– Смотрю Энье в глаза. – Или вас. Я знаю, как важно для вас свободное время, которое можно посвятить занятиям в колледже. Если хотите сами оплачивать занятия балетом, то я прекрасно вас понимаю. Мне известно, что такое гордость. Одно занятие стоит шесть долларов.
На самом деле цена вроде бы баксов двадцать пять, но кто будет считать? Я понимаю Энью и не хочу уязвить ее гордость.
Она берет сумочку и достает чековую книжку.
– А пуанты и костюм?
– Костюм входит в стоимость. Мне было бы очень приятно, если бы вы позволили хотя бы подарить Лорен пуанты, тем более что именно мне выпадает удовольствие смотреть, как она танцует по средам. – Сама пугаюсь, насколько легко мне удается, не моргнув глазом, произнести эту невинную ложь.
На самом деле костюм обошелся в сто долларов, включая колготки, а я готова поспорить, что для Эньи эти деньги отнюдь не лишние.
Она долго смотрит на меня, затем кивает и отрывает чек.
– Думаю, это справедливо. Вот чек за первые пять уро ков. Посмотрим, как пойдет дело дальше, ладно?
Улыбаюсь и киваю. Уж я-то обеспечу, чтобы Лорен училась столько времени, сколько захочет, и на каждом занятии буду с ней.
– Я не подведу ее. Обещаю.
Услышав топот ножек Лорен, бегущей по коридору из ванной комнаты, Энья слегка касается моего плеча:
– Я почему-то уверена, что не подведете. Вы хороший человек, Кирби. Я никогда этого не забуду.
Неужели она…
В комнату, подпрыгивая, вбегает Лорен:
– Что не забудешь? Мы идем? Вам нравятся мои косички? А вы можете сделать мне пучок, как у балерины? Как у тех девочек? Как думаете – мой костюм уже готов? А мы пойдем в магазин покупать балетные туфельки? Пойдем? А? Кирби, мы пойдем в магазин?
Еще не оправившись от потрясения, вызванного разговором с Эньей, я с тоской перевожу взгляд на взволнованное личико Лорен. Она в нетерпении дергает меня за рукав:
– Пойдемте, а то опоздаем! Мам, нам пора. Удачи тебе в колледже. Я люблю тебя!
Лорен бросается к маме, чтобы обнять и поцеловать ее. На прощание, а я размышляю – считается ли, если человек назвал меня хорошей сразу после того, как я солгала ему.
Дурацкая нравственная дилемма.
Впрочем, моей вины в этом не было. Серьезно. Просто этой ночью я не проспала и пяти часов, а в балетной студий было ужасно жарко, к тому же целый час чечетки под мелодию «Индюк в соломе» – это гораздо больше, чем может выдержать нормальный человек.
Такова моя версия, и я твердо намерена ее придерживаться.
«А-а-а-а!»
– А-а-а! Я… не сплю? Что… с-случилось? – Просыпаюсь под вопли сотни, плачущих детей.
Ну или по меньшей мере дюжины.
Оглядываюсь вокруг и с трудом понимаю, что нахожусь в комнате ожидания балетной студии, где занимается Лорен, а на меня злобно смотрят десять разгневанных женщин.
Ой! И один мужчина!
Ужас! Что я на этот раз натворила?
– Позвольте, – громко произносит ближайшая ко мне мамаша, выдергивая что-то из моей сумочки, которая почему-то валяется на полу, а не висит на подлокотнике кресла, куда я поместила ее, когда садилась.
Она поднимает длинную ленту, запутавшуюся в моей сумочке. К ней прикреплена какая-то штуковина, ужасно похожая на резиновый сосок, приделанный к пластиковой основе.
Есть ли в нашем каталоге такое изделие?
Ой, так это же детская пустышка! Еще не легче! И эта обслюнявленная вещица побывала в моей cyмочке от Кейт Спейд? Мамаша наскоро вытирает соску какой-то тряпицей, оказавшейся у нее под рукой, и засовывает в широко раскрытый рот орущего малыша, которого держит у себя на коленях. Тот, в свою очередь, слегка посапывает, а затем начинает издавать самый омерзительный чавкающий звук, какой я только слышала со времен фильма ужасов про гигантского осьминога-убийцу.
Затем родительница маленького осьминожки вновь обращает на меня свой грозный взор и, обращаясь к остальным, подчеркнуто говорит что-то про безответственных родителей, позволяющих своим сумочкам выхватывать пустышки изо ртов беззащитных детей, когда танцуют их собственные отпрыски.
Я наклоняюсь поднять сумочку, стараясь разлепить глаза, выгнать сон из отяжелевшей головы и понять, что все-таки произошло. Должно быть, моя сумочка упала с кресла и зацепилась за ленточку, привязанную к слюнявой соске.
Остальные дети в комнате подняли вой, будто желая подчеркнуть масштабы моего проступка. Детский плач подобен падению восточноевропейских коммунистических режимов: стоит устранить один, и остальные рухнут, как костяшки домино. Но кто же знал?
Выпрямляюсь и смотрю сквозь стекло на Лорен, сосредоточенную на сложных движениях чечетки. Затем – на стерву, сидящую справа.
– О, ничего страшного! Я не ее мать. – Адресую женщине свою самую зловещую ухмылку; та пыхтит от злости, но быстро отступает.
Одетая в костюм от Энн Кляйн и обутая в туфли на каблуках от Гуччи, я не очень вписываюсь в компанию, состоящую из мамочек в футболках (и, по-видимому, одного папы), но не собираюсь заставлять себя или Лорен считаться с их стадным менталитетом.
Урок подходит к концу, детский плач тоже затихает, но не настолько быстро, чтобы уберечь меня от головной боли, долбящей череп, как отбойный молоток. Ох, оказывается, возня с малышней может быть очень утомительной! Откуда мне было знать?
Выбегает Лорен, ее глаза сияют.
– Кирби, вы меня видели? Видели? Вы видели, как я танцевала? Мисс Альма сказала, я очень способная. И на концерте мне дадут роль побольше – я буду настоящей танцовщицей, а не одним из цветочков.
Она в буквальном смысле слова подпрыгивает, как мячик, от возбуждения, и ее лицо кажется мне прекрасным. Улыбаюсь и сгребаю девчонку в охапку:
– Да, я все видела!
Злая стерва презрительно фыркает. Бросаю через го лову Лорен один угрожающий хищный взгляд, говорящий «лучше не связывайся со мной», и мамаша вдруг обнаруживает что-то очень интересное на дне пакета с подгузниками.
Еще раз обнимаю Лорен.
– Ты была великолепна! На показательном выступлении ты будешь блистать, не важно, в какой роли. Не забывай заниматься дома, хорошо? Не могу дождаться, когда увижу фотографии с концерта.
Девочка поднимает на меня изумленный взгляд:
– Кирби, вы разве не придете на концерт? Вы должны прийти! Я бы не стала заниматься балетом и танцевать чечетку, если бы не вы!
У нее дрожат губы. О нет! Не могу на это смотреть.
– Кирби, мы только что обнялись в первый раз. Как вы можете после этого говорить «нет»?
Отлично. Теперь я чувствую себя человеком, способным оторвать крылья бабочке. Однако все же пытаюсь убедить ее:
– Милая, я уезжаю в Италию на следующий день после твоего выступления. Помнишь, я говорила на прошлой неделе? Нам придется пропустить несколько встреч, но я пришлю тебе много красивых открыток и привезу подарок, договорились?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
На самом деле цена вроде бы баксов двадцать пять, но кто будет считать? Я понимаю Энью и не хочу уязвить ее гордость.
Она берет сумочку и достает чековую книжку.
– А пуанты и костюм?
– Костюм входит в стоимость. Мне было бы очень приятно, если бы вы позволили хотя бы подарить Лорен пуанты, тем более что именно мне выпадает удовольствие смотреть, как она танцует по средам. – Сама пугаюсь, насколько легко мне удается, не моргнув глазом, произнести эту невинную ложь.
На самом деле костюм обошелся в сто долларов, включая колготки, а я готова поспорить, что для Эньи эти деньги отнюдь не лишние.
Она долго смотрит на меня, затем кивает и отрывает чек.
– Думаю, это справедливо. Вот чек за первые пять уро ков. Посмотрим, как пойдет дело дальше, ладно?
Улыбаюсь и киваю. Уж я-то обеспечу, чтобы Лорен училась столько времени, сколько захочет, и на каждом занятии буду с ней.
– Я не подведу ее. Обещаю.
Услышав топот ножек Лорен, бегущей по коридору из ванной комнаты, Энья слегка касается моего плеча:
– Я почему-то уверена, что не подведете. Вы хороший человек, Кирби. Я никогда этого не забуду.
Неужели она…
В комнату, подпрыгивая, вбегает Лорен:
– Что не забудешь? Мы идем? Вам нравятся мои косички? А вы можете сделать мне пучок, как у балерины? Как у тех девочек? Как думаете – мой костюм уже готов? А мы пойдем в магазин покупать балетные туфельки? Пойдем? А? Кирби, мы пойдем в магазин?
Еще не оправившись от потрясения, вызванного разговором с Эньей, я с тоской перевожу взгляд на взволнованное личико Лорен. Она в нетерпении дергает меня за рукав:
– Пойдемте, а то опоздаем! Мам, нам пора. Удачи тебе в колледже. Я люблю тебя!
Лорен бросается к маме, чтобы обнять и поцеловать ее. На прощание, а я размышляю – считается ли, если человек назвал меня хорошей сразу после того, как я солгала ему.
Дурацкая нравственная дилемма.
Впрочем, моей вины в этом не было. Серьезно. Просто этой ночью я не проспала и пяти часов, а в балетной студий было ужасно жарко, к тому же целый час чечетки под мелодию «Индюк в соломе» – это гораздо больше, чем может выдержать нормальный человек.
Такова моя версия, и я твердо намерена ее придерживаться.
«А-а-а-а!»
– А-а-а! Я… не сплю? Что… с-случилось? – Просыпаюсь под вопли сотни, плачущих детей.
Ну или по меньшей мере дюжины.
Оглядываюсь вокруг и с трудом понимаю, что нахожусь в комнате ожидания балетной студии, где занимается Лорен, а на меня злобно смотрят десять разгневанных женщин.
Ой! И один мужчина!
Ужас! Что я на этот раз натворила?
– Позвольте, – громко произносит ближайшая ко мне мамаша, выдергивая что-то из моей сумочки, которая почему-то валяется на полу, а не висит на подлокотнике кресла, куда я поместила ее, когда садилась.
Она поднимает длинную ленту, запутавшуюся в моей сумочке. К ней прикреплена какая-то штуковина, ужасно похожая на резиновый сосок, приделанный к пластиковой основе.
Есть ли в нашем каталоге такое изделие?
Ой, так это же детская пустышка! Еще не легче! И эта обслюнявленная вещица побывала в моей cyмочке от Кейт Спейд? Мамаша наскоро вытирает соску какой-то тряпицей, оказавшейся у нее под рукой, и засовывает в широко раскрытый рот орущего малыша, которого держит у себя на коленях. Тот, в свою очередь, слегка посапывает, а затем начинает издавать самый омерзительный чавкающий звук, какой я только слышала со времен фильма ужасов про гигантского осьминога-убийцу.
Затем родительница маленького осьминожки вновь обращает на меня свой грозный взор и, обращаясь к остальным, подчеркнуто говорит что-то про безответственных родителей, позволяющих своим сумочкам выхватывать пустышки изо ртов беззащитных детей, когда танцуют их собственные отпрыски.
Я наклоняюсь поднять сумочку, стараясь разлепить глаза, выгнать сон из отяжелевшей головы и понять, что все-таки произошло. Должно быть, моя сумочка упала с кресла и зацепилась за ленточку, привязанную к слюнявой соске.
Остальные дети в комнате подняли вой, будто желая подчеркнуть масштабы моего проступка. Детский плач подобен падению восточноевропейских коммунистических режимов: стоит устранить один, и остальные рухнут, как костяшки домино. Но кто же знал?
Выпрямляюсь и смотрю сквозь стекло на Лорен, сосредоточенную на сложных движениях чечетки. Затем – на стерву, сидящую справа.
– О, ничего страшного! Я не ее мать. – Адресую женщине свою самую зловещую ухмылку; та пыхтит от злости, но быстро отступает.
Одетая в костюм от Энн Кляйн и обутая в туфли на каблуках от Гуччи, я не очень вписываюсь в компанию, состоящую из мамочек в футболках (и, по-видимому, одного папы), но не собираюсь заставлять себя или Лорен считаться с их стадным менталитетом.
Урок подходит к концу, детский плач тоже затихает, но не настолько быстро, чтобы уберечь меня от головной боли, долбящей череп, как отбойный молоток. Ох, оказывается, возня с малышней может быть очень утомительной! Откуда мне было знать?
Выбегает Лорен, ее глаза сияют.
– Кирби, вы меня видели? Видели? Вы видели, как я танцевала? Мисс Альма сказала, я очень способная. И на концерте мне дадут роль побольше – я буду настоящей танцовщицей, а не одним из цветочков.
Она в буквальном смысле слова подпрыгивает, как мячик, от возбуждения, и ее лицо кажется мне прекрасным. Улыбаюсь и сгребаю девчонку в охапку:
– Да, я все видела!
Злая стерва презрительно фыркает. Бросаю через го лову Лорен один угрожающий хищный взгляд, говорящий «лучше не связывайся со мной», и мамаша вдруг обнаруживает что-то очень интересное на дне пакета с подгузниками.
Еще раз обнимаю Лорен.
– Ты была великолепна! На показательном выступлении ты будешь блистать, не важно, в какой роли. Не забывай заниматься дома, хорошо? Не могу дождаться, когда увижу фотографии с концерта.
Девочка поднимает на меня изумленный взгляд:
– Кирби, вы разве не придете на концерт? Вы должны прийти! Я бы не стала заниматься балетом и танцевать чечетку, если бы не вы!
У нее дрожат губы. О нет! Не могу на это смотреть.
– Кирби, мы только что обнялись в первый раз. Как вы можете после этого говорить «нет»?
Отлично. Теперь я чувствую себя человеком, способным оторвать крылья бабочке. Однако все же пытаюсь убедить ее:
– Милая, я уезжаю в Италию на следующий день после твоего выступления. Помнишь, я говорила на прошлой неделе? Нам придется пропустить несколько встреч, но я пришлю тебе много красивых открыток и привезу подарок, договорились?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77