В отелях тоже. Если же человек с таким именем все-таки обнаружится в стране или за границей, это тоже ничего не прояснит. С чего, скажите, убийца станет указывать свое настоящее имя? Это было бы глупо. Меня, однако, удивляет, что сумасшедший мог так четко все спланировать… Может, к примеру, Плазмой переоделся тот же Брехт, четвертый подозреваемый? Разумеется, под подозрение попадает и ассистентка Танненбаха. Убийцами могли также быть…
Лейдиг покачал головой:
— Ее алиби могут подтвердить две свидетельницы. — Горькая складка возле его рта подсказала имя одной из свидетельниц. — Танненбах был уже мертвым — и это подтвердят медики, — когда она вернулась за своим лекарством, а прежде, когда уходила с работы, у него еще сидел пациент…
— Ну и что? — воскликнул Тойер. — А кто этот пациент?
— Одиннадцатилетний мальчик, — добавил Штерн. — Диабетик, набожный ученик специальной школы. Так что он вне подозрений.
Зельтманн вздохнул, словно сожалея об этом. Тойер угадал его мысли: мальчик — этакий чертенок из ранних, насмотрелся по ящику криминальных фильмов. Громкая история, внимание всех СМИ, директор красуется перед репортерами и телекамерами… Из-за усталости гаупткомиссар почти забыл о своей ненависти к директору, а теперь вспомнил.
— Сегодня нам стало известно, какая связь может существовать между жертвами, — продолжил он. — Это фрау Людевиг, мстящая за свои былые унижения и душевные раны…
— Господин Тойер! — воскликнул Зельтманн. — Давайте без пустых догадок! Только факты.
— Мне казалось, что это тоже факт, — терпеливо возразил могучий сыщик. — В любом случае Брехт, третий и последний из ее любовников, как-то мог пронюхать про двух других и пойти на убийство. Впрочем, это практически исключено. Людевиг тоже так считает. Брехт не связан с криминалом, не имеет судимостей; по моим оценкам, это вполне безобидный пустозвон из Старого города. Между прочим, нам следует присмотреться к ее мужу. Даже если физически он не в состоянии совершить преступление, все равно нужно проверить его банковские счета и все такое. Наконец, остается сама фрау Людевиг — возможно, по каким-то темным причинам она сама грохнула своих хахалей. — По лицу Хафнера было видно, что ему необычайно понравился такой энергичный выбор слов. — Хотя эксцентричная мамзель там…
— Эй, что такое? При чем тут я? — рассеянно спросил Зельтман.
— Нет, — простонал Тойер, — я сказал не «Зельтманн», а «мамзель». В общем, фрау Людевиг следует исключить: чтобы она сама навела нас на свой след — это просто курам на смех. В общем, ситуация такова. Плазма, Брехт и господин Людевиг — или Великий некто. Вот основные подозреваемые.
— Вы не должны забывать одно, — лукаво напомнил директор. — Свидетель, которому мы обязаны информацией о Плазме, видел, как тот стрелял. А подозреваемый с тех пор исчез. По-моему, здесь все достаточно ясно.
Тойер кивнул.
— Завтра я съезжу в Вислох и наведу справки о Плазме. Вы втроем, — он повернулся к своим комиссарам, — последите посменно за Брехтом; потом доложите, что он из себя представляет. А теперь я устал. Те, кто не будет занят слежкой, встречаются завтра со мной в кабинете.
— С завтрашнего дня я ухожу в отпуск, — с сожалением сообщила Ильдирим. — Момзен, вероятно, свяжется с вами.
Хафнер печально вздохнул:
— Жалко. Наша команда теряет людей.
Тойер вернулся домой и тут же рухнул на постель. Когда он уже засыпал, зазвонил телефон. Хорнунг наговорила свое сообщение на автоответчик. Она хочет его видеть. Скучает без него. Ей очень стыдно за инцидент с апельсиновым соком. И она постарается все исправить.
Тойеру приснился волшебник, который его страшно ругал. Сыщик громко пробормотал не просыпаясь:
— Мы еще не говорили про ключ!
10
Небрежно, как всегда, старший гаупткомиссар Иоганнес Тойер совершил свой утренний туалет. И опять забыл побриться.
Хорнунг он звонить не стал — солгал себе, что она на работе, хотя знал, что она старается назначать занятия на вторую половину дня. Но нет, ему некогда, у него ведь много дел.
Дела всегда находятся, когда в них нет смысла. Говорят, один человек в ожидании смертной казни покрасил собственную камеру, чтобы уютнее было в ней сидеть.
Зато он позвонил в Вислох, в психиатрическую больницу, и договорился о встрече. Затем осторожно повел «опель» по задымленной автомобильными выхлопами кольцевой дороге Рейн-Неккар. Летняя жара только-только заявляла о себе, но сыщик уже обливался потом.
Наконец за окном машины замелькали корпуса клиники. Занятый вопросами, которые ему никак не удавалось четко сформулировать, комиссар почти не смотрел на них.
Вот и нужная дверь. Тойеру неожиданно пришла в голову мысль, что в случае чего он может тут и остаться. Это его успокоило.
Доктор Виланд устало смотрел на него. В руках он держал папку толщиной с телефонную книгу — Плазма явно не был жертвой временного помрачения рассудка.
— Сам я не знаю этого пациента, но его еще помнит доктор, которая работала в те годы. В первый раз Гросройте попал к нам в 1983 году. За год до этого он поступил в Гейдельбергский университет, на факультет германистики и философии. С самого начала считался немного странным. Закомплексованный поэт — но ведь таких молодых людей тысячи.
— Так ведь к вам не все и попадают, — возразил комиссар.
— Нет, конечно, не все. Но господин фон Гросройте стал шаг за шагом отрываться от реальности. Сочинение стихов помогает некоторым людям обрести опору в родном языке; во всяком случае, я так себе это представляю. Другие улетают в иное измерение. Постепенно. Подобно тому, как люди покрываются сыпью — сначала локти, потом сыпь ползет по руке, высыпает на лице, и вот ее уже видят все окружающие, начинаются пересуды. Так и с безумием.
Полицейский подумал о своем прошлогоднем срыве. В последний момент, действительно в последний, прямо как в голливудском фильме, он чудом избежал пули киллера, а потом несколько недель мир казался ему театром абсурда. Поэтому он с готовностью кивнул.
— Поначалу Гросройте еще кое-как справлялся с учебой, судя по истории болезни, — продолжал врач. — Во время поездки в Амстердам он начал писать свой большой опус — «Город».
Тойер попытался восстановить в памяти высказывания Плазмы, насколько он их помнил.
— Он задумал огромный, эпохальный роман — про вымышленный город, его историю, прошлое, настоящее и будущее. Возможно, его вдохновляли улочки и каналы Амстердама. Можно не сомневаться, что он активно потреблял типичный для этого города ассортимент товаров, и от этого у него окончательно съехала крыша. Из его амбициозного романа, насколько можно судить по записям лечащих врачей, получилась лишь параноидальная версия истории Гейдельберга… Ничего эпохального, скорее безумная мантра, которую он повторял парафразами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Лейдиг покачал головой:
— Ее алиби могут подтвердить две свидетельницы. — Горькая складка возле его рта подсказала имя одной из свидетельниц. — Танненбах был уже мертвым — и это подтвердят медики, — когда она вернулась за своим лекарством, а прежде, когда уходила с работы, у него еще сидел пациент…
— Ну и что? — воскликнул Тойер. — А кто этот пациент?
— Одиннадцатилетний мальчик, — добавил Штерн. — Диабетик, набожный ученик специальной школы. Так что он вне подозрений.
Зельтманн вздохнул, словно сожалея об этом. Тойер угадал его мысли: мальчик — этакий чертенок из ранних, насмотрелся по ящику криминальных фильмов. Громкая история, внимание всех СМИ, директор красуется перед репортерами и телекамерами… Из-за усталости гаупткомиссар почти забыл о своей ненависти к директору, а теперь вспомнил.
— Сегодня нам стало известно, какая связь может существовать между жертвами, — продолжил он. — Это фрау Людевиг, мстящая за свои былые унижения и душевные раны…
— Господин Тойер! — воскликнул Зельтманн. — Давайте без пустых догадок! Только факты.
— Мне казалось, что это тоже факт, — терпеливо возразил могучий сыщик. — В любом случае Брехт, третий и последний из ее любовников, как-то мог пронюхать про двух других и пойти на убийство. Впрочем, это практически исключено. Людевиг тоже так считает. Брехт не связан с криминалом, не имеет судимостей; по моим оценкам, это вполне безобидный пустозвон из Старого города. Между прочим, нам следует присмотреться к ее мужу. Даже если физически он не в состоянии совершить преступление, все равно нужно проверить его банковские счета и все такое. Наконец, остается сама фрау Людевиг — возможно, по каким-то темным причинам она сама грохнула своих хахалей. — По лицу Хафнера было видно, что ему необычайно понравился такой энергичный выбор слов. — Хотя эксцентричная мамзель там…
— Эй, что такое? При чем тут я? — рассеянно спросил Зельтман.
— Нет, — простонал Тойер, — я сказал не «Зельтманн», а «мамзель». В общем, фрау Людевиг следует исключить: чтобы она сама навела нас на свой след — это просто курам на смех. В общем, ситуация такова. Плазма, Брехт и господин Людевиг — или Великий некто. Вот основные подозреваемые.
— Вы не должны забывать одно, — лукаво напомнил директор. — Свидетель, которому мы обязаны информацией о Плазме, видел, как тот стрелял. А подозреваемый с тех пор исчез. По-моему, здесь все достаточно ясно.
Тойер кивнул.
— Завтра я съезжу в Вислох и наведу справки о Плазме. Вы втроем, — он повернулся к своим комиссарам, — последите посменно за Брехтом; потом доложите, что он из себя представляет. А теперь я устал. Те, кто не будет занят слежкой, встречаются завтра со мной в кабинете.
— С завтрашнего дня я ухожу в отпуск, — с сожалением сообщила Ильдирим. — Момзен, вероятно, свяжется с вами.
Хафнер печально вздохнул:
— Жалко. Наша команда теряет людей.
Тойер вернулся домой и тут же рухнул на постель. Когда он уже засыпал, зазвонил телефон. Хорнунг наговорила свое сообщение на автоответчик. Она хочет его видеть. Скучает без него. Ей очень стыдно за инцидент с апельсиновым соком. И она постарается все исправить.
Тойеру приснился волшебник, который его страшно ругал. Сыщик громко пробормотал не просыпаясь:
— Мы еще не говорили про ключ!
10
Небрежно, как всегда, старший гаупткомиссар Иоганнес Тойер совершил свой утренний туалет. И опять забыл побриться.
Хорнунг он звонить не стал — солгал себе, что она на работе, хотя знал, что она старается назначать занятия на вторую половину дня. Но нет, ему некогда, у него ведь много дел.
Дела всегда находятся, когда в них нет смысла. Говорят, один человек в ожидании смертной казни покрасил собственную камеру, чтобы уютнее было в ней сидеть.
Зато он позвонил в Вислох, в психиатрическую больницу, и договорился о встрече. Затем осторожно повел «опель» по задымленной автомобильными выхлопами кольцевой дороге Рейн-Неккар. Летняя жара только-только заявляла о себе, но сыщик уже обливался потом.
Наконец за окном машины замелькали корпуса клиники. Занятый вопросами, которые ему никак не удавалось четко сформулировать, комиссар почти не смотрел на них.
Вот и нужная дверь. Тойеру неожиданно пришла в голову мысль, что в случае чего он может тут и остаться. Это его успокоило.
Доктор Виланд устало смотрел на него. В руках он держал папку толщиной с телефонную книгу — Плазма явно не был жертвой временного помрачения рассудка.
— Сам я не знаю этого пациента, но его еще помнит доктор, которая работала в те годы. В первый раз Гросройте попал к нам в 1983 году. За год до этого он поступил в Гейдельбергский университет, на факультет германистики и философии. С самого начала считался немного странным. Закомплексованный поэт — но ведь таких молодых людей тысячи.
— Так ведь к вам не все и попадают, — возразил комиссар.
— Нет, конечно, не все. Но господин фон Гросройте стал шаг за шагом отрываться от реальности. Сочинение стихов помогает некоторым людям обрести опору в родном языке; во всяком случае, я так себе это представляю. Другие улетают в иное измерение. Постепенно. Подобно тому, как люди покрываются сыпью — сначала локти, потом сыпь ползет по руке, высыпает на лице, и вот ее уже видят все окружающие, начинаются пересуды. Так и с безумием.
Полицейский подумал о своем прошлогоднем срыве. В последний момент, действительно в последний, прямо как в голливудском фильме, он чудом избежал пули киллера, а потом несколько недель мир казался ему театром абсурда. Поэтому он с готовностью кивнул.
— Поначалу Гросройте еще кое-как справлялся с учебой, судя по истории болезни, — продолжал врач. — Во время поездки в Амстердам он начал писать свой большой опус — «Город».
Тойер попытался восстановить в памяти высказывания Плазмы, насколько он их помнил.
— Он задумал огромный, эпохальный роман — про вымышленный город, его историю, прошлое, настоящее и будущее. Возможно, его вдохновляли улочки и каналы Амстердама. Можно не сомневаться, что он активно потреблял типичный для этого города ассортимент товаров, и от этого у него окончательно съехала крыша. Из его амбициозного романа, насколько можно судить по записям лечащих врачей, получилась лишь параноидальная версия истории Гейдельберга… Ничего эпохального, скорее безумная мантра, которую он повторял парафразами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78