Увидев Геру, Анна Матвеевна и Таня бросились к нему.
- Что с тобой, Гера? Что с тобой? Почему ты такой мокрый? Где ты был?
- А-а, это потом... Сейчас вот... Я достал... Прочесть надо.
Гера протянул Тане какой-то конверт из плотной желтоватой бумаги.
Рыжая полоса пересекала конверт, и сломанная сургучная печать осыпалась с него на пол.
Осторожно Таня взяла конверт, повертела в руках:
- Это по-немецки, Гера, я не умею.
- Дай-ка,- сказал Юматик. Он вынул из конверта письмо с незнакомым и странным грифом, с ползучим жутким пауком свастики и попытался прочесть.
- Гегейм бефель... Что такое "бефель"? - спросил он беспомощно.
- Это непременно, непременно нужно прочесть...- бормотал Гера, закрывая глаза.
- Неужели никто не может? - в отчаянии спросила Таня.
Анна Матвеевна и Василий Игнатьевич только молча с ужасом смотрели на бумагу, как будто бы чувствовали, что она несет с собой горе и кровь.
- Позовите Лилю...- хрипло сказал Гера, все больше бледнея.- Куда она делась?
Лиля быстро пришла на зов. Взяла бумагу, взглянула на нее раз, другой, оглядела всех - испуганных стариков, взволнованную Таню, недоумевающего Юматика, задержалась взглядом на Гере и тихо проронила Юре:
- Последи, чтобы никто не вошел в комнату. Читать сразу в переводе? спросила она спокойным, как всегда, голосом.
Никто ей даже не ответил.
- "Приказываю всем военным чинам вверенной мне армии: первое стрелять в каждого русского, приблизившегося к... местонахождению...- Нет.К расположению германской воинской части ближе чем на пятнадцать шагов, независимо от того мужчина это, женщина или ребенок..."
- Что? - спросила, не понимая, Таня.
- "...женщина или ребенок".
- Господи, что же это такое?..- прошептала Анна Матвеевна, силясь унять дрожь в руках.
- "Выспрашивать...- то есть нет,- выведывать у населения всеми доступными средствами... о местопребывании и семьях... большевиков, комсомольцев и евреев и ферванден"...- ах, да...- применять при этом подкуп, унд если нотвендиг, не останавливаться ни перед какими методами физического воздействия... Терроризировать население, не подчиняющееся приказам германского командования, массовыми... тодесуртайль... смертными приговорами".
Молчат все.
Только у Геры дергается нога и каблук дробно стучит по половице.
Все молчат.
Да, вот это и есть фашизм. Фашизм, который уничтожила советская армия и который никогда не должен воскреснуть вновь!
Василий Игнатьевич постоял тихонько и, пробормотав: "Ну и дурак ты, Василий Игнатьевич, старый дурак..." - поплелся из комнаты.
- Как страшно, как страшно! Там же наши люди,- прошептала Таня,Дети... матери...
- Тише воды, ниже травы надо жить; авось пронесет,- вздохнула Анна Матвеевна.
- Я не понимаю,- пожала плечами Лиля.- Это гунны какие-то, звери, а папа говорил, что это самая культурная нация.
- Культурная!..- рванулся к столу Гера.- Да их убивать, как волков, нужно.
В запале он ударил кулаком по столу - и краска сползла с его лица и побелели губы.
Лиля пристально взглянула на Геру, шагнула было к нему:
- Гера...
Но Таня перебила ее:
- Юматик, ты можешь рассказать обо всем Хорри и Леше... но так, чтобы не очень их напугать. Остальным - ни слова. Анна Матвеевна, все-таки пора готовить завтрак. А я пойду посмотрю, что делает Василий Игнатьевич, ведь старику очень тяжело...
Лиля и Гера остались одни в комнате. Лиля вплотную подошла к нему.
- Гера,- сказала она настойчиво, глядя прямо ему в глаза,- почему на пакете кровь?
Гера не ответил. Его глаза закрывались, он все грузнее опирался на стол и делался все бледнее.
- Тебе плохо,- спросила Лиля,- тебе больно? Сядь.
Быстрым движением она подставила стул, усадила Геру. Тот опустил голову на стол и пробормотал сквозь зубы:
- Оставь... Ни... чего, мне надо идти.- Но у него не было сил подняться.- Не... могу... Погляди, что у меня тут на плече?
Лиля ловко сняла рукав с одной его руки. Гера скрипнул зубами от боли. На плече содрана кожа, рана кровоточит, густые струйки сбегают по смуглой грязной спине.
- Ты же ранен,- прошептала Лиля и тоже побледнела,- ранен!.. Погоди...
- Пустяки, царапина!
Лиля вдруг начала считать: "Раз, два, три, четыре".
- Что ты? - обессиленно поднял голову Гера.
- Ничего... Ничего... Папа учил, когда очень растеряешься,- посчитай до десяти. Теперь все в порядке.
Лиля быстро подошла к аптечному шкафчику, взяла бинты и вату, пузырек с йодом.
- Гера, сейчас будет очень больно, но так нужно.
- Если нужно,- делай.
- Повернись к свету.
- ...Понимаешь, он успел отскочить.
- Неужели? - спросила Лиля и мазнула йодом.
Гера вздрогнул от боли.
- Да... и все из-за белки... Понимаешь, хрустнула... ветка... Он захрипел... и схватился за сумку.
- Да? Ну, вот и готово,- сказала Лиля спокойно, как будто бы она ничего только что не слышала и ничего только что не узнала.
- Лиля...- Гера впервые взглянул Лиле в лицо.- Лиля, я не хочу, чтобы кто-нибудь...
- Я знаю,- прервала его девочка.- Ну вот... мне надо идти принести воды,- я сегодня дежурю; а ты бы прилег.
- Нет, уж давай я принесу.
- Что ты! А рука?
- У меня есть другая,- усмехнулся Гера и, не глядя на Лилю, пошел к колодцу.
Вон видно из окна, как он вертит вал левой рукой.
А странная девочка Лиля распахнула окно и подставила лицо солнечному лучу и, зажмурившись, улыбнулась.
15. Раны болят
Раны бывают разные.
У Василия Игнатьевича была ранена душа. Он лежал зарывшись лицом в подушку и думал с горечью: "Как же так? Как же могли оставить, забыть нас с детьми здесь, среди этих ужасов и страхов? Почему не позаботились, не предупредили, не вывезли? Почему сейчас никто не поможет, не посоветует? Где Родина, о которой мы говорили ребятам, что она никогда не забывает? Забыла? А ведь она не дремала ни часу, когда сто человек с "Челюскина" остались на льдине в бушующем море. Она послала в полярную ночь ледоколы, собачьи упряжки, лыжников... Сутками не уходили с вахты радисты. Миллионы людей следили за спасательными работами. И, наконец, герои-летчики сели на необычайный аэродром и вывезли всех до единого на материк. Даже маленькая Карина, родившаяся в Ледовитом океане, вернулась домой здоровой и невредимой.
Почему же забыли о наших детях?
А когда Марина Раскова заблудилась в тайге, за ней тоже послали самолеты, вездеходы, опытных таежных охотников. За одной женщиной, пусть даже прославленной летчицей! Почему же, почему же забыли о нас, о ребятах, о детской здравнице?"
Вы не правы, Василий Игнатьевич, не надо сравнивать мирное время и первые дни внезапно грянувшей войны.
Да, не прислали за детьми, потому что коварно и неожиданно враг сбросил на город тонны бомб и город пылал, как факел, и обезумевшие люди выбегали из домов и падали у порога. Матери закрывали своим телом детей и гибли вместе с ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
- Что с тобой, Гера? Что с тобой? Почему ты такой мокрый? Где ты был?
- А-а, это потом... Сейчас вот... Я достал... Прочесть надо.
Гера протянул Тане какой-то конверт из плотной желтоватой бумаги.
Рыжая полоса пересекала конверт, и сломанная сургучная печать осыпалась с него на пол.
Осторожно Таня взяла конверт, повертела в руках:
- Это по-немецки, Гера, я не умею.
- Дай-ка,- сказал Юматик. Он вынул из конверта письмо с незнакомым и странным грифом, с ползучим жутким пауком свастики и попытался прочесть.
- Гегейм бефель... Что такое "бефель"? - спросил он беспомощно.
- Это непременно, непременно нужно прочесть...- бормотал Гера, закрывая глаза.
- Неужели никто не может? - в отчаянии спросила Таня.
Анна Матвеевна и Василий Игнатьевич только молча с ужасом смотрели на бумагу, как будто бы чувствовали, что она несет с собой горе и кровь.
- Позовите Лилю...- хрипло сказал Гера, все больше бледнея.- Куда она делась?
Лиля быстро пришла на зов. Взяла бумагу, взглянула на нее раз, другой, оглядела всех - испуганных стариков, взволнованную Таню, недоумевающего Юматика, задержалась взглядом на Гере и тихо проронила Юре:
- Последи, чтобы никто не вошел в комнату. Читать сразу в переводе? спросила она спокойным, как всегда, голосом.
Никто ей даже не ответил.
- "Приказываю всем военным чинам вверенной мне армии: первое стрелять в каждого русского, приблизившегося к... местонахождению...- Нет.К расположению германской воинской части ближе чем на пятнадцать шагов, независимо от того мужчина это, женщина или ребенок..."
- Что? - спросила, не понимая, Таня.
- "...женщина или ребенок".
- Господи, что же это такое?..- прошептала Анна Матвеевна, силясь унять дрожь в руках.
- "Выспрашивать...- то есть нет,- выведывать у населения всеми доступными средствами... о местопребывании и семьях... большевиков, комсомольцев и евреев и ферванден"...- ах, да...- применять при этом подкуп, унд если нотвендиг, не останавливаться ни перед какими методами физического воздействия... Терроризировать население, не подчиняющееся приказам германского командования, массовыми... тодесуртайль... смертными приговорами".
Молчат все.
Только у Геры дергается нога и каблук дробно стучит по половице.
Все молчат.
Да, вот это и есть фашизм. Фашизм, который уничтожила советская армия и который никогда не должен воскреснуть вновь!
Василий Игнатьевич постоял тихонько и, пробормотав: "Ну и дурак ты, Василий Игнатьевич, старый дурак..." - поплелся из комнаты.
- Как страшно, как страшно! Там же наши люди,- прошептала Таня,Дети... матери...
- Тише воды, ниже травы надо жить; авось пронесет,- вздохнула Анна Матвеевна.
- Я не понимаю,- пожала плечами Лиля.- Это гунны какие-то, звери, а папа говорил, что это самая культурная нация.
- Культурная!..- рванулся к столу Гера.- Да их убивать, как волков, нужно.
В запале он ударил кулаком по столу - и краска сползла с его лица и побелели губы.
Лиля пристально взглянула на Геру, шагнула было к нему:
- Гера...
Но Таня перебила ее:
- Юматик, ты можешь рассказать обо всем Хорри и Леше... но так, чтобы не очень их напугать. Остальным - ни слова. Анна Матвеевна, все-таки пора готовить завтрак. А я пойду посмотрю, что делает Василий Игнатьевич, ведь старику очень тяжело...
Лиля и Гера остались одни в комнате. Лиля вплотную подошла к нему.
- Гера,- сказала она настойчиво, глядя прямо ему в глаза,- почему на пакете кровь?
Гера не ответил. Его глаза закрывались, он все грузнее опирался на стол и делался все бледнее.
- Тебе плохо,- спросила Лиля,- тебе больно? Сядь.
Быстрым движением она подставила стул, усадила Геру. Тот опустил голову на стол и пробормотал сквозь зубы:
- Оставь... Ни... чего, мне надо идти.- Но у него не было сил подняться.- Не... могу... Погляди, что у меня тут на плече?
Лиля ловко сняла рукав с одной его руки. Гера скрипнул зубами от боли. На плече содрана кожа, рана кровоточит, густые струйки сбегают по смуглой грязной спине.
- Ты же ранен,- прошептала Лиля и тоже побледнела,- ранен!.. Погоди...
- Пустяки, царапина!
Лиля вдруг начала считать: "Раз, два, три, четыре".
- Что ты? - обессиленно поднял голову Гера.
- Ничего... Ничего... Папа учил, когда очень растеряешься,- посчитай до десяти. Теперь все в порядке.
Лиля быстро подошла к аптечному шкафчику, взяла бинты и вату, пузырек с йодом.
- Гера, сейчас будет очень больно, но так нужно.
- Если нужно,- делай.
- Повернись к свету.
- ...Понимаешь, он успел отскочить.
- Неужели? - спросила Лиля и мазнула йодом.
Гера вздрогнул от боли.
- Да... и все из-за белки... Понимаешь, хрустнула... ветка... Он захрипел... и схватился за сумку.
- Да? Ну, вот и готово,- сказала Лиля спокойно, как будто бы она ничего только что не слышала и ничего только что не узнала.
- Лиля...- Гера впервые взглянул Лиле в лицо.- Лиля, я не хочу, чтобы кто-нибудь...
- Я знаю,- прервала его девочка.- Ну вот... мне надо идти принести воды,- я сегодня дежурю; а ты бы прилег.
- Нет, уж давай я принесу.
- Что ты! А рука?
- У меня есть другая,- усмехнулся Гера и, не глядя на Лилю, пошел к колодцу.
Вон видно из окна, как он вертит вал левой рукой.
А странная девочка Лиля распахнула окно и подставила лицо солнечному лучу и, зажмурившись, улыбнулась.
15. Раны болят
Раны бывают разные.
У Василия Игнатьевича была ранена душа. Он лежал зарывшись лицом в подушку и думал с горечью: "Как же так? Как же могли оставить, забыть нас с детьми здесь, среди этих ужасов и страхов? Почему не позаботились, не предупредили, не вывезли? Почему сейчас никто не поможет, не посоветует? Где Родина, о которой мы говорили ребятам, что она никогда не забывает? Забыла? А ведь она не дремала ни часу, когда сто человек с "Челюскина" остались на льдине в бушующем море. Она послала в полярную ночь ледоколы, собачьи упряжки, лыжников... Сутками не уходили с вахты радисты. Миллионы людей следили за спасательными работами. И, наконец, герои-летчики сели на необычайный аэродром и вывезли всех до единого на материк. Даже маленькая Карина, родившаяся в Ледовитом океане, вернулась домой здоровой и невредимой.
Почему же забыли о наших детях?
А когда Марина Раскова заблудилась в тайге, за ней тоже послали самолеты, вездеходы, опытных таежных охотников. За одной женщиной, пусть даже прославленной летчицей! Почему же, почему же забыли о нас, о ребятах, о детской здравнице?"
Вы не правы, Василий Игнатьевич, не надо сравнивать мирное время и первые дни внезапно грянувшей войны.
Да, не прислали за детьми, потому что коварно и неожиданно враг сбросил на город тонны бомб и город пылал, как факел, и обезумевшие люди выбегали из домов и падали у порога. Матери закрывали своим телом детей и гибли вместе с ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35