и тихо присвистнул. Группа людей на углу тотчас же рассыпалась, на бегу роняя обрывки фраз. Остались только человек, спокойно куривший на углу Бушара, и черный грязный пес, лаявший в небо.
– Дай мне поговорить с ним, – сказал Андрес репортеру. – Хуан, пройдемся немного.
– Давай, – сказал Хуан, глядя вслед репортеру, возвращавшемуся в бар. – Пусть он посидит с девочками. Ты слышал крики?
– Посмотри туда, – сказал Андрес. Отсюда зарево в небе казалось еще ярче. – Интересно, что это не похоже на пожар.
– Туман, – сказал Хуан. – Начинает по-настоящему действовать на нервы. Да еще стреляют…
Грузовик, набитый людьми, въехал на территорию порта, развернулся за баром, словно выбирая направление, и покатил в сторону реки. Фары стригли туман.
– Вот, – сказал Андрес, – точно так должны поступить вы, и сейчас же, не раздумывая. Увези ее отсюда.
– Ничего себе условие ставишь, – сказал Хуан. – Не раздумывая. Правильно. Правильно.
– Пожалуйста, – сказал Андрес. – А если снова все ограничится словами…
– Действительно, прости. Я ничуть не сомневаюсь в твоих добрых намерениях. Но это же глупо. Легко сказать: увези ее, но, во-первых, я не вижу, почему –
– Если что-то еще и можно увидеть, то именно это, – сказал Андрес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62