– А что ты хочешь делать?
– Хочу, чтобы меня оставили в покое.
6
Главный закон Национальной службы здравоохранения гласит, что сухое дерево не тонет. Это часть нашей культуры. Если кто-то некомпетентен или труден в общении, его скорее продвинут по службе, нежели уволят.
Дежурный надзиратель в морге Вестминстера – лысый толстячок с отвисшей челюстью. Он мгновенно проникается ко мне неприязнью.
– Кто велел вам сюда прийти?
– Я должен встретиться с инспектором Руизом.
– Меня не предупреждали. Никто не назначал никаких встреч.
– Я могу его здесь подождать?
– Нет. Только родственникам покойного разрешается находиться в комнате ожидания.
– А где можно подождать?
– На улице.
Я чувствую кисловатый запах, исходящий от него, и замечаю пятна у него под мышками. Возможно, он проработал всю ночь и теперь остался сверхурочно. Он устал и раздражен. Обычно я испытываю в отношении работающих посменно такое же чувство, как к одиноким людям и толстым девочкам, которых никогда не приглашают танцевать. Паршивая это, должно быть, работа – надзирать за мертвецами.
Я хочу продолжить разговор с дежурным, когда приезжает Руиз. Надзиратель опять заводит свою волынку. Руиз наклоняется через стол и берет телефонную трубку:
– Слушай ты, недоносок! Снаружи стоят с десяток машин с истекшим сроком парковки. Твои коллеги будут тебе чрезвычайно признательны, если их сцапают.
Спустя несколько минут я иду за Руизом по крашеному цементному полу узкого коридора с голыми лампочками на потолке. Мы то и дело минуем двери с заиндевевшими стеклами. Одна из них открыта. Я заглядываю внутрь и вижу стол из нержавеющей стали с канавкой посредине и сливом. С потолка свисают галогенные лампы и входы микрофонов.
Далее по коридору мы натыкаемся на трех лаборантов в зеленой медицинской форме, стоящих около кофейного аппарата. Ни один из них даже не поднимает на нас глаз.
Руиз идет быстро и говорит медленно:
– Тело было обнаружено в одиннадцать ноль-ноль в воскресенье утром, закопанное в неглубокую яму. За пятнадцать минут до этого поступил анонимный звонок с телефонного автомата в четверти мили оттуда. Звонивший утверждал, что его собака вырыла из земли кисть человеческой руки.
Мы проходим сквозь двойные двери из оргстекла и уворачиваемся от тележки, которую катит служащий. Белая клеенка накрывает то, что, как я понимаю, является трупом. Там, где должна быть грудь, качается ящик с пробирками, заполненными кровью и мочой.
Мы подходим к приемной с большой стеклянной дверью. Руиз стучит по стеклу, и сидящая за столом оператор открывает автоматический замок. У нее высветленные волосы, отросшие у корней, и брови, выщипанные до толщины зубной нити. Вдоль стен стоят каталоги и висят белые доски. На противоположной стороне – большая дверь из нержавейки с надписью «Служебное помещение».
Внезапно в голове моей всплывает воспоминание времен практики, когда я упал в обморок на нашем первом занятии в морге. Когда я очнулся, кто-то держал у меня под носом нашатырь. Тогда преподаватель выбрал меня, чтобы продемонстрировать классу, как ввести 150-миллиметровую иглу в печень и взять анализ на биопсию. Впоследствии он поздравил меня с тем, что я побил рекорд колледжа по количеству органов, проткнутых одной иглой.
Руиз протягивает оператору письмо.
– Вы хотите, чтобы я организовала полный осмотр?
– Нет, достаточно холодильника, – отвечает он. – Но мне понадобится санитарный пакет.
Она протягивает ему большой коричневый бумажный пакет.
Замок на тяжелой двери открывается со свистом, как вакуумная упаковка, и Руиз отступает, пропуская меня вперед. Я готовлюсь к запаху формальдегида – запаху, с которым у меня после обучения в медицинской школе ассоциируются трупы. Вместо этого я чувствую легкий запах антисептика и хозяйственного мыла.
Аккуратный ряд тележек. Стены из блестящей стали. Три из них занимают металлические стеллажи с ячейками, напоминающие огромные каталоги, с большими квадратными ручками.
Я осознаю, что Руиз все еще говорит:
– Согласно заключению патологоанатома, она пролежала в земле девять-десять дней. Полностью обнажена, на ней были только туфли и медальон с изображением святого Христофора на золотой цепочке. Мы не нашли остальную одежду. Никаких признаков сексуального насилия… – Он сверяется с табличкой на ячейке и берется за ручку. – Я думаю, вы поймете, почему мы не сомневаемся в причине смерти.
Выдвижной ящик плавно скользит на шарнирах. Я отшатываюсь, складываюсь пополам и содрогаюсь, а Руиз протягивает мне бумажный пакет. Очень трудно вздохнуть, когда тебя тошнит.
Руиз невозмутим.
– Как видите, левая сторона лица покрыта синяками и глаз заплыл. Кто-то хорошо над ней поработал. Вот почему мы показывали рисунок, а не фотографию. На теле более двадцати ножевых ранений, каждое из которых глубиной всего дюйм. Но вот в чем загвоздка: все до одного были нанесены ею самостоятельно. Она заметно колебалась. Ей приходилось собираться с духом, чтобы всадить лезвие в кожу.
Поднимая голову, я вижу отражение лица Руиза в блестящей стали. Только сейчас замечаю его страх. Должно быть, инспектор расследовал десятки преступлений, но на этот раз все по-другому, потому что он не понимает.
Мой желудок пуст. Покрытый холодным потом, я выпрямляюсь и смотрю на тело. Никто не позаботился о женском достоинстве бедняжки. Она обнажена, руки вытянуты вдоль тела, ноги сложены вместе. Тусклая бледность кожи делает ее похожей на мраморную статую, только над этой статуей надругались. Грудь, руки и бедра покрыты алыми и розовыми штрихами. Там, где кожа натянута, раны зияют, как пустые глазницы. В других местах они естественным образом закрылись и словно плачут. Я видел вскрытие в медицинской школе.
Я знаю процедуру. Ее сфотографировали, отскребли и отмыли, а затем разрезали от горла до промежности. Взвесили органы и проанализировали содержимое желудка. Пробы жидкостей, частицы кожи и грязи из-под ногтей запечатали в пластик или стекло. Некогда яркое, энергичное, трепещущее человеческое существо стало экспонатом А.
– Сколько ей было лет?
– От двадцати пяти до тридцати пяти.
– Почему вы думаете, что она была проституткой?
– Уже прошло почти две недели, а никто не сообщил об ее исчезновении. Вы лучше меня знаете, как живут проститутки. Они исчезают на несколько дней и даже недель, а потом появляются в совершенно других районах красных фонарей. Некоторые ездят к клиентам, некоторые работают на стоянках грузовиков. Если бы у этой девушки была тесная связь с семьей или друзьями, кто-нибудь уже заявил бы о том, что она исчезла. Конечно, может оказаться, что она иностранка, но мы ничего не получали от Интерпола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92