– Кто это? – все приставал Ашот.
– Ну ладно, приедешь, поговорим, Татевик.
Глаза Ашота так расширились от любопытства, что Левон поспешил утолить его нетерпение:
– Молодая девушка. В автобусе познакомились. Будет в деревне французский преподавать. В субботу приезжает. Есть еще вопросы?
– Есть. Хорошая девушка? Женись.
– Только что ты завидовал неженатым.
– А чем ты лучше нас?
Посмеялись, выпили. Все жаждут того, что потеряли или не имели совсем. То, что есть, приедается. До чего все мужчины похожи! Когда же все-таки уйдет Ашот, который так явно рад своему холостяцкому вечеру? Оставшись один, он выпьет, попытается поработать. Но сейчас, пожалуй, и не писалось бы. Все слова похожи на истертые игральные карты, найти бы другие, сдержанные и немного сжатые. Это как сборы в дальнюю дорогу, когда надо уложить в небольшой чемодан только самое необходимое. Найти нужные слова, сжать их в предложениях-чемоданах, но не набивать, словно шпроты, в банку. До сих пор у нею так не получалось, а на этот раз должно выйти, иначе нельзя, иначе будет душещипательная история об армянских Ромео и Джульетте, ставших жертвой деревенского невежества и косности. Это, конечно, одна из причин, но не самая главная. Подобный случай на фоне второй половины двадцатого века, у народа, имевшего свой театр еще две тысячи лет назад и строящего сейчас на своей земле атомную станцию, – вот где гвоздь этого дела, только его не вбивать надо, а вытащить хотя бы наполовину. Хотя бы… Трудно.
– Уснул? – Это Ашот, значит, он еще не ушел.
– Нет. Хочешь кофе?
– Боюсь, сон отобьет.
– Ты сегодня не уснешь от счастья.
– Только не сладкий.
Хоть бы Алина позвонила, а он-то надеялся, что от кофе Ашот откажется. Итак, он начнет со старых кладбищ. И что? Нет, так не пойдет. Может, с беседы с Гарником? Он лениво поднялся и пошел на кухню. Папикян рассказывал, что из соседней деревни умыкнули девушку, а она возьми и заяви в милицию, что никто ее не крал, просто на «Волге» прокатили. Вот и пойми после этого что-нибудь, создавай логические связи. Вспомнился всезнающий Парнак. Он, говорили, привез из Германии два чемодана фотографий, изображающих, должно быть, женщин. Тоже живет в том селе.
Постепенно вырисовывается уравнение с тысячью неизвестными. Кофе убежал, огонь стал красным и зашипел. Может, начать с Егине? Вспомнились строки Чаренца: «Девушка, как светильник, с глазами богородицы…»
Богородицы? Ну, не совсем. Просто ей семнадцать. «Всем когда-то бывает семнадцать», – сказала Егине. Возраст – это не только сумма лет, а мировоззрение, взгляды на мир, на людей, готовность от всего отказаться или все принять. Брату ничего от этого не досталось.
Ашот молча отхлебывал кофе.
Закурили.
– Ну, ступай, – сказал Левон, – а я малость посплю.
– Иду, иду, – с готовностью поднялся Ашот. – Отпуск мой кончился, велено возвратиться к одиннадцати. Я, кажется, допек тебя, да?
Посмеялись.
Теперь он останется один.
Один. В субботу приедет Татевик. Позвонить Лилит, что ли? Лилит семнадцать было бог знает когда, и она ужас как боится постареть хоть па один день, но растрачивает свою жизнь так, будто это случайно найденные деньги. А Ашот уже дома, сейчас будет пить чай с вареньем из роз, затем облачится в полосатую пижаму и уснет, повернувшись к жене спиной. Почему он выбрал одиночество? Э, да разве человек выбирает что-нибудь сам? Он набрал номер.
– Лилит?
– А-а, Левон… Что это ты пропал?
– Меня не было в городе. Как ты? В деревне парень и девушка покончили самоубийством. Тяжелая история.
– А из-за чего?
– Из-за любви.
Лилит замолчала. Сидит, наверное, на кровати, с телефоном на подушке, в небрежно накинутом халатике, в пепельнице недокуренные сигареты. Дома она какая-то утомленная, а так подвижная, болтушка, но дома сникает и утихомиривается, словно вернулась со спектакля, в котором ей по роли пришлось быть на сцене во всех актах. Левон подождал, чтобы она заговорила. Мы умеем ждать, чтобы человек кончил говорить, и не ведаем, что дождаться конца молчания часто важнее.
– Значит, из-за любви? – заговорила Лилит. – Значит, человечество еще имеет – право существовать, раз двое могут умереть из-за любви. Сколько им было?
– Лет по семнадцать.
– Да-а!.. Что еще нового, который час?
– Одиннадцать.
– Очень поздно, я уже разделась.
– Тем лучше, – попытался сострить он.
– Поздно. – Она помолчала. – Говоришь, лет по семнадцать? – Снова молчание. – Хочешь, завтра?
– Но ведь совсем не поздно.
– Я устала, мне еще надо накопить прибавочную стоимость. – Она работала машинисткой и иногда брала работу на дом. – Не сердись, ладно?
– Что печатаешь?
– Стихи, по-двадцать копеек за страницу. Знала бы, какие они серые, все тридцать стребовала бы.
Посмеялась.
– Спокойной ночи, – сказала Лилит, – когда встретимся, ты мне расскажешь о них.
Комната Лилит маленькая и теплая, одновременно и спальня, и приемная, и будуар, как в шутку называет она угол, в котором стоят трюмо, обремененное духами, всякой парфюмерией. Стоит там и старый диван. Сколько вообще одиноких уголков в мире, как у Лилит или у него? А я становлюсь сентиментальным, подумал он и включил магнитофон: двадцатый век делает все, чтобы человек не осознавал своего одиночества. Улыбнулся: пел слепой ашуг, которого он два года назад записал в поезде. Шум поезда мгновенно заполнил комнату. Лилит сейчас печатает глупые стихи. За слепым ашугом идет Эдит Пиаф, ее опаленный, по-мужски хрипловатый голос повторялся несколько раз. Он прокрутил ленту обратно, еще раз послушал ее. Полистал заметки, сделанные в деревне, сел за машинку и стал печатать. Странно звучала машинка в тишине ночи. Лилит тоже сейчас стучит. А ребята не позвонили. Нет, ничего не получается. Он вышел на веранду, которую придумали, чтобы не открывать окон. Подышит – и обратно. Лилит бы сказала, что для многих мужчин она просто балкон, где можно свободно подышать воздухом. Трудной жизнью она живет. Все началось в восемнадцать лет, когда кто-то ради нескольких поцелуев поклялся, что любит ее. До этого глагол «любить» она склоняла лишь в грамматических упражнениях и читала в романах. Она поверила, вернее, не задумалась над этим, но вскоре поняла, что станет матерью. Этого она не захотела. Тем более что тот, кто клялся, куда-то исчез. С того и началось.
Зачем он вспомнил о Лилит? Что в ее истории нового и какая связь с Серобом и Асмик? Но разве стоило ради нескольких поцелуев клясться в любви? Нет, ничего не выходит. Лучше завалиться спать.
Он погасил свет.
10
– Степанян вызывает, – сказал редактор. – Расскажи ему. Только ничего лишнего.
Погос Степанян… Левон с неприятным чувством подумал о встрече с ним, лучше бы уж кто-нибудь незнакомый. В университете его называли Погосиком, а теперь он Погос Кюрегич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29