Решает этого не делать и уходит.
Когда за Джоком закрывается дверь, я чувствую опустошающее, гложущее сомнение. Полицейские все еще здесь. Ему ничего не стоит сказать им про меня.
Не успеваю я осмыслить опасность, как вниз спускается Джулиана. У нее почти сухие волосы, на ней штаны от пижамы и джемпер. Не шевелясь, я наблюдаю за ней из сада. Она наливает стакан воды и поворачивается к французскому окну посмотреть, заперто ли оно. Ее глаза встречаются с моими, и в них не отражается никаких чувств. Она наклоняется и берет спортивную куртку, висящую на спинке стула. Накидывая ее на плечи, она выходит в сад.
– Что с тобой случилось?
– Я упал с забора.
– Я говорю о твоем ухе.
– Паршивый тату-мастер.
Джулиана не настроена на остроумные комментарии.
– Ты что, следишь за мной?
– Нет. С чего ты взяла?
Она пожимает плечами.
– Кто-то следит за домом.
– Полиция.
– Нет. Кто-то еще.
– Джок сказал, что кто-то пытался влезть в дом.
– Ди Джей их спугнул. – Она говорит о нем, словно о сторожевой собаке.
Свет падает сзади, создавая легкий ореол вокруг ее головы. На ногах у Джулианы «самые уродливые тапочки в мире», которые я купил ей в сувенирном магазине при одной ферме. Я не могу придумать, что сказать. Просто стою и не понимаю, подойти ли ближе. Момент упущен.
– Чарли хочет котенка на Рождество, – говорит она, кутаясь в куртку.
– Я думал, это было в прошлом году.
– Да, но теперь она открыла прекрасное средство. Если хочешь котенка, проси лошадь.
Я смеюсь, и она улыбается, не сводя с меня глаз. Следующий вопрос сформулирован с ее привычной прямотой:
– У тебя был роман с Кэтрин Макбрайд?
– Нет.
– У полиции есть ее любовные письма.
– Она писала их Джоку.
Ее глаза расширяются.
– У них был роман еще в Марсдене. Джок и был тем женатым мужчиной, с которым она встречалась.
– Когда ты это узнал?
– Сегодня.
Ее взгляд все еще прикован ко мне. Она не знает, верить или нет.
– Почему Джок не сообщил полиции?
– Я пытаюсь это понять. Я не доверяю ему. И не хочу, чтобы он крутился здесь.
– Почему?
– Потому что он солгал мне, утаил информацию от полиции и должен был встречаться с Кэтрин в ту ночь, когда она умерла.
– Ты шутишь! Ведь ты о Джоке говоришь. Он твой лучший друг…
– И моя жена обеспечила его алиби. – Это звучит как обвинение.
Ее зрачки сужаются до размеров игольного ушка.
– Алиби для чего, Джо? Ты думаешь, что он кого-то убил, или полагаешь, что он спит со мной?
– Я этого не говорил.
– Нет. Ты никогда не говоришь то, что думаешь. Ты все окружаешь скобками, кавычками и вопросительными знаками. – Она заводится. – Если ты такой блестящий психолог, тебе надо присмотреться к собственным недостаткам. Мне надоело тешить твое эго. Хочешь, чтобы я повторила? Вот список. Ты совершенно не похож на своего отца. Твой пенис нормального размера. Ты проводишь достаточно времени с Чарли. Тебе не стоит ревновать к Джоку. Моей матери ты действительно нравишься. И я не сержусь на тебя за то, что ты испортил мой черный кашемировый джемпер, оставив в карманах платки. Удовлетворен?
Десять лет скрытой терапии, сконцентрированные в шести отрывистых фразах. Боже мой, эта женщина хороша. Соседские собаки начинают лаять, словно хор, призванный одобрить ее речь.
Она поворачивается, собираясь уйти в дом. Я не могу отпустить ее так, поэтому начинаю говорить: рассказываю всю историю о том, как нашел автобиографию Кэтрин и обыскал квартиру Джока. Я пытаюсь казаться рассудительным, но боюсь, что все это выглядит так, словно я хватаюсь за соломинку.
Ее красивое лицо выглядит усталым.
– Ты в ту ночь встречалась с Джоком. Куда вы ходили?
– Он водил меня поужинать в Бейсуотер. Я знала, что ты не расскажешь о диагнозе. Хотела спросить его.
– Когда ты ему позвонила?
– В тот день.
– Во сколько он ушел отсюда?
Она грустно качает головой.
– Я тебя не узнаю. Ты одержим. Я не из тех, кто…
Я не хочу этого слышать. Я выкрикиваю:
– Я знаю о ребенке.
Она слегка дрожит. Возможно, из-за прохлады. И тогда в ее глазах я вижу, что мы друг друга теряем. Пульс становится слабее. Может, она и хочет быть со мной, но обойдется и без меня. Она достаточно сильна, чтобы справиться в одиночку. Она пережила потерю отца, страх за Чарли, когда та в полтора года болела менингитом, биопсию правой груди. Она сильнее меня.
Я медленно ухожу, вдыхая холодный воздух. Потом оглядываюсь на дом. Кухня уже погружена во тьму. Я вижу, как Джулиана поднимается, выключая по пути свет.
Джок далеко. Даже если он скажет Руизу правду, сомневаюсь, что ему поверят. На него посмотрят как на друга, пытающегося спасти меня. Я пересекаю сад Фрэнклинов и выскальзываю на боковую дорожку. Потом иду к Вест-Энду, наблюдая за тем, как моя тень то появляется, то исчезает под фонарями.
Проезжающий мимо кеб замедляет движение. Водитель смотрит на меня. Я открываю дверцу.
Элиза не считает себя пророком и не любит, когда журналисты изображают ее евангелисткой, спасающей девушек от улицы. Она также не считает проституток «падшими женщинами» или жертвами жестокого общества.
Во всех нас есть скрытые таланты, но Элиза в глубине себя отыскала бриллиант. Это открытие свершилось, когда она дошла до самого низа, – через шесть месяцев после освобождения из тюрьмы. Совершенно неожиданно она оставила мне в Марсдене сообщение: только адрес и никаких подробностей. Не знаю, каким образом она меня нашла. Элиза изменилась – минимум косметики, короткая стрижка. В темной юбке и жакете она походила на мелкого служащего. У нее была идея, и она хотела узнать мое мнение. Пока она говорила, я чувствовал, как изменилась погода: не снаружи, а в ее голове.
Элиза хотела организовать центр для девушек с улицы, где им давали бы советы о безопасности и сохранении здоровья, давали приют и предлагали программы реабилитации от наркозависимости. У нее были кое-какие сбережения, и она арендовала старый дом у станции Кингс-кросс.
Этот центр оказался лишь началом. Вскоре она основала ПТЛ. Я всегда удивлялся количеству людей, к которым она могла обратиться за советом: судьи, юристы, журналисты, социальные работники и рестораторы. Иногда я прикидывал, сколько из них в прошлом были ее клиентами. То есть я помог ей… и это не имело отношения к сексу.
Дом «вверх тормашками» не освещен. Тюдоровские колонны блестят от инея. Над звонком загорается маленькая лампочка, когда я нажимаю на кнопку. Наверное, уже полночь. Я слышу звонок, разносящийся эхом по холлу. Элизы нет дома.
Мне надо преклонить голову на несколько часов. Просто поспать. Я знаю, где Элиза прячет запасной ключ. Она не будет возражать. Я постираю свою одежду, а утром приготовлю ей завтрак. И тогда скажу ей, что мне все-таки требуется алиби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Когда за Джоком закрывается дверь, я чувствую опустошающее, гложущее сомнение. Полицейские все еще здесь. Ему ничего не стоит сказать им про меня.
Не успеваю я осмыслить опасность, как вниз спускается Джулиана. У нее почти сухие волосы, на ней штаны от пижамы и джемпер. Не шевелясь, я наблюдаю за ней из сада. Она наливает стакан воды и поворачивается к французскому окну посмотреть, заперто ли оно. Ее глаза встречаются с моими, и в них не отражается никаких чувств. Она наклоняется и берет спортивную куртку, висящую на спинке стула. Накидывая ее на плечи, она выходит в сад.
– Что с тобой случилось?
– Я упал с забора.
– Я говорю о твоем ухе.
– Паршивый тату-мастер.
Джулиана не настроена на остроумные комментарии.
– Ты что, следишь за мной?
– Нет. С чего ты взяла?
Она пожимает плечами.
– Кто-то следит за домом.
– Полиция.
– Нет. Кто-то еще.
– Джок сказал, что кто-то пытался влезть в дом.
– Ди Джей их спугнул. – Она говорит о нем, словно о сторожевой собаке.
Свет падает сзади, создавая легкий ореол вокруг ее головы. На ногах у Джулианы «самые уродливые тапочки в мире», которые я купил ей в сувенирном магазине при одной ферме. Я не могу придумать, что сказать. Просто стою и не понимаю, подойти ли ближе. Момент упущен.
– Чарли хочет котенка на Рождество, – говорит она, кутаясь в куртку.
– Я думал, это было в прошлом году.
– Да, но теперь она открыла прекрасное средство. Если хочешь котенка, проси лошадь.
Я смеюсь, и она улыбается, не сводя с меня глаз. Следующий вопрос сформулирован с ее привычной прямотой:
– У тебя был роман с Кэтрин Макбрайд?
– Нет.
– У полиции есть ее любовные письма.
– Она писала их Джоку.
Ее глаза расширяются.
– У них был роман еще в Марсдене. Джок и был тем женатым мужчиной, с которым она встречалась.
– Когда ты это узнал?
– Сегодня.
Ее взгляд все еще прикован ко мне. Она не знает, верить или нет.
– Почему Джок не сообщил полиции?
– Я пытаюсь это понять. Я не доверяю ему. И не хочу, чтобы он крутился здесь.
– Почему?
– Потому что он солгал мне, утаил информацию от полиции и должен был встречаться с Кэтрин в ту ночь, когда она умерла.
– Ты шутишь! Ведь ты о Джоке говоришь. Он твой лучший друг…
– И моя жена обеспечила его алиби. – Это звучит как обвинение.
Ее зрачки сужаются до размеров игольного ушка.
– Алиби для чего, Джо? Ты думаешь, что он кого-то убил, или полагаешь, что он спит со мной?
– Я этого не говорил.
– Нет. Ты никогда не говоришь то, что думаешь. Ты все окружаешь скобками, кавычками и вопросительными знаками. – Она заводится. – Если ты такой блестящий психолог, тебе надо присмотреться к собственным недостаткам. Мне надоело тешить твое эго. Хочешь, чтобы я повторила? Вот список. Ты совершенно не похож на своего отца. Твой пенис нормального размера. Ты проводишь достаточно времени с Чарли. Тебе не стоит ревновать к Джоку. Моей матери ты действительно нравишься. И я не сержусь на тебя за то, что ты испортил мой черный кашемировый джемпер, оставив в карманах платки. Удовлетворен?
Десять лет скрытой терапии, сконцентрированные в шести отрывистых фразах. Боже мой, эта женщина хороша. Соседские собаки начинают лаять, словно хор, призванный одобрить ее речь.
Она поворачивается, собираясь уйти в дом. Я не могу отпустить ее так, поэтому начинаю говорить: рассказываю всю историю о том, как нашел автобиографию Кэтрин и обыскал квартиру Джока. Я пытаюсь казаться рассудительным, но боюсь, что все это выглядит так, словно я хватаюсь за соломинку.
Ее красивое лицо выглядит усталым.
– Ты в ту ночь встречалась с Джоком. Куда вы ходили?
– Он водил меня поужинать в Бейсуотер. Я знала, что ты не расскажешь о диагнозе. Хотела спросить его.
– Когда ты ему позвонила?
– В тот день.
– Во сколько он ушел отсюда?
Она грустно качает головой.
– Я тебя не узнаю. Ты одержим. Я не из тех, кто…
Я не хочу этого слышать. Я выкрикиваю:
– Я знаю о ребенке.
Она слегка дрожит. Возможно, из-за прохлады. И тогда в ее глазах я вижу, что мы друг друга теряем. Пульс становится слабее. Может, она и хочет быть со мной, но обойдется и без меня. Она достаточно сильна, чтобы справиться в одиночку. Она пережила потерю отца, страх за Чарли, когда та в полтора года болела менингитом, биопсию правой груди. Она сильнее меня.
Я медленно ухожу, вдыхая холодный воздух. Потом оглядываюсь на дом. Кухня уже погружена во тьму. Я вижу, как Джулиана поднимается, выключая по пути свет.
Джок далеко. Даже если он скажет Руизу правду, сомневаюсь, что ему поверят. На него посмотрят как на друга, пытающегося спасти меня. Я пересекаю сад Фрэнклинов и выскальзываю на боковую дорожку. Потом иду к Вест-Энду, наблюдая за тем, как моя тень то появляется, то исчезает под фонарями.
Проезжающий мимо кеб замедляет движение. Водитель смотрит на меня. Я открываю дверцу.
Элиза не считает себя пророком и не любит, когда журналисты изображают ее евангелисткой, спасающей девушек от улицы. Она также не считает проституток «падшими женщинами» или жертвами жестокого общества.
Во всех нас есть скрытые таланты, но Элиза в глубине себя отыскала бриллиант. Это открытие свершилось, когда она дошла до самого низа, – через шесть месяцев после освобождения из тюрьмы. Совершенно неожиданно она оставила мне в Марсдене сообщение: только адрес и никаких подробностей. Не знаю, каким образом она меня нашла. Элиза изменилась – минимум косметики, короткая стрижка. В темной юбке и жакете она походила на мелкого служащего. У нее была идея, и она хотела узнать мое мнение. Пока она говорила, я чувствовал, как изменилась погода: не снаружи, а в ее голове.
Элиза хотела организовать центр для девушек с улицы, где им давали бы советы о безопасности и сохранении здоровья, давали приют и предлагали программы реабилитации от наркозависимости. У нее были кое-какие сбережения, и она арендовала старый дом у станции Кингс-кросс.
Этот центр оказался лишь началом. Вскоре она основала ПТЛ. Я всегда удивлялся количеству людей, к которым она могла обратиться за советом: судьи, юристы, журналисты, социальные работники и рестораторы. Иногда я прикидывал, сколько из них в прошлом были ее клиентами. То есть я помог ей… и это не имело отношения к сексу.
Дом «вверх тормашками» не освещен. Тюдоровские колонны блестят от инея. Над звонком загорается маленькая лампочка, когда я нажимаю на кнопку. Наверное, уже полночь. Я слышу звонок, разносящийся эхом по холлу. Элизы нет дома.
Мне надо преклонить голову на несколько часов. Просто поспать. Я знаю, где Элиза прячет запасной ключ. Она не будет возражать. Я постираю свою одежду, а утром приготовлю ей завтрак. И тогда скажу ей, что мне все-таки требуется алиби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92