Потом они с Терентием втащили в дом бабушкин сундук. Квартира сразу приняла жилой вид, и бабушка понемногу начала отходить. Она пере стала ворчать и деловито распоряжалась, что куда ставить. Мы с Ленькой охотно ей помогали.
Рыска, уже привыкшая к нашим переездам, первым делом отыскала печку и домовито сидела там, жмурясь и равнодушно позевывая.
Закутанную Лилю тоже сунули к Рыске на печь. Она что-то лопотала на своем непонятном языке, и по ее удивленно-радостным возгласам можно было понять, что ей нравится вся эта суматоха.
Наконец все было расставлено по местам, и я, оглянувшись вокруг, радостно сказала:
- Ой, как здорово получилось! Мама приедет в субботу, а у нас уже совсем порядок...
Чтобы еще больше удивить маму, мы с Ленькой распотрошили старые журналы и, вырезав из них картинки, наклеили на ободранную стенку.
Мама и в самом деле была удивлена. Войдя в дом и взглянув на нашу работу, она всплеснула руками и расхохоталась. Потом начала переделывать все по-своему.
Мы с Ленькой стояли надувшись. Пришла тетка Поля, жена Терентия. Подперев щеку рукой, молча смотрела, как мама снимала со стены пестрые картинки. Постояла и, вздохнув, ушла.
- Не понравилось, видно, у нас, - сказала мама.
- Да что там! - махнула рукой бабушка. - Она и в тот раз вздыхала, когда мы убирали. Не поймешь ее...
Мама навела порядок и снова уехала на целую неделю. Короткие зимние дни понеслись один за другим. После школы, сделав уроки, я бежала к оврагу. У оврага собирались ребята со всей деревни. До самых сумерек не стихали там визг и смех. По укатанной дорожке летели вниз быстрые санки. Вихрился снег, замирало сердце, и ветер лихо подсвистывал вслед. Наверх приходилось карабкаться по выбитым в снегу ступенькам. Иногда кто-нибудь, не удержавшись, кубарем катился вниз, сбивая с ног остальных. Пустые санки обгоняли копошащийся клубок. А то наваливались на одни санки по нескольку человек, по дороге срывались, падали и с разгону зарывались в снег. Вылезали с раскрасневшимися веселыми лицами. Никто не обижался, если его нечаянно сталкивали вниз. Только один Петька ходил чистенький, ревниво оберегая свой новенький черный полушубок. Он все время катался один. Отдуваясь и пыхтя, втаскивал санки на гору и, усевшись поудобнее, аккуратненько съезжал вниз.
- У, единоличник! - косясь на него, ворчала Зинка.
- Давай сшибем! - предложила я.
Мы своими санками налетели на Петьку и опрокинули его в сугроб.
- Куча мала! - заорал подоспевший Ленька, наваливаясь сверху.
Ребята налетели со всех сторон. Покатились с горы шапки, кто-то сыпал сверху на барахтающихся снег. Из кучи малы Петька вылез весь растрепанный.
Размазывая по лицу снег и слезы, он погрозил нам кулаком и пошел домой жаловаться. Завидев Лещиху, мы, как воробьи, рассыпались по кустам. Лещиха наоралась вдоволь и ушла. Раз-другой Петьке удалось съехать благополучно, а потом мы снова, не сговариваясь, вихрем налетели на него. Напихав ему в свалке за шиворот снега, чтоб не ябедничал, разбежались по домам.
Каждый раз после такого катанья мы с Ленькой отогревались на печке, а потом, пробравшись через темные сени, заставленные ящиками и кадушками, вваливались к соседям. Леньке нравилось смотреть, как Терентий и его пятнадцатилетний сын Пашка чинили по вечерам колхозную сбрую: уздечки, хомуты, седла.
Усевшись рядом с молчаливой теткой Полей, я слушала, как монотонно жужжит прялка и тянется длинная, как зимний вечер, ниточка пряжи. Попозже, заглушая прялку, с улицы пробивались в дом лихие переливы гармошки и чей-то озорной девичий голос, распевающий частушки.
Прильнув лицом к окну, я всматривалась в темноту. На крыльце нового правления толпилась, расходясь с танцев, молодежь. Частушки уплывали куда-то в другой конец деревни, а у нас под окнами раздавались торопливые шаги, и тотчас же на пороге появлялась дочь тетки Поли - Феня. Феня снимала полушубок, и я просто немела от зависти: такая она была красивая в шелковой розовой кофточке с белыми пуговицами и черной юбке. Переодевшись, Феня бережно складывала свой наряд, прятала его в сундук и замыкала на ключик.
Тетка Поля ставила на стол глиняную миску с молочной крупеней. Все садились ужинать. Нам с Ленькой было невдомек, что пора уходить домой, и мы сидели, провожая глазами каждую ложку. Однажды Ленька смотрел, смотрел и вдруг заявил:
- А у нашей бабушки был один знакомый кулак, так он мух ел, со сметаной.
Я хотела было уточнить, что это вовсе не у бабушки был такой "знакомый", а у деда Савельича и что мух он вовсе не ел, а только облизывал, но тут Феня, зажав ладошкой рот, выскочила из-за стола. Пашка засмеялся, а я покраснела и толкнула Леньку локтем в бок.
- А чего ты толкаешься? - возмутился Ленька.
Терентий взглянул на нас и, улыбнувшись в прокуренные усы, сказал:
- У нас, правда, не такое деликатное кушанье, но крупник ничего себе. Может, отведаете? Налей-ка им, Поля, - распорядился он.
Тетка Поля поставила на стол еще одну миску, поменьше, и положила две ложки.
- Садитесь, - предложил Терентий.
- Спасибо, я не хочу, - сказала я, не отводя глаз от миски.
Леньку долго уговаривать не пришлось. Он подсел к столу и начал хлебать без остановки. Я во все глаза следила за его ложкой. Черпая суп, она опускается все ниже и ниже и вот уже скребет по самому дну. Ленька деловито нагнул миску и вылил остатки себе в ложку. Едва сдерживая слезы, я проглотила слюну.
- Ну, пошли! - весело сказал Ленька, слезая с лавки.
- До свиданья, - выговорила я дрожащим от обиды голосом и направилась к двери.
- Спасибо за угощение! - крикнул уже из сеней Ленька.
Я вбежала к себе домой и, бросившись на кровать, разревелась. Ленька стоял, ничего не соображая, а у меня едва допытались, в чем дело. Отец расхохотался, а бабушка, бросив на него сердитый взгляд, уложила меня спать с собой и, пошарив в шкафчике, сунула мне в руку твердый, точно деревянный, баранок. Я молча грызла его и все раздумывала, поделиться с Ленькой или нет. Когда от баранка осталось чуть-чуть поменьше половины, я, вздохнув, засунула его к себе под подушку.
Утром, уходя в школу, я вытащила баранок и, откусив небольшой кусочек, положила остальное на подушку рядом с Ленькой.
Днем бабушка что-то толкла в деревянной рассохшейся ступе в сенях, а вечером, когда мы снова собирались улизнуть к соседям, сказала:
- Куда? Ужинать сейчас будем.
Мы уселись за стол, и она, достав из печки чугунок, налила в миску точно такого же, как у тетки Поли, крупника. Мы заработали ложками.
- Ну, как? - подмигивая мне, спросил отец.
- Вкусно, - улыбнулась я.
После ужина нам что-то расхотелось идти к соседям и мы залезли на печь. Отец еще немного почитал за столом газету, а потом тоже забрался к нам.
- Подвиньтесь, команда, дайте погреть старые кости, - шутливо сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51