– Нет, то, что хотите собраться. Из нашего класса в живых осталось четверо. В сорок первом подвели итог. – Не глядя на Левона, он выпил еще стопку. – А девчонки теперь стали бабушками, с кем тут будешь собираться?
Левон ощутил грусть собеседника. Человек редко ощущает грусть другого. Но теперь он ее разглядел. Этому человеку ведь тоже когда-то было шестнадцать. И ему было. Сейчас ему самому тридцать три. Редактору тоже было в свое время тридцать три. А теперь ему сорок два. Левону еще никогда не было сорок два. И кто знает, будет ли?
– …Ты так и не позвонил Арме.
– Ничего, – редактор махнул рукой, – сойдет.
– И мацун не купил.
– Ладно, – на этот раз в его голосе слышалось недовольство, – пустяки.
Выпили еще по одной, редактор – залпом, а Левон – глотками.
– Очень уж маленькая у тебя комната.
– Возможно, – сказал Левой. – Хочешь, девушек позову? Выпьем, поболтаем, а?
Лицо редактора выразило удивление.
«Девушки? – подумал редактор. – Наверное, молодые, красивые. Ох, хорошо! Придут, заполнят комнату своими глазами и смехом, забудешь и типографию, и жену, и мацун, который не удалось достать».
– Ты что, рехнулся? – сказал он вслух. – За кого меня принимаешь?
– Не настаиваю, – возразил Левон. – А с девушками можно и беседовать или, скажем, звезды считать. Не обязательно то, что ты подумал.
– А что я подумал?
– Не знаю. Я не Вольф Мессинг, мыслей не разгадываю. Налить тебе еще?
Редактор опять одним духом опорожнил рюмку. Левон посмотрел на этикетку, где был нарисован Наполеон. Вот уж не пришло бы императору в голову, что он окажется на этикетке от коньяка.
Несколько дней назад Левон ездил в деревню, он увидел, что старое кладбище было перепахано. Осталось всего несколько могильных плит, отдельные островки. В детстве они играли здесь в прятки, было много плит, и простых, и роскошных, со стершимися буквами. А теперь кладбище перепахали, посадят, должно быть, фасоль и капусту. А может, картошку? Тогда ему было тоскливо и грустно смотреть на эти камни, но теперь он понял, что невеселые эти мысли относились не к перерытому кладбищу, а к детству. Значит, много с тех пор воды утекло, раз и кладбище перепахали… А Наполеон-то Бонапарт улыбается с наклейки.
– Ты не обиделся? – спросил редактор. – Где достал коньяк? Мировой!
– Приятель прислал из Парижа, – сказал Левон. В Париже у него и в самом деле был друг, который когда-то прислал коньяк. Только тот коньяк давным-давно выпит, а в бутылку он налил армянский, «три звездочки». Левой с нескрываемой тоской посмотрел на его пустую рюмку. – Так ничего, говоришь?
– Да, отличный. А все же ты обиделся.
– Нет, что ты, просто вспомнил кое-что. Понимаешь, в нашей деревне старое кладбище перепахали.
– Перепахали?
– Угу… Земля там хорошая, а потом ведь кладбище заброшенное. Кто помнил его, давно перемерли.
– Грустные вещи говоришь. – Редактор глубже ушел в кресло, втянул в себя папиросный дым и надолго замолчал.
Левой кинул взгляд на часы, включил приемник.
– Послушаем, как наши сыграли в Киеве.
Радио сообщило, что на севере страны дуют ветры – от слабого до умеренного.
– Эх, пропустили передачу!
Редактор все еще размышлял о кладбище, которое перепахали. Когда-нибудь вскопают и его могилу, почем знать? Он одну за другой осушил две рюмки, приятно захмелел, все вопросы отошли в сторону.
– Ты меня не понимаешь, – обратился он к Левону, – называешься писателем, а не чувствуешь, – он был. почти пьян, – по-твоему, я… Не понимаешь, что я войну прошел, многое перевидал, многое…
Назревало самое нежелательное. Теперь надо ждать, что он начнет по пуговке расстегиваться, распахнет свою душу. Поэтому Левон поспешно сказал:
– Еще по рюмочке? Коньяк-то есть?
– Не знаю… Тут на донышке что-то осталось… А людей надо изучать вон как, со всех сторон. – Одну пуговицу он уже расстегнул. – Ты думаешь, я сухарь, ничем меня не проймешь? Считаешь, что я добро от зла не отличаю, трус, да?… А ну, поставь себя на мое место… Что скажешь, а?
Левон ничего не сказал.
– Ты не обижайся, – попросил редактор.
Левон заявил, что не обижается.
– Я пойду, – сказал редактор, – поздно уже. Ты за мной не ходи, я не пьян.
Приемник объявил, что сейчас передадут легкую инструментальную музыку (музыку тоже взвешивают, словно это сыр или гвозди; думают, люди сами не различат, легкая она или тяжелая).
– Всего хорошего, – сказал редактор. – Знатный был коньяк.
Левон разделся, лег. Придвинув телефон, набрал номер. На том конце долго не брали трубку.
– Я слушаю. Кто это?
– Лилит? Добрый вечер…
– Ненормальный! – Женщина бросила трубку.
Он набрал номер Ашота, подошла Алина.
– Это Левон. Ну как, купили в универмаге пальто для Гегеля?
– Для кого?
– Для Гегеля.
– Ненормальный. Затем и позвонил?
– Да. Как там Араик?
Алина засмеялась.
– Занимается. Не мешай, у меня стирка. – И положила трубку.
«За пять минут два раза „ненормальный“. Пожалуй, многовато», – подумал Левон и погасил свет.
* * *
– Поедешь на один день в район, – объявила секретарша. – Редактор говорил.
– В какой район? Она назвала.
Это хорошо, кстати, повидает Рубена, давно с ним не встречался. Во время войны Рубен как-то явился в школу с повязанным вокруг шеи шарфом. Это был самый обыкновенный шарф, его прислал дядя из Германии. Но в классе ни у кого не было шарфа. Как раз в тот день его выставили с урока за то, что он залил чернилами пальто Вагика. Директор тогда посмотрел на Рубена и сказал: «Тоже мне, человеком стал, шарфы носит». Сейчас Рубен первый секретарь райкома, а бывший их директор уже и не директор, преподает химию там же, в школе. Почему-то он вспомнил: «Человеком стал, шарфы носит».
Редактор говорил по телефону. Левон кивнул ему и сел. У редактора было сероватое лицо, – забыл, а может, не успел побриться… На столе лежали бумаги, письма, карандаши, под стеклом номера телефонов и фотографии – две смеющиеся девочки. Непонятно отчего, но каждый раз, входя в кабинет редактора, он смотрел на этот снимок и тоже улыбался.
Наконец редактор кончил говорить.
– Зачем я еду?
– Не помешало бы сначала поздороваться.
– Я же кивнул.
– Тебе кажется, что голова для того и существует?
– А для чего? Шляпы косить?
– Не остроумно.
– Зачем я еду?
Редактор набрал какой-то номер.
– Это я. Ну, как поступим?… Кого посылаю?… Левона. Он силен в таких делах… Ну, посмотрим. – Редактор положил трубку. – Старшеклассники, парень и девушка, покончили жизнь самоубийством…
– И что же?
– Поезжай, посмотри, что и как.
– Положим, поеду. А вообще, откуда вы взяли, что я силен в этих делах?
– С тобой невозможно говорить. – В голосе редактора пробивались сердитые нотки. – По-моему, это должно заинтересовать тебя. Кто твой любимый писатель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29