была она полной соков, украшена листьями и ветвями. Но ныне тщетно пытается суетное умение человека соревноваться с природой, привязывая пук отцветших побегов к туловищу без соков: это лишь насмешка над тем, что было, – вот оно перед нами, дерево, перевернутое ветвями к земле, корнем вверх.
И в руках у неряшливой прислуги обречена она на скучно-грязную работу – вычищать мусор, оставаясь по капризной игре судьбы пыльной; а затем, изношенная трудами горничных, она либо выбрасывается за дверь, либо обрекается на последнее унижение – на службу кочерги. И, увидев ее, я вздохнул и промолвил: воистину, человек – это палка от метлы! Сильным и алчным послала его в мир природа, был он цветущим, и украшали его пышные кудри. Но топор излишеств отсек зеленые побеги, оставив ему сохнущий ствол, тогда бежит он под защиту уменья своего и надевает парик, набивая себе цену этим обилием противоестественных, напудренных волос, никогда не росших на голове его. О, если эта палка от метлы появилась пред нами, тщеславясь березовыми побегами, рожденными не ею, покрытая пылью, подметенной в комнате прекрасной дамы, как мы смеялись бы над ней, как презирали бы ее тщеславие… Как пристрастные судьи – судим мы наши достоинства и недостатки наших ближних! Но, скажете вы, не символ ли дерева, стоящего на голове своей, – палка от метлы; и я скажу – а что есть человек, если не создание, перевернутое вниз головою, животные свойства которого в борьбе одолевают разумные, макушка которого пребывает во прахе – месте для ног! И вот, однако, забыв об ошибках своих, стремится он быть могучим реформатором, тщится искоренить все зло, устранить все обиды, выскрести всю грязь, скопившуюся в природе, извлечь на свет потаенные пороки, поднять облако пыли и там, где ее не было прежде. Но ведь те самые скверны, что хочет он вымести, – глубоко они залегли в нем самом! И последние дни свои проводит он в рабстве у женщин – так часто самых недостойных, до тех пор, когда, истертый дотла, он выбрасывается подобно брату своему венику за дверь или служит для поддержки огня, согревающего других…»
Шутка? Пародия? Да, отчасти.
В 1703 году Свифт, бывший тогда в Лондоне, часто посещал леди Беркли; с мужем ее он уже успел помириться. А отношения его с миледи были превосходны, и он охотно читал ей вслух – Свифт любил читать вслух, – в частности сборник светских проповедей, «Благочестивых размышлений» Роберта Бойля. И однажды, принеся с собой книгу Бойля, он сообщил, что прочтет только что найденное им «Размышление о метле». Миледи несколько удивилась странному названию, но приготовилась слушать. И когда он кончил чтение...
– Однако, доктор Свифт, это как-то и похоже на Бойля и очень не похоже… И мне кажется, что это очень грустное и очень неблагочестивое рассуждение!
Свифт улыбнулся. Да, это и похоже и не похоже на пресные, тягучие и пошлые размышления светского проповедника-ханжи. А когда он ушел, оставив как бы случайно открытую книгу на столе, и миледи взглянула в книгу, она увидела вклеенный в книгу лист, исписанный знакомым почерком Свифта. Это и было «Размышление о палке метлы».
Формально – мистификация, пародия, шутка. А по существу? Ведь уже по опыту «Сказки бочки» видно было, что мистификации Свифта имеют всегда двойной смысл. Так и здесь. Формально это было написано, чтоб подшутить над благородной леди, а кстати, высмеять пошляка Бойля. Но только ли Бойля?
А над кем еще смеется автор «Сказки бочки» – этого опыта универсальной чистки всего духовного мира современного ему человечества, говоря в «Размышлении» о трагикомических «реформаторах», «искоренителях зла», «выскребывающих всю грязь, скопившуюся в природе»? Просто удачный стилистический образ, пришедший Свифту в голову?
Если угодно, стилистический образ. Но в той же мере, в какой невинным стилистическим упражнением, литературной забавой можно назвать подзаголовок «Сказки» – «Написано для общего совершенствования человеческого рода» – или те места в «Сказке», где говорит он о цели своей книги. Но в том особенность этого чудака, шутника, забавника и мистификатора: чем невиннее его литературные забавы, тем серьезнее их подтекст, тем важнее внутренний их смысл.
Так как же не увидеть – в Свифта направлена разрушительная насмешка этих забавных строк; динамитом едкой иронии взорвал он гордое здание «Сказки». И косвенно ответил на те вопросы, которые если и не задавали ему другие, то мог он задать себе сам.
«Сказка бочки» – еще лежит рукопись в столе Свифта – воплощает и заканчивает юношеский период бури и натиска. Свифт входит в жизнь.
Но не как «совершенствующий человеческий род», «искоренитель зла», «выскребывающий всю грязь». Это, может быть, прекрасные, а может быть, и комические мечты. А перед ним – и это совпадает с внешними переменами, смертью сэра Уильяма, – конкретная жизненная среда, в которой нужно занять конкретное место. Значит, маленькие вопросы устройства личного быта требуют немедленного и четкого решения. Следовательно, в этой области нужно жить и действовать так, как люди обычно действуют и живут, не по-свифтовски, а по-людски. И сделаем отсюда все соответствующие выводы – вплоть до посвящения королю и ссоры с лордом Беркли.
Означает ли это полное примирение с обществом, признание, что все кругом нормально, что цель жизни в том, чтоб найти нормальное место под солнцем и греться в норму?
Конечно, нет. Не прекращается объявленная война, нет примирения. Но в корне изменится тактика боя: от фронтальной атаки к партизанским набегам. Есть молчаливое признание – но только то, что впредь до общего совершенствования человеческого рода сталкивается человек с необходимостью борьбы с частным злом и несправедливостями. В ножны тяжелый, разящий меч «Сказки бочки», вооружимся хотя бы скромной метлой. Займемся конкретными делами конкретных людей, в конкретной политической обстановке. Не оптом, а в розницу, не целиком, а по мелочам – таков отныне лозунг пятнадцатилетнего периода жизни Свифта, окончившегося – как же иначе? – трагическим крахом. А «Сказку бочки» помянем иронической эпитафией; не знает Свифт, как блистательно она воскреснет через двадцать с лишним лет, в новом и сильнейшем качестве…
Но это в будущем. А теперь пытается стать бывший отшельник Мур-Парка, ныне скромный ларакорский священник, реальным политиком своего дня. Автор «Сказки бочки» отходит в тень, и на сцене – автор политического памфлета «Раздоры».
Едва успев устроиться в Ларакоре и прожив там несколько месяцев, Свифт снова в Дублине. Без особого труда он получает от дублинского университета звание доктора богословия, открывающее путь для занятия самых высоких должностей в церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
И в руках у неряшливой прислуги обречена она на скучно-грязную работу – вычищать мусор, оставаясь по капризной игре судьбы пыльной; а затем, изношенная трудами горничных, она либо выбрасывается за дверь, либо обрекается на последнее унижение – на службу кочерги. И, увидев ее, я вздохнул и промолвил: воистину, человек – это палка от метлы! Сильным и алчным послала его в мир природа, был он цветущим, и украшали его пышные кудри. Но топор излишеств отсек зеленые побеги, оставив ему сохнущий ствол, тогда бежит он под защиту уменья своего и надевает парик, набивая себе цену этим обилием противоестественных, напудренных волос, никогда не росших на голове его. О, если эта палка от метлы появилась пред нами, тщеславясь березовыми побегами, рожденными не ею, покрытая пылью, подметенной в комнате прекрасной дамы, как мы смеялись бы над ней, как презирали бы ее тщеславие… Как пристрастные судьи – судим мы наши достоинства и недостатки наших ближних! Но, скажете вы, не символ ли дерева, стоящего на голове своей, – палка от метлы; и я скажу – а что есть человек, если не создание, перевернутое вниз головою, животные свойства которого в борьбе одолевают разумные, макушка которого пребывает во прахе – месте для ног! И вот, однако, забыв об ошибках своих, стремится он быть могучим реформатором, тщится искоренить все зло, устранить все обиды, выскрести всю грязь, скопившуюся в природе, извлечь на свет потаенные пороки, поднять облако пыли и там, где ее не было прежде. Но ведь те самые скверны, что хочет он вымести, – глубоко они залегли в нем самом! И последние дни свои проводит он в рабстве у женщин – так часто самых недостойных, до тех пор, когда, истертый дотла, он выбрасывается подобно брату своему венику за дверь или служит для поддержки огня, согревающего других…»
Шутка? Пародия? Да, отчасти.
В 1703 году Свифт, бывший тогда в Лондоне, часто посещал леди Беркли; с мужем ее он уже успел помириться. А отношения его с миледи были превосходны, и он охотно читал ей вслух – Свифт любил читать вслух, – в частности сборник светских проповедей, «Благочестивых размышлений» Роберта Бойля. И однажды, принеся с собой книгу Бойля, он сообщил, что прочтет только что найденное им «Размышление о метле». Миледи несколько удивилась странному названию, но приготовилась слушать. И когда он кончил чтение...
– Однако, доктор Свифт, это как-то и похоже на Бойля и очень не похоже… И мне кажется, что это очень грустное и очень неблагочестивое рассуждение!
Свифт улыбнулся. Да, это и похоже и не похоже на пресные, тягучие и пошлые размышления светского проповедника-ханжи. А когда он ушел, оставив как бы случайно открытую книгу на столе, и миледи взглянула в книгу, она увидела вклеенный в книгу лист, исписанный знакомым почерком Свифта. Это и было «Размышление о палке метлы».
Формально – мистификация, пародия, шутка. А по существу? Ведь уже по опыту «Сказки бочки» видно было, что мистификации Свифта имеют всегда двойной смысл. Так и здесь. Формально это было написано, чтоб подшутить над благородной леди, а кстати, высмеять пошляка Бойля. Но только ли Бойля?
А над кем еще смеется автор «Сказки бочки» – этого опыта универсальной чистки всего духовного мира современного ему человечества, говоря в «Размышлении» о трагикомических «реформаторах», «искоренителях зла», «выскребывающих всю грязь, скопившуюся в природе»? Просто удачный стилистический образ, пришедший Свифту в голову?
Если угодно, стилистический образ. Но в той же мере, в какой невинным стилистическим упражнением, литературной забавой можно назвать подзаголовок «Сказки» – «Написано для общего совершенствования человеческого рода» – или те места в «Сказке», где говорит он о цели своей книги. Но в том особенность этого чудака, шутника, забавника и мистификатора: чем невиннее его литературные забавы, тем серьезнее их подтекст, тем важнее внутренний их смысл.
Так как же не увидеть – в Свифта направлена разрушительная насмешка этих забавных строк; динамитом едкой иронии взорвал он гордое здание «Сказки». И косвенно ответил на те вопросы, которые если и не задавали ему другие, то мог он задать себе сам.
«Сказка бочки» – еще лежит рукопись в столе Свифта – воплощает и заканчивает юношеский период бури и натиска. Свифт входит в жизнь.
Но не как «совершенствующий человеческий род», «искоренитель зла», «выскребывающий всю грязь». Это, может быть, прекрасные, а может быть, и комические мечты. А перед ним – и это совпадает с внешними переменами, смертью сэра Уильяма, – конкретная жизненная среда, в которой нужно занять конкретное место. Значит, маленькие вопросы устройства личного быта требуют немедленного и четкого решения. Следовательно, в этой области нужно жить и действовать так, как люди обычно действуют и живут, не по-свифтовски, а по-людски. И сделаем отсюда все соответствующие выводы – вплоть до посвящения королю и ссоры с лордом Беркли.
Означает ли это полное примирение с обществом, признание, что все кругом нормально, что цель жизни в том, чтоб найти нормальное место под солнцем и греться в норму?
Конечно, нет. Не прекращается объявленная война, нет примирения. Но в корне изменится тактика боя: от фронтальной атаки к партизанским набегам. Есть молчаливое признание – но только то, что впредь до общего совершенствования человеческого рода сталкивается человек с необходимостью борьбы с частным злом и несправедливостями. В ножны тяжелый, разящий меч «Сказки бочки», вооружимся хотя бы скромной метлой. Займемся конкретными делами конкретных людей, в конкретной политической обстановке. Не оптом, а в розницу, не целиком, а по мелочам – таков отныне лозунг пятнадцатилетнего периода жизни Свифта, окончившегося – как же иначе? – трагическим крахом. А «Сказку бочки» помянем иронической эпитафией; не знает Свифт, как блистательно она воскреснет через двадцать с лишним лет, в новом и сильнейшем качестве…
Но это в будущем. А теперь пытается стать бывший отшельник Мур-Парка, ныне скромный ларакорский священник, реальным политиком своего дня. Автор «Сказки бочки» отходит в тень, и на сцене – автор политического памфлета «Раздоры».
Едва успев устроиться в Ларакоре и прожив там несколько месяцев, Свифт снова в Дублине. Без особого труда он получает от дублинского университета звание доктора богословия, открывающее путь для занятия самых высоких должностей в церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117