Ты тоже хотела ухватить свой кусочек жизни! Не выводи меня из себя, а то я уйду.
Ее слова, вызывающий тон были для Габриэлы ударом ниже пояса.
– Как ты смеешь так говорить?!
– Могу! Имею на это право. Папа был героем, в одиночку воевал с преступностью, и настоящая американская жена должна была всеми силами поддерживать его, а не бежать из дому в поисках работы.
– Ты истинная американская дочь своего американского папаши!
Дина с вызовом смотрела на мать.
– Я не понимаю, зачем ты цепляешься за меня? Тебе ведь легче жить одной, без дочери!
Габриэла не могла больше слушать слова дочери, так больно ранящие ее, и, сделав над собой усилие, попыталась поставить точку в их разговоре.
– Я люблю тебя, – сказала она, пытаясь пробить невидимую стену отчуждения, воздвигнутую между ними.
– Нет, ты меня не любишь и никогда не любила.
Габриэла в гневе сжала кулаки и с удивлением заметила, как по пальцам стекает арахисовое масло из раздавленного в руке бутерброда.
– Ну что, теперь тебе стало легче? – спросила она дочь. – Ты не соображаешь, что говоришь! – Дина попыталась возразить, но Габриэла жестом остановила ее: – Я любила твоего отца, и он любил меня, и мы были счастливы.
– А я была счастлива, когда вы развелись и мы остались с папой вдвоем! Он возил меня по театрам, по музеям, интересовался моими делами и советовался со мной, как со взрослой…
– И знакомил со своими любовницами, – не удержалась от язвительного выпада Габриэла. Эта фраза вырвалась у нее неожиданно. Она сразу же пожалела о том, что произнесла ее. Ей показалось, что Дина вот-вот даст ей пощечину, поднимет руку на мать, и она инстинктивно отстранилась от собственной дочери.
– Не оскорбляй его, он мертв, – тихо сказала Дина.
И они обе, две женщины, поняли, что человек, которого они любили, похоронен, лежит в земле и их страсти вокруг него бессмысленны и только приносят им душевную боль.
Они долно сидели молча, и Габриэла не вытирала слез, медленно текущих по ее щекам.
– Что бы ты ни думала обо мне и об отце, знай, что я всегда любила тебя.
– Чувства – это еще не все.
– А что же еще?
– Хотя бы капелька понимания.
– Может быть, в отношениях матери и дочери наступает момент, когда между ними возникает непонимание?
– Кажется, в нашем случае момент растянулся на годы, – проронила Дина. – Меня вообще удивляет, что в тебе вдруг проснулись материнские чувства. Может быть, тебе же будет легче, если мы окончательно расстанемся?
Неужели в памяти дочери не сохранились добрые воспоминания об их прошлом. Но ведь были у них с Диной и свои прекрасные моменты. Они любили выбирать в женских журналах необычные кулинарные рецепты и вместе готовить на кухне что-нибудь вкусненькое, подолгу листали журналы мод, выбирая для Дины наряды для взрослой жизни, шептались в постели о соседских мальчиках. Неужели ничего этого не было в их жизни?
– Отец заботился обо мне, – заявила Дина, – а ты нет, и не надо ничего усложнять.
– Это не так, – запротестовала Габриэла.
– Тебе куда лучше удавалась роль дочери, чем матери.
В первый раз за все это время Дина упомянула дедушку и бабушку. К такому повороту Габриэла как раз оказалась готова.
– Ты отказывалась навещать моих родителей, – бесстрастно заметила она. – Я понимаю, дети не любят больных людей, так что если я кажусь тебе куда более достойной дочерью, чем матерью, то это потому, что ты сама порвала с ними. – Она потянулась и тронула дочь за руку. – Я не могу поступить, как ты, – они нуждаются во мне.
– Мой папа тоже нуждался в тебе, но он остался один. Он так страдал… – тихо сказала Дина.
– Сомневаюсь. Он, по-видимому, быстро нашел Адриену.
– Он все равно чувствовал одиночество, – упрямо возразила Дина.
– Это я осталась одна, это у меня никого рядом не было.
Сказала и сообразила, что допустила грубейшую ошибку. Габриэлу бросило в краску. Дина тут же схватилась за эту ниточку:
– Ну, тебе грех жаловаться. Ты даже на похоронах папы пользовалась таким успехом!
Габриэла замерла, решив положить конец этому допросу – по крайней мере на эту тему.
– Знаешь, к чему я склоняюсь, Дина? Ты выискиваешь любую причину, чтобы только обвинить меня, за любую соломинку хватаешься. Наперекор фактам, вопреки рассудку. Чтобы только скрыть истинную причину, ради которой ты и осталась с отцом.
– И какая же это причина, если ты такая проницательная?
– Не такая уж я проницательная, но мне кажется, что, оставшись с отцом, ты многое выигрывала в денежном вопросе. Ну, и в социальном статусе… Мне кажется, ты пошла туда, где тебе предложили самую высокую плату.
– Я решила остаться с отцом, потому что у него было все, что мне было нужно! – воскликнула Дина.
Немного громче, чем следовало, немного истеричнее, отметила про себя Габриэла.
– Я нужна тебе, – сказала Габриэла.
Дина резко отшвырнула сандвич в сторону, выпрямила спину, лицо ее напряглось, губы чуть подрагивали.
– Значит, ты хочешь услышать правду? Хорошо, я скажу. Я все скажу. До конца… Да, есть причина, почему я осталась с отцом, почему возненавидела тебя!..
Дина заплакала навзрыд.
Деньги, супружеские измены, выяснения отношений, борьба за самоутверждение не стоили одной слезинки несчастной девушки. Сердце у Габриэлы отчаянно заныло – ясно было, почему она не выдержала и расплакалась, и эта твердая уверенность в том, что рано или поздно речь зайдет о том подлом письме, некая обреченность, вдруг нахлынувшая жалость так подействовали на нее, что она тоже разрыдалась. Так они сидели на песке и ревели. Наконец мать первая справилась со слезами.
– Я очень люблю тебя, – прошептала она на ухо дочери. Габриэла судорожно вздохнула. – Теперь все будет хорошо.
Полжизни она ждала этого момента. Восемнадцать лет! Габриэла со дня рождения Дины верила, что настанет срок, и ей доведется прижать к сердцу взрослую дочь. Кто мог подумать, что путь до этой минуты будет таким трудным!
– Ты во многом права, – вздохнула она. Слезы текли по щекам. – Я в самом деле вряд ли была хорошей матерью, но это потому, что я очень боялась потерять тебя. Я бы никогда не рассталась с тобой, если бы не крайняя необходимость. Это было все равно, что сердце разорвать пополам. Может, потому что я не от тебя бежала, а от себя.
– Не такой уж плохой матерью ты была, – сквозь всхлипывания возразила Дина.
Они начали успокаиваться, высморкались, утерли слезы, потом долго сидели рядом – Габриэла обнимала дочь за плечи.
– Оказывается, ты все знала о моем ребенке, – неожиданно сказала Габриэла, – которого я когда-то отдала на воспитание.
Дина ахнула и отпрянула от матери.
– Откуда? – спросила она, дюйм за дюймом все больше отодвигаясь от матери. Ее взгляд беспокойно шарил по простору океана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Ее слова, вызывающий тон были для Габриэлы ударом ниже пояса.
– Как ты смеешь так говорить?!
– Могу! Имею на это право. Папа был героем, в одиночку воевал с преступностью, и настоящая американская жена должна была всеми силами поддерживать его, а не бежать из дому в поисках работы.
– Ты истинная американская дочь своего американского папаши!
Дина с вызовом смотрела на мать.
– Я не понимаю, зачем ты цепляешься за меня? Тебе ведь легче жить одной, без дочери!
Габриэла не могла больше слушать слова дочери, так больно ранящие ее, и, сделав над собой усилие, попыталась поставить точку в их разговоре.
– Я люблю тебя, – сказала она, пытаясь пробить невидимую стену отчуждения, воздвигнутую между ними.
– Нет, ты меня не любишь и никогда не любила.
Габриэла в гневе сжала кулаки и с удивлением заметила, как по пальцам стекает арахисовое масло из раздавленного в руке бутерброда.
– Ну что, теперь тебе стало легче? – спросила она дочь. – Ты не соображаешь, что говоришь! – Дина попыталась возразить, но Габриэла жестом остановила ее: – Я любила твоего отца, и он любил меня, и мы были счастливы.
– А я была счастлива, когда вы развелись и мы остались с папой вдвоем! Он возил меня по театрам, по музеям, интересовался моими делами и советовался со мной, как со взрослой…
– И знакомил со своими любовницами, – не удержалась от язвительного выпада Габриэла. Эта фраза вырвалась у нее неожиданно. Она сразу же пожалела о том, что произнесла ее. Ей показалось, что Дина вот-вот даст ей пощечину, поднимет руку на мать, и она инстинктивно отстранилась от собственной дочери.
– Не оскорбляй его, он мертв, – тихо сказала Дина.
И они обе, две женщины, поняли, что человек, которого они любили, похоронен, лежит в земле и их страсти вокруг него бессмысленны и только приносят им душевную боль.
Они долно сидели молча, и Габриэла не вытирала слез, медленно текущих по ее щекам.
– Что бы ты ни думала обо мне и об отце, знай, что я всегда любила тебя.
– Чувства – это еще не все.
– А что же еще?
– Хотя бы капелька понимания.
– Может быть, в отношениях матери и дочери наступает момент, когда между ними возникает непонимание?
– Кажется, в нашем случае момент растянулся на годы, – проронила Дина. – Меня вообще удивляет, что в тебе вдруг проснулись материнские чувства. Может быть, тебе же будет легче, если мы окончательно расстанемся?
Неужели в памяти дочери не сохранились добрые воспоминания об их прошлом. Но ведь были у них с Диной и свои прекрасные моменты. Они любили выбирать в женских журналах необычные кулинарные рецепты и вместе готовить на кухне что-нибудь вкусненькое, подолгу листали журналы мод, выбирая для Дины наряды для взрослой жизни, шептались в постели о соседских мальчиках. Неужели ничего этого не было в их жизни?
– Отец заботился обо мне, – заявила Дина, – а ты нет, и не надо ничего усложнять.
– Это не так, – запротестовала Габриэла.
– Тебе куда лучше удавалась роль дочери, чем матери.
В первый раз за все это время Дина упомянула дедушку и бабушку. К такому повороту Габриэла как раз оказалась готова.
– Ты отказывалась навещать моих родителей, – бесстрастно заметила она. – Я понимаю, дети не любят больных людей, так что если я кажусь тебе куда более достойной дочерью, чем матерью, то это потому, что ты сама порвала с ними. – Она потянулась и тронула дочь за руку. – Я не могу поступить, как ты, – они нуждаются во мне.
– Мой папа тоже нуждался в тебе, но он остался один. Он так страдал… – тихо сказала Дина.
– Сомневаюсь. Он, по-видимому, быстро нашел Адриену.
– Он все равно чувствовал одиночество, – упрямо возразила Дина.
– Это я осталась одна, это у меня никого рядом не было.
Сказала и сообразила, что допустила грубейшую ошибку. Габриэлу бросило в краску. Дина тут же схватилась за эту ниточку:
– Ну, тебе грех жаловаться. Ты даже на похоронах папы пользовалась таким успехом!
Габриэла замерла, решив положить конец этому допросу – по крайней мере на эту тему.
– Знаешь, к чему я склоняюсь, Дина? Ты выискиваешь любую причину, чтобы только обвинить меня, за любую соломинку хватаешься. Наперекор фактам, вопреки рассудку. Чтобы только скрыть истинную причину, ради которой ты и осталась с отцом.
– И какая же это причина, если ты такая проницательная?
– Не такая уж я проницательная, но мне кажется, что, оставшись с отцом, ты многое выигрывала в денежном вопросе. Ну, и в социальном статусе… Мне кажется, ты пошла туда, где тебе предложили самую высокую плату.
– Я решила остаться с отцом, потому что у него было все, что мне было нужно! – воскликнула Дина.
Немного громче, чем следовало, немного истеричнее, отметила про себя Габриэла.
– Я нужна тебе, – сказала Габриэла.
Дина резко отшвырнула сандвич в сторону, выпрямила спину, лицо ее напряглось, губы чуть подрагивали.
– Значит, ты хочешь услышать правду? Хорошо, я скажу. Я все скажу. До конца… Да, есть причина, почему я осталась с отцом, почему возненавидела тебя!..
Дина заплакала навзрыд.
Деньги, супружеские измены, выяснения отношений, борьба за самоутверждение не стоили одной слезинки несчастной девушки. Сердце у Габриэлы отчаянно заныло – ясно было, почему она не выдержала и расплакалась, и эта твердая уверенность в том, что рано или поздно речь зайдет о том подлом письме, некая обреченность, вдруг нахлынувшая жалость так подействовали на нее, что она тоже разрыдалась. Так они сидели на песке и ревели. Наконец мать первая справилась со слезами.
– Я очень люблю тебя, – прошептала она на ухо дочери. Габриэла судорожно вздохнула. – Теперь все будет хорошо.
Полжизни она ждала этого момента. Восемнадцать лет! Габриэла со дня рождения Дины верила, что настанет срок, и ей доведется прижать к сердцу взрослую дочь. Кто мог подумать, что путь до этой минуты будет таким трудным!
– Ты во многом права, – вздохнула она. Слезы текли по щекам. – Я в самом деле вряд ли была хорошей матерью, но это потому, что я очень боялась потерять тебя. Я бы никогда не рассталась с тобой, если бы не крайняя необходимость. Это было все равно, что сердце разорвать пополам. Может, потому что я не от тебя бежала, а от себя.
– Не такой уж плохой матерью ты была, – сквозь всхлипывания возразила Дина.
Они начали успокаиваться, высморкались, утерли слезы, потом долго сидели рядом – Габриэла обнимала дочь за плечи.
– Оказывается, ты все знала о моем ребенке, – неожиданно сказала Габриэла, – которого я когда-то отдала на воспитание.
Дина ахнула и отпрянула от матери.
– Откуда? – спросила она, дюйм за дюймом все больше отодвигаясь от матери. Ее взгляд беспокойно шарил по простору океана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70