Пока из-за бесчисленных стройплощадок, тянувшихся до самого Франкфурта, у них появилось искушение срезать путь, проехав прямо по неровному полю.
Тойер и Хафнер сидели позади. Гаупткомиссар включил свой мобильник и держал его перед собой, словно микрофон, чтобы не прозевать звонок от Ильдирим. Но она все не звонила, и это, по-видимому, означало, что им придется действовать самим, без помощи гессенских коллег.
— Положение опасное, — сказал Тойер. — Если Крис и в самом деле что-то задумала, она наверняка прихватила с собой оружие. Коль скоро гессенская полиция не примет участия в нашей операции, мне придется действовать самостоятельно.
— Полицейский на больничном, — усмехнулся Хафнер. — Этого еще не хватало. Глупости. У вас ведь наверняка даже оружия при себе нет.
Тойеру пришлось согласиться с ним. Некоторое время он мучительно подыскивал доводы, почему тем не менее он владеет ситуацией, и тут ожил мобильный телефон.
— Положение идиотское, — сразу, без преамбул, сообщила Ильдирим. — Компетентные чиновники в Дармштадте хотят знать все детали и, главное, переговорить с господином Зельтманном, прежде чем выделять подкрепление. Зельтманна же нигде нет. Я несколько раз звонила в его кабинет, ведь у него сегодня обычный рабочий день, так что заместителя он не оставил, но сам как сквозь землю провалился. Его мобильный включен, но работает только голосовая почта. Жена понятия не имеет, где он. Ей он сказал, что едет на службу. Она волнуется. Я пыталась также поговорить с Момзеном, но сопляк ничего и слышать не желает о работе, пока не оправится от ветрянки. Вернца тоже нет на месте.
— Начало лета, прекрасная погода, — сказал Тойер. — Люди, вероятно, затосковали в четырех стенах. — Он задумался — затосковали по чему? Ведь солнце тут ни при чем, и даже он, даже он временами, когда наступали теплые дни, испытывал желание уйти прочь из дома. — Человек в одиночестве — ничто, — прошептал он.
— Что?
— Ничего. Я хочу сказать, что мы до сих пор так и не сумели ничего узнать.
— Что вы рассчитывали узнать на автомагистрали? Вы ведь еще не прибыли на место.
— Да, точно. В самом деле. Да-да.
— Тойер… — В голосе прокурора зазвучала личная нотка. — Я ничего из сказанного мною не хочу брать назад, разве что мои слова про дважды идиота. Если все пройдет гладко, мы поговорим еще раз. Но, вероятнее всего, дело примет катастрофический оборот. Допустим, Хафнер пристрелит какого-нибудь жителя Гессена, который, на свою беду, будет сидеть в инвалидном или даже в обычном кресле, а то и просто окажется на его пути, и вы перейдете в частные детективы. Тогда вам наверняка понадобится секретарь-машинистка, верно?
— Всегда пожалуйста, — любезно отозвался Тойер, — с удобным для семьи графиком работы. И с пятью перерывами в день для молитвы, обращенной к Мекке.
— Дурак, — сказала Ильдирим, но в ее голосе слышался смех.
В местечке Хундсбах грубый деревянный щит, размалеванный дикими красками, указывал дорогу в лес.
— В бордель так не заманивают, — заявил Хафнер и небрежным щелчком направил окурок в сухие кусты. — Значит, это забава для детей.
Все пропустили мимо ушей безвкусное наблюдение Хафнера и молча доехали до места. Тойер опасался, что его нервная система не выдержит постоянных перегрузок и сдаст в самый неподходящий момент. Вытаращив глаза, он разглядывал Дом чувств.
— На первый взгляд это всего лишь небольшой охотничий замок в стиле барокко, розового цвета. — Он вылез из машины и прошелся, разминая затекшие ноги. — Представьте себе картину: захудалый, в пересчете на современные понятия, из третьей лиги, барон в полосатых гамашах орет на крестьян, а у него под ногами толкутся грязные гуси. А в XIX веке тут, в обветшавшем замке, хранили скамейки для дойки. Понятно?
— Нет, — ответил Лейдиг и робко подхватил под руку споткнувшегося шефа.
— Рыцарское звание вовсе не означало блеск и славу, вспомните нашего Плазму, то есть Вальдемара… разве что чуточку власти. Просто чуть-чуть глупого, идиотского самоуправства. Бароны тянули деньги на сооружение этого небольшого замка из трех убогих оденвальдских городков. Наверняка слабоумный хозяин Хундсбаха пыжился и что-то хотел доказать высокородным аристократам, а его взяли да и казнили вместе с подвернувшимся под руку цыганенком. Ведь тогда и детей вешали… а мы вот теперь тоже молодцы — гоняемся за паралитиком… Потом какой-то жирный нацистский бонза корчил тут из себя барина, устраивал приемы, фу-ты ну-ты, но заработал в сырых стенах ревматизм и, разозлившись, перебрался в Биркенау, в опустевший дом еврейской семьи Бирнбаум. Никогда не знаешь, где тебя ждет беда. Все взаимосвязано… Каждый старинный кирпич помнит множество трагедий и море несправедливости. Кто же мы тогда…
Он снова споткнулся. Молодые помощники дружно поддержали его под локти.
— Ловко вы меня ловите, — меланхолично засмеялся он и продолжал: — После войны в Хундсбахе стояли америкашки, крутили пластинки — джаз, диксиленд, пили бурбон и, пьяные, палили по голубятне. Конечно, сам замок тогда пустовал, все кануло в небытие — последние отпрыски рыцарского рода, производство скамеек для дойки, историческое сознание… После экономического чуда, когда дерьмо превращали в золото, золото в бетон, а бетон снова в дерьмо, словно ничего другого не было и не бывает, и в самом деле, больше ничего нет, кроме планов какого-то одного поколения, которые через пару десятков лет оказываются пустыми…
— Мы должны поймать убийцу, — зарычал Штерн. — Хватит молоть чепуху!
— С охотничьим замком надо что-то делать, его следует сохранить, — Тойер не выходил из придуманной им роли школьного учителя. — В нем запечатлена наша история… Точно, она торчит там, как клизма в месте ее назначения.
— По-моему, отлично сказано, — одобрил Хафнер.
— Я хочу поговорить с тобой в священном месте.
— В чем дело? Ты с ума сошла?
— Теперь ты будешь меня слушать, как слушала тебя я…
— Крис, в чем дело? Почему ты хочешь навлечь на нас беду? Они ведь все спишут на сумасшедшего…
— В Древнем Египте верили, что первозданный океан Нун и Мрак — место сотворения мира… И знаешь, не будет никаких свидетелей, тем более никаких соглядатаев… — Почему она засмеялась? — Бог Тот — это Гермес Трисмегист… нет никакого соседского мальчика по имени Лоран. И никогда не было. Я навела справки.
— Кто тебе позволил?
— Отныне мне никто больше не может что-либо запрещать или позволять, ничтожество, мелкий человечек. Никто.
Сначала вокруг были только деревья. Вокруг обветшавшего замка простирался парк, написанные от руки щиты называли какие-то места, известные завсегдатаям. Тойеру они напомнили тропы здоровья, так популярные в былые дни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Тойер и Хафнер сидели позади. Гаупткомиссар включил свой мобильник и держал его перед собой, словно микрофон, чтобы не прозевать звонок от Ильдирим. Но она все не звонила, и это, по-видимому, означало, что им придется действовать самим, без помощи гессенских коллег.
— Положение опасное, — сказал Тойер. — Если Крис и в самом деле что-то задумала, она наверняка прихватила с собой оружие. Коль скоро гессенская полиция не примет участия в нашей операции, мне придется действовать самостоятельно.
— Полицейский на больничном, — усмехнулся Хафнер. — Этого еще не хватало. Глупости. У вас ведь наверняка даже оружия при себе нет.
Тойеру пришлось согласиться с ним. Некоторое время он мучительно подыскивал доводы, почему тем не менее он владеет ситуацией, и тут ожил мобильный телефон.
— Положение идиотское, — сразу, без преамбул, сообщила Ильдирим. — Компетентные чиновники в Дармштадте хотят знать все детали и, главное, переговорить с господином Зельтманном, прежде чем выделять подкрепление. Зельтманна же нигде нет. Я несколько раз звонила в его кабинет, ведь у него сегодня обычный рабочий день, так что заместителя он не оставил, но сам как сквозь землю провалился. Его мобильный включен, но работает только голосовая почта. Жена понятия не имеет, где он. Ей он сказал, что едет на службу. Она волнуется. Я пыталась также поговорить с Момзеном, но сопляк ничего и слышать не желает о работе, пока не оправится от ветрянки. Вернца тоже нет на месте.
— Начало лета, прекрасная погода, — сказал Тойер. — Люди, вероятно, затосковали в четырех стенах. — Он задумался — затосковали по чему? Ведь солнце тут ни при чем, и даже он, даже он временами, когда наступали теплые дни, испытывал желание уйти прочь из дома. — Человек в одиночестве — ничто, — прошептал он.
— Что?
— Ничего. Я хочу сказать, что мы до сих пор так и не сумели ничего узнать.
— Что вы рассчитывали узнать на автомагистрали? Вы ведь еще не прибыли на место.
— Да, точно. В самом деле. Да-да.
— Тойер… — В голосе прокурора зазвучала личная нотка. — Я ничего из сказанного мною не хочу брать назад, разве что мои слова про дважды идиота. Если все пройдет гладко, мы поговорим еще раз. Но, вероятнее всего, дело примет катастрофический оборот. Допустим, Хафнер пристрелит какого-нибудь жителя Гессена, который, на свою беду, будет сидеть в инвалидном или даже в обычном кресле, а то и просто окажется на его пути, и вы перейдете в частные детективы. Тогда вам наверняка понадобится секретарь-машинистка, верно?
— Всегда пожалуйста, — любезно отозвался Тойер, — с удобным для семьи графиком работы. И с пятью перерывами в день для молитвы, обращенной к Мекке.
— Дурак, — сказала Ильдирим, но в ее голосе слышался смех.
В местечке Хундсбах грубый деревянный щит, размалеванный дикими красками, указывал дорогу в лес.
— В бордель так не заманивают, — заявил Хафнер и небрежным щелчком направил окурок в сухие кусты. — Значит, это забава для детей.
Все пропустили мимо ушей безвкусное наблюдение Хафнера и молча доехали до места. Тойер опасался, что его нервная система не выдержит постоянных перегрузок и сдаст в самый неподходящий момент. Вытаращив глаза, он разглядывал Дом чувств.
— На первый взгляд это всего лишь небольшой охотничий замок в стиле барокко, розового цвета. — Он вылез из машины и прошелся, разминая затекшие ноги. — Представьте себе картину: захудалый, в пересчете на современные понятия, из третьей лиги, барон в полосатых гамашах орет на крестьян, а у него под ногами толкутся грязные гуси. А в XIX веке тут, в обветшавшем замке, хранили скамейки для дойки. Понятно?
— Нет, — ответил Лейдиг и робко подхватил под руку споткнувшегося шефа.
— Рыцарское звание вовсе не означало блеск и славу, вспомните нашего Плазму, то есть Вальдемара… разве что чуточку власти. Просто чуть-чуть глупого, идиотского самоуправства. Бароны тянули деньги на сооружение этого небольшого замка из трех убогих оденвальдских городков. Наверняка слабоумный хозяин Хундсбаха пыжился и что-то хотел доказать высокородным аристократам, а его взяли да и казнили вместе с подвернувшимся под руку цыганенком. Ведь тогда и детей вешали… а мы вот теперь тоже молодцы — гоняемся за паралитиком… Потом какой-то жирный нацистский бонза корчил тут из себя барина, устраивал приемы, фу-ты ну-ты, но заработал в сырых стенах ревматизм и, разозлившись, перебрался в Биркенау, в опустевший дом еврейской семьи Бирнбаум. Никогда не знаешь, где тебя ждет беда. Все взаимосвязано… Каждый старинный кирпич помнит множество трагедий и море несправедливости. Кто же мы тогда…
Он снова споткнулся. Молодые помощники дружно поддержали его под локти.
— Ловко вы меня ловите, — меланхолично засмеялся он и продолжал: — После войны в Хундсбахе стояли америкашки, крутили пластинки — джаз, диксиленд, пили бурбон и, пьяные, палили по голубятне. Конечно, сам замок тогда пустовал, все кануло в небытие — последние отпрыски рыцарского рода, производство скамеек для дойки, историческое сознание… После экономического чуда, когда дерьмо превращали в золото, золото в бетон, а бетон снова в дерьмо, словно ничего другого не было и не бывает, и в самом деле, больше ничего нет, кроме планов какого-то одного поколения, которые через пару десятков лет оказываются пустыми…
— Мы должны поймать убийцу, — зарычал Штерн. — Хватит молоть чепуху!
— С охотничьим замком надо что-то делать, его следует сохранить, — Тойер не выходил из придуманной им роли школьного учителя. — В нем запечатлена наша история… Точно, она торчит там, как клизма в месте ее назначения.
— По-моему, отлично сказано, — одобрил Хафнер.
— Я хочу поговорить с тобой в священном месте.
— В чем дело? Ты с ума сошла?
— Теперь ты будешь меня слушать, как слушала тебя я…
— Крис, в чем дело? Почему ты хочешь навлечь на нас беду? Они ведь все спишут на сумасшедшего…
— В Древнем Египте верили, что первозданный океан Нун и Мрак — место сотворения мира… И знаешь, не будет никаких свидетелей, тем более никаких соглядатаев… — Почему она засмеялась? — Бог Тот — это Гермес Трисмегист… нет никакого соседского мальчика по имени Лоран. И никогда не было. Я навела справки.
— Кто тебе позволил?
— Отныне мне никто больше не может что-либо запрещать или позволять, ничтожество, мелкий человечек. Никто.
Сначала вокруг были только деревья. Вокруг обветшавшего замка простирался парк, написанные от руки щиты называли какие-то места, известные завсегдатаям. Тойеру они напомнили тропы здоровья, так популярные в былые дни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78