Роман Галик разведен. Подвыпившая пани Троянова, видимо, у него не впервые.
Я еще сижу у себя в кабинете в обществе Скалы. Будинский встревожил меня своими разговорами о четырех миллионах, и я говорю Скале:
– Все это сплошное представление, они для нас его разыгрывают. Троянова сразу протрезвеет, едва переступит порог квартиры. И дело здесь не в их романе, а в чем-то другом. Если я не ошибаюсь, то мы напрасно теряем время.
– Пожалуй, лучше действовать не мешкая, – думает вслух Скала.
– Хорошо, – решаю я после минутного колебания. – Но если мы ворвемся, они могут успеть уничтожить какой-нибудь важный для нас документ. Нет, пусть спокойно выйдут из дома. Задержим их на улице и сразу доставим сюда. Если один из них выйдет раньше, другой не должен заметить его ареста. В квартире, я думаю, мы ничего не обнаружим. Но возможно, нам удастся заставить Галика говорить, предъявив ему внезапно обвинение в убийстве, и тогда с помощью перекрестного допроса мы сумеем добиться признаний.
И мы приступили к действиям. К трем часам утра все было готово. Мы со Скалой не покидали кабинета, хотя трудно было ожидать, что Галик и Троянова так быстро покинут квартиру. Выпив горячего кофе и поудобней устроившись в креслах за небольшим столиком, мы курили, сокращая тем самым медленно тянувшееся время. Спать совсем не хотелось. Близилась минута, которую я считал решающей. Скала сидел, ожидая вместе со мной, хотя его расследование пришло к концу: убийца Йозефа Трояна был ему теперь известен.
Так прошел час, показавшийся мне вечностью. В четыре часа две минуты резко зазвонил телефон. Прямая спецлиния.
– Видимо, началось, – сказал я.
– В квартире Романа Галика произошел взрыв, разрушивший стены двух соседних квартир. Возник пожар. Галик и Троянова мертвы, – услышал я по телефону. – Тела изуродованы до неузнаваемости. Добраться к ним невозможно. Ждем пожарников.
Внезапно разговор обрывается. В трубке только гудки.
5
На улице около дома смятение, паника. Не сразу удается навести порядок, хотя наши сотрудники, бывшие неподалеку, с первых же минут прилагали к этому все усилия.
Занимается день. На узкой улице с высокими домами сумрачно, но кое-где уже пробились косые лучи солнца. Я останавливаю машину перед цепочкой заграждения. Мы вылезаем и дальше двигаемся уже пешком.
Жители пострадавшего дома и соседних домов выбежали на улицу полуодетые. Собралась довольно большая толпа, не знающая толком, что произошло. Крики, визг. Из домов выносят плачущих детей, некоторые тащат вещи. Хотя еще совсем рано, прохожие толпятся по обе стороны перекрытой улицы, кое-кто проник даже за цепочку заграждения.
Из всех окон и щелей шестиэтажного дома валит сизый дым, словно топится печка с плохой тягой. Двери дома распахнуты настежь. Внутрь тянутся два толстых шланга. Среди криков и гама раздраженно пыхтит пожарный насос. Вырываются ярко-красные языки пламени.
Скалу и меня сразу обступают испуганные жители, требующие объяснений. К нам с трудом пробивается наш сотрудник, наблюдавший за домом. Одежда его порвана. На лице кровавая полоса.
– Оставайтесь здесь, – говорю я ему.
В доме ведут войну с огнем пожарные. Наконец брандмейстер громко кричит, что опасность миновала. Стоящие вокруг жители слышат это и понимают, что могут вернуться в дом. Но не двигаются с места, словно еще не верят. Две квартиры по соседству с квартирой Романа Га-лика тоже, видимо, пострадали, но, как велики разрушения, пока установить не удается. В одной из квартир рухнувшей стеной серьезно ранен восьмилетний ребенок. Ему оказали первую помощь и перенесли в соседний дом. Наконец приходит санитарная машина.
Я расспрашиваю сотрудника, наблюдавшего за домом. Он говорит, что услышал взрыв, рванувший откуда-то изнутри дома, и тут же свистком подозвал группу, высланную для проведения нашей операции. А сам кинулся к дверям подъезда и позвонил. Из дома доносился грохот, словно рушилась лестница, и крики. Двери распахнулись, на улицу выскочила привратница, громко зовя на помощь. Слышались крики: «Горим!» Показались первые языки пламени.
– Я был уверен, что взрыв произошел на третьем этаже, у Галика, – говорит сотрудник, – и кинулся наверх. Двери в квартиру были выбиты. Я попробовал туда войти, но тут же отступил, прямо на меня обрушилось пламя. Тут я увидел мужчину и женщину. Совершенно…
– Ладно, посмотрим, – прервал я его, стараясь избежать подробностей: вокруг толпились посторонние.
Из дома вышел пожарник с противогазом в руках. На лице и одежде видны следы тяжелой борьбы с огнем.
– Пожар ликвидирован, – докладывает он.
Кажется, испуганных жителей его слова немного успокаивают.
– Идемте, – говорю я.
Мы входим в дом. Брандмейстер идет первым. За ним я лейтенант Скала, врач и еще один наш сотрудник.
Воздух в доме пропитан гарью, дышать тяжело. Нас обдает жаром. На лестнице потоки грязной воды, в которой плавают щепки. Мы перешагиваем через толстые шланги, из которых уже не бьет вода. На третьем этаже еще возятся три пожарника. Они ходят в лужах воды, откручивая шланги и сматывая их. Мокрые, грязные и мрачные. Вероятно, это они поливали из шлангов изуродованные тела, которые под мощной струей воды изменили свое положение.
– Что сейчас тут увидишь, – ворчит врач, – надо отвезти на вскрытие.
Ему явно не хочется входить в квартиру. Ведь сразу окажешься по колено в воде, и брюки и ботинки промокнут. Остальные, не так привередливы. Но действительно, долго тут расхаживать нет смысла. Скоро приедут специалисты, составят акт.
Я спрашиваю сотрудника, сопровождающего меня, были ли Галик и Троянова, которых он увидел сразу после взрыва, одеты так, словно только что пришли с улицы?
– По-моему, да, – звучит ответ.
В окне не осталось ни кусочка стекла. На разбитой раме висят разорванные и грязные шторы, вернее, их остатки, стены зияют отверстиями, через которые вполне можно пролезть. В одно из отверстий при взрыве вышвырнуло обломки мебели.
Дверь из прихожей в комнату была, вероятно, открыта и почти не пострадала. Взрывная волна прошла свободно через прихожую и вышибла дверь на лестницу. Сломанная, разбитая, она сдвинута в сторону, чтобы не мешала проходу. Из замка торчит язычок. Значит, во время взрыва дверь была заперта. Скоба на поврежденной дверной раме, куда входил язычок, вырвана.
Взрыв напоминает тот, что был на 297-м километре. Дверь лежит внутренней стороной кверху. Ключа в замке нет. Я наклоняюсь и начинаю поднимать дверь. Скала помогает прислонить ее к стене. Ключ торчит в замке снаружи. Он легко поворачивается. Очевидно, кто-то закрыл дверь со стороны лестничной площадки. Галик и Троянова были в квартире и не могли этого сделать.
Вывод напрашивается сам собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Я еще сижу у себя в кабинете в обществе Скалы. Будинский встревожил меня своими разговорами о четырех миллионах, и я говорю Скале:
– Все это сплошное представление, они для нас его разыгрывают. Троянова сразу протрезвеет, едва переступит порог квартиры. И дело здесь не в их романе, а в чем-то другом. Если я не ошибаюсь, то мы напрасно теряем время.
– Пожалуй, лучше действовать не мешкая, – думает вслух Скала.
– Хорошо, – решаю я после минутного колебания. – Но если мы ворвемся, они могут успеть уничтожить какой-нибудь важный для нас документ. Нет, пусть спокойно выйдут из дома. Задержим их на улице и сразу доставим сюда. Если один из них выйдет раньше, другой не должен заметить его ареста. В квартире, я думаю, мы ничего не обнаружим. Но возможно, нам удастся заставить Галика говорить, предъявив ему внезапно обвинение в убийстве, и тогда с помощью перекрестного допроса мы сумеем добиться признаний.
И мы приступили к действиям. К трем часам утра все было готово. Мы со Скалой не покидали кабинета, хотя трудно было ожидать, что Галик и Троянова так быстро покинут квартиру. Выпив горячего кофе и поудобней устроившись в креслах за небольшим столиком, мы курили, сокращая тем самым медленно тянувшееся время. Спать совсем не хотелось. Близилась минута, которую я считал решающей. Скала сидел, ожидая вместе со мной, хотя его расследование пришло к концу: убийца Йозефа Трояна был ему теперь известен.
Так прошел час, показавшийся мне вечностью. В четыре часа две минуты резко зазвонил телефон. Прямая спецлиния.
– Видимо, началось, – сказал я.
– В квартире Романа Галика произошел взрыв, разрушивший стены двух соседних квартир. Возник пожар. Галик и Троянова мертвы, – услышал я по телефону. – Тела изуродованы до неузнаваемости. Добраться к ним невозможно. Ждем пожарников.
Внезапно разговор обрывается. В трубке только гудки.
5
На улице около дома смятение, паника. Не сразу удается навести порядок, хотя наши сотрудники, бывшие неподалеку, с первых же минут прилагали к этому все усилия.
Занимается день. На узкой улице с высокими домами сумрачно, но кое-где уже пробились косые лучи солнца. Я останавливаю машину перед цепочкой заграждения. Мы вылезаем и дальше двигаемся уже пешком.
Жители пострадавшего дома и соседних домов выбежали на улицу полуодетые. Собралась довольно большая толпа, не знающая толком, что произошло. Крики, визг. Из домов выносят плачущих детей, некоторые тащат вещи. Хотя еще совсем рано, прохожие толпятся по обе стороны перекрытой улицы, кое-кто проник даже за цепочку заграждения.
Из всех окон и щелей шестиэтажного дома валит сизый дым, словно топится печка с плохой тягой. Двери дома распахнуты настежь. Внутрь тянутся два толстых шланга. Среди криков и гама раздраженно пыхтит пожарный насос. Вырываются ярко-красные языки пламени.
Скалу и меня сразу обступают испуганные жители, требующие объяснений. К нам с трудом пробивается наш сотрудник, наблюдавший за домом. Одежда его порвана. На лице кровавая полоса.
– Оставайтесь здесь, – говорю я ему.
В доме ведут войну с огнем пожарные. Наконец брандмейстер громко кричит, что опасность миновала. Стоящие вокруг жители слышат это и понимают, что могут вернуться в дом. Но не двигаются с места, словно еще не верят. Две квартиры по соседству с квартирой Романа Га-лика тоже, видимо, пострадали, но, как велики разрушения, пока установить не удается. В одной из квартир рухнувшей стеной серьезно ранен восьмилетний ребенок. Ему оказали первую помощь и перенесли в соседний дом. Наконец приходит санитарная машина.
Я расспрашиваю сотрудника, наблюдавшего за домом. Он говорит, что услышал взрыв, рванувший откуда-то изнутри дома, и тут же свистком подозвал группу, высланную для проведения нашей операции. А сам кинулся к дверям подъезда и позвонил. Из дома доносился грохот, словно рушилась лестница, и крики. Двери распахнулись, на улицу выскочила привратница, громко зовя на помощь. Слышались крики: «Горим!» Показались первые языки пламени.
– Я был уверен, что взрыв произошел на третьем этаже, у Галика, – говорит сотрудник, – и кинулся наверх. Двери в квартиру были выбиты. Я попробовал туда войти, но тут же отступил, прямо на меня обрушилось пламя. Тут я увидел мужчину и женщину. Совершенно…
– Ладно, посмотрим, – прервал я его, стараясь избежать подробностей: вокруг толпились посторонние.
Из дома вышел пожарник с противогазом в руках. На лице и одежде видны следы тяжелой борьбы с огнем.
– Пожар ликвидирован, – докладывает он.
Кажется, испуганных жителей его слова немного успокаивают.
– Идемте, – говорю я.
Мы входим в дом. Брандмейстер идет первым. За ним я лейтенант Скала, врач и еще один наш сотрудник.
Воздух в доме пропитан гарью, дышать тяжело. Нас обдает жаром. На лестнице потоки грязной воды, в которой плавают щепки. Мы перешагиваем через толстые шланги, из которых уже не бьет вода. На третьем этаже еще возятся три пожарника. Они ходят в лужах воды, откручивая шланги и сматывая их. Мокрые, грязные и мрачные. Вероятно, это они поливали из шлангов изуродованные тела, которые под мощной струей воды изменили свое положение.
– Что сейчас тут увидишь, – ворчит врач, – надо отвезти на вскрытие.
Ему явно не хочется входить в квартиру. Ведь сразу окажешься по колено в воде, и брюки и ботинки промокнут. Остальные, не так привередливы. Но действительно, долго тут расхаживать нет смысла. Скоро приедут специалисты, составят акт.
Я спрашиваю сотрудника, сопровождающего меня, были ли Галик и Троянова, которых он увидел сразу после взрыва, одеты так, словно только что пришли с улицы?
– По-моему, да, – звучит ответ.
В окне не осталось ни кусочка стекла. На разбитой раме висят разорванные и грязные шторы, вернее, их остатки, стены зияют отверстиями, через которые вполне можно пролезть. В одно из отверстий при взрыве вышвырнуло обломки мебели.
Дверь из прихожей в комнату была, вероятно, открыта и почти не пострадала. Взрывная волна прошла свободно через прихожую и вышибла дверь на лестницу. Сломанная, разбитая, она сдвинута в сторону, чтобы не мешала проходу. Из замка торчит язычок. Значит, во время взрыва дверь была заперта. Скоба на поврежденной дверной раме, куда входил язычок, вырвана.
Взрыв напоминает тот, что был на 297-м километре. Дверь лежит внутренней стороной кверху. Ключа в замке нет. Я наклоняюсь и начинаю поднимать дверь. Скала помогает прислонить ее к стене. Ключ торчит в замке снаружи. Он легко поворачивается. Очевидно, кто-то закрыл дверь со стороны лестничной площадки. Галик и Троянова были в квартире и не могли этого сделать.
Вывод напрашивается сам собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64