Понимаете?
– Конечно, но я в это не верю.
– А, мисси. Нужно быть умным китайцем, чтобы верить в такие вещи. Но я говорю правду, понимаете? Хотите, я вам докажу?
– Пожалуй нет. С меня уже довольно лис.
За открытым окном комнаты сверкало яркое полуденное солнце. Тупая головная боль – одно из проявлений малярии, и все эти кошмарные разговоры о лисах заставили Милли мечтать о спасительном обмороке.
Здесь, в этом прекрасном Лантау, задолго до прихода Золотой Орды жили люди, которые совсем по-другому воспринимали и познавали мир, с совсем иными обычаями, здесь, в цветущем тогда краю, проводились удивительные ритуалы. В нескольких ярдах от того места, где она сейчас стояла, когда-то повелел бросить якорь англичанин, который привел сюда целую флотилию из вооруженных торговых кораблей, он хотел запастись питьевой водой. Милли представила, как отплывают от группы кораблей плоскодонки и правят к берегу, смуглый Джек Тарс и кровожадные пираты из давно минувшей эпохи.
Эли рассказывал ей и еще об одном упрямом и неукротимом английском пирате, капитане Уэделе, который прибыл сюда в тысяча шестьсот тридцать седьмом году в качестве представителя Восточно-Индийской Компании. Он с боями проложил себе путь вверх, к дельте Перл Ривер, под дулами китайских пушек в великом форте Бога. Он убивал и брал в плен до тех пор, пока не выполнил возложенной на него задачи. Он бросил вызов самому императору. Тогда над китайской землей взвился государственный флаг Соединенного Королевства, а между Лантау и Саутгемптоном были проложены морские торговые пути.
На протяжении пятидесяти миль в Кантоне, захваченном англичанами, чуть позже в воздухе витало благоухание специй, рассказывал Эли. В этом обширном городе, еще восемь веков тому назад окруженном мощной стеной, когда-то стояли сказочные минареты и пагоды, чьи восьмиярусные площадки были украшены бирюзовыми метопами и карнизами из чистого золота. Так как под зданиями возвышалась гора Белое Облако и город по древнему обычаю изобиловал многочисленными возвышающимися башенками и бойницами, то его назвали самым южным фортом страны, известным по всему миру роскошью китайской культуры.
Потом пришли англичане, завоеватели, которые принесли с собой проклятие опиумной торговли со всеми сопутствующими ей грехами – контрабандой, рабством и кабалой, массовой проституцией. Его тесно застроенные кварталы вмещали до десяти тысяч борделей. Кантон процветал только как опиумный центр, задний проход Китая – это прозвище бытовало в Гонконге после того, как европейцы стиснули горло города своими лапами.
Какой крошечной кажешься себе здесь на пороге древнего мира, подумала Милли: мелкой букашкой, попавшей на прекрасный гобелен с изображением первозданной красоты. Какое, собственно, имеет значение, подумала она, если судьба решит распорядиться так, что ей никогда не будет суждено вернуться к отцу? Так много привязанностей не прошли испытаний ушедших поколений, амбиции бесчисленных сыновей и дочерей потерпели крах из-за непреодолимости жадности Запада.
Из двадцати четырех солнечных «вдохов и сочленений» года по китайскому календарю, Чистый и Светлый, то есть пятое апреля, – самый счастливый, ведь это время, когда китайцы убирают могилы своих предков. После этого следует Хлебный День, а в начале мая словоохотливые, веселые, нарядные китайцы встречают на улице официальное Начало Лета. Нигде не услышишь ни одного слова, произнесенного шепотом, все орут. На рокочущих городских рынках молчания просто не может быть, мелкие торговцы надрывают глотки, стараясь перекричать уже осипших, но продолжающих болтать женщин.
Но все эти шумные толпы – в городах и городочках, а на остове Лантау ничто не нарушает безмятежности вновь принесшего покой дня.
Милли брела вдоль песчаного берега Серебряной бухты, усеянного обломками после ужасного ночного шторма. Сейчас больше ничто не тревожило экзотическую красоту этой природы, кроме теплого ветерка.
Она лениво брела по берегу, чувствуя, как силы постепенно возвращаются к ней. Как ни странно, на душе у нее не было ни горечи, ни желания предъявлять кому-то обвинения, хотя возможность побега в Гонконг стала еще более сомнительной. После болезни она все время ощущала какую-то летаргическую вялость, раньше ей незнакомую. Раз ее протесты ни к чему не привели, придется смириться с обстоятельствами: с тем, что ее вернут отцу не раньше, чем он заплатит выкуп.
Поскольку ее единственным компаньоном в этом маленьком разрушенном форте был Суиткорн, приходилось придумывать себе развлечения, впрочем довольно скучные: она бродила по заводям среди скал, высматривая крабов и мелкую рыбешку, лежа на песке; наблюдала за играми фазанов, важно разгуливающихся по лесу; слушала жалобные крики серебристых куропаток, водившихся здесь в изобилии. А в ночные ее сны с вершины самой высокой горы Лантау врывался перезвон колоколов храма, и, если ветер дул с запада, доносилось пение буддистских монахов.
Сейчас же, в этот великолепный день раннего лета, Милли вглядывалась в неясные очертания старого форта, там на мысе. На ближайшем от нее утесе виднелась маленькая фигурка Суиткорна, он сидел на корточках и, яростно размахивая руками, показывал в сторону моря. Наконец и она увидела то, на что он указывал: маленькую точку на фоне голубого неба, которая постепенно росла и вскоре превратилась в паруса, красные в лучах солнца – это «Ма Шан» с Большими Глазами возвращался из Гонконга. Милли наблюдала, как огромный шестидесятифутовый корабль неуклюже входил в бухту, видела, как он шел, вздымая пену, как его парус бился на ветру, перед тем как успокоиться, как огромный черный корпус корабля покачивался на зыби.
– Эй, там, Милли Смит! – радостно замахал ей рукой с кормы Эли.
– Оставьте меня в покое, – отрезала она и направилась к форту.
Суиткорн не преминул укорить ее, как только она вошла.
– Не стоит так обращаться с мистером Эли, мисси. Он хорошо себя ведет, скромно. Попадись вы старому Чу Апу, он бы вам показал. Он бы отрезал ваши пальчики и отослал их вашему папочке.
– А ты тоже оставь меня, пожалуйста, в покое! – рявкнула Милли.
* * *
Она удивилась, что Эли не сошел на берег этой ночью. А ей так хотелось узнать новости от отца… она почувствовала раздражение и нерешительность. Она еще не совсем оправилась от болезни и, проснувшись ночью в поту от слабости, как бы в тумане, поднялась и посмотрела на полную луну, пляшущую в мчащихся облаках. Когда она вышла из форта, в небольшой рощице неистовствовал западный ветер.
До нее опять донесся слабый перезвон колоколов далекого монастыря. Вскоре, пообещала она себе, она взберется по той горе и попросит убежища у монахов в храме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Конечно, но я в это не верю.
– А, мисси. Нужно быть умным китайцем, чтобы верить в такие вещи. Но я говорю правду, понимаете? Хотите, я вам докажу?
– Пожалуй нет. С меня уже довольно лис.
За открытым окном комнаты сверкало яркое полуденное солнце. Тупая головная боль – одно из проявлений малярии, и все эти кошмарные разговоры о лисах заставили Милли мечтать о спасительном обмороке.
Здесь, в этом прекрасном Лантау, задолго до прихода Золотой Орды жили люди, которые совсем по-другому воспринимали и познавали мир, с совсем иными обычаями, здесь, в цветущем тогда краю, проводились удивительные ритуалы. В нескольких ярдах от того места, где она сейчас стояла, когда-то повелел бросить якорь англичанин, который привел сюда целую флотилию из вооруженных торговых кораблей, он хотел запастись питьевой водой. Милли представила, как отплывают от группы кораблей плоскодонки и правят к берегу, смуглый Джек Тарс и кровожадные пираты из давно минувшей эпохи.
Эли рассказывал ей и еще об одном упрямом и неукротимом английском пирате, капитане Уэделе, который прибыл сюда в тысяча шестьсот тридцать седьмом году в качестве представителя Восточно-Индийской Компании. Он с боями проложил себе путь вверх, к дельте Перл Ривер, под дулами китайских пушек в великом форте Бога. Он убивал и брал в плен до тех пор, пока не выполнил возложенной на него задачи. Он бросил вызов самому императору. Тогда над китайской землей взвился государственный флаг Соединенного Королевства, а между Лантау и Саутгемптоном были проложены морские торговые пути.
На протяжении пятидесяти миль в Кантоне, захваченном англичанами, чуть позже в воздухе витало благоухание специй, рассказывал Эли. В этом обширном городе, еще восемь веков тому назад окруженном мощной стеной, когда-то стояли сказочные минареты и пагоды, чьи восьмиярусные площадки были украшены бирюзовыми метопами и карнизами из чистого золота. Так как под зданиями возвышалась гора Белое Облако и город по древнему обычаю изобиловал многочисленными возвышающимися башенками и бойницами, то его назвали самым южным фортом страны, известным по всему миру роскошью китайской культуры.
Потом пришли англичане, завоеватели, которые принесли с собой проклятие опиумной торговли со всеми сопутствующими ей грехами – контрабандой, рабством и кабалой, массовой проституцией. Его тесно застроенные кварталы вмещали до десяти тысяч борделей. Кантон процветал только как опиумный центр, задний проход Китая – это прозвище бытовало в Гонконге после того, как европейцы стиснули горло города своими лапами.
Какой крошечной кажешься себе здесь на пороге древнего мира, подумала Милли: мелкой букашкой, попавшей на прекрасный гобелен с изображением первозданной красоты. Какое, собственно, имеет значение, подумала она, если судьба решит распорядиться так, что ей никогда не будет суждено вернуться к отцу? Так много привязанностей не прошли испытаний ушедших поколений, амбиции бесчисленных сыновей и дочерей потерпели крах из-за непреодолимости жадности Запада.
Из двадцати четырех солнечных «вдохов и сочленений» года по китайскому календарю, Чистый и Светлый, то есть пятое апреля, – самый счастливый, ведь это время, когда китайцы убирают могилы своих предков. После этого следует Хлебный День, а в начале мая словоохотливые, веселые, нарядные китайцы встречают на улице официальное Начало Лета. Нигде не услышишь ни одного слова, произнесенного шепотом, все орут. На рокочущих городских рынках молчания просто не может быть, мелкие торговцы надрывают глотки, стараясь перекричать уже осипших, но продолжающих болтать женщин.
Но все эти шумные толпы – в городах и городочках, а на остове Лантау ничто не нарушает безмятежности вновь принесшего покой дня.
Милли брела вдоль песчаного берега Серебряной бухты, усеянного обломками после ужасного ночного шторма. Сейчас больше ничто не тревожило экзотическую красоту этой природы, кроме теплого ветерка.
Она лениво брела по берегу, чувствуя, как силы постепенно возвращаются к ней. Как ни странно, на душе у нее не было ни горечи, ни желания предъявлять кому-то обвинения, хотя возможность побега в Гонконг стала еще более сомнительной. После болезни она все время ощущала какую-то летаргическую вялость, раньше ей незнакомую. Раз ее протесты ни к чему не привели, придется смириться с обстоятельствами: с тем, что ее вернут отцу не раньше, чем он заплатит выкуп.
Поскольку ее единственным компаньоном в этом маленьком разрушенном форте был Суиткорн, приходилось придумывать себе развлечения, впрочем довольно скучные: она бродила по заводям среди скал, высматривая крабов и мелкую рыбешку, лежа на песке; наблюдала за играми фазанов, важно разгуливающихся по лесу; слушала жалобные крики серебристых куропаток, водившихся здесь в изобилии. А в ночные ее сны с вершины самой высокой горы Лантау врывался перезвон колоколов храма, и, если ветер дул с запада, доносилось пение буддистских монахов.
Сейчас же, в этот великолепный день раннего лета, Милли вглядывалась в неясные очертания старого форта, там на мысе. На ближайшем от нее утесе виднелась маленькая фигурка Суиткорна, он сидел на корточках и, яростно размахивая руками, показывал в сторону моря. Наконец и она увидела то, на что он указывал: маленькую точку на фоне голубого неба, которая постепенно росла и вскоре превратилась в паруса, красные в лучах солнца – это «Ма Шан» с Большими Глазами возвращался из Гонконга. Милли наблюдала, как огромный шестидесятифутовый корабль неуклюже входил в бухту, видела, как он шел, вздымая пену, как его парус бился на ветру, перед тем как успокоиться, как огромный черный корпус корабля покачивался на зыби.
– Эй, там, Милли Смит! – радостно замахал ей рукой с кормы Эли.
– Оставьте меня в покое, – отрезала она и направилась к форту.
Суиткорн не преминул укорить ее, как только она вошла.
– Не стоит так обращаться с мистером Эли, мисси. Он хорошо себя ведет, скромно. Попадись вы старому Чу Апу, он бы вам показал. Он бы отрезал ваши пальчики и отослал их вашему папочке.
– А ты тоже оставь меня, пожалуйста, в покое! – рявкнула Милли.
* * *
Она удивилась, что Эли не сошел на берег этой ночью. А ей так хотелось узнать новости от отца… она почувствовала раздражение и нерешительность. Она еще не совсем оправилась от болезни и, проснувшись ночью в поту от слабости, как бы в тумане, поднялась и посмотрела на полную луну, пляшущую в мчащихся облаках. Когда она вышла из форта, в небольшой рощице неистовствовал западный ветер.
До нее опять донесся слабый перезвон колоколов далекого монастыря. Вскоре, пообещала она себе, она взберется по той горе и попросит убежища у монахов в храме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84