- Сыч,- сказала Катя и вдруг всхлипнула.
За ней заплакала Муся. Задрожали губы у Юры.
- Надо что-то делать,- заворчал Леша.- Нельзя сидеть так в темноте и вот с этими плаксами...
- Но что делать? - Таня так хотела бы совета и помощи.- Ведь надо ждать Василия Игнатьевича? Надо?
- Не знаю. Идти куда-нибудь, что ли...
- Не глупите,- резко сказала Лиля, отрываясь от книги.- Надо ждать. А певчая птица из девяти букв - это малиновка.
6. Все это легло на твои плечи
Прошло три дня...
Василий Игнатьевич вернулся постаревший и подавленный: ближайшие села сгорели от бомбежек, где-то севернее идут упорные бои, а здесь немецкие войска прорвали границу и протекли по шоссе на восток, и только в Синькове остался какой-то отряд.
Не обо всем, что впервые видели его старые глаза, поведал он ребятам. Он рассказал только старшим, что разыскал, наконец, председателя сельсовета. Тот, узнав, что в здравнице уже есть дети, взволновался и сказал, что немедленно примет меры. Но пока пусть здравница притихнет, не дает о себе знать, пусть никто не появляется в селах. "Детей не оставим в беде",- сказал он. Василий Игнатьевич скрыл только, что через несколько часов председатель ничего уже не мог сказать и ничем не мог уже больше помочь ни детям, ни себе... Несмотря на предупреждение старого друга, Василий Игнатьевич все-таки хотел идти в Синьково искать немецкое "начальство" и требовать, чтобы оно переправило ребят за линию фронта. С трудом удерживали его от этого Анна Матвеевна и Таня, хотя сами не видели выхода из положения.
Лиля по-прежнему была убеждена, что за ними непременно приедут, и не принимала участия в спорах.
Костик вернулся в здравницу. Правление колхоза, где он жил, сгорело, друзья разбрелись. За скупым его рассказом таилось многое, но ребята не посмели расспрашивать. Таня молча застелила ему постель, поставила на тумбочку кружку, положила полотенце. Костик поднял на Таню благодарный взгляд, но к вечеру снова незаметно исчез из дома. Постель продолжала сиять несмятым крахмальным бельем. С тех пор и повелось: Костик то появлялся, то исчезал куда-то и возвращался вновь.
От Геры не было вестей. Никто не приходил и из села.
Ребята нервничали.
И Таня решила.
Она собрала всех ребят. Маленькое было это "общее собрание" - двое стариков и восемь ребят. И все смотрели на Таню с тревогой и надеждой.
- Так вот, ребята,- сказала Таня, стараясь придать твердость и спокойствие своему голосу,- мы пока никуда отсюда не уйдем. Кто-нибудь, наверное, придет к нам и даст нам знать, что делать дальше.
Таня искала взглядом поддержки у Лили. Та утвердительно кивнула.
- Только не надо паники,- продолжала Таня.- Муся, обещай, что ты не будешь плакать.
Муся, всхлипывая, подняла в салюте грязную руку.
- Честное пионерское,- не буду!
- Никто не имеет права выходить за ограду здравницы. Это, ребята, очень серьезно. Мы должны всегда быть вместе. Я знаю, что Юматик и Пинька сегодня ночью собирались бежать на фронт. Василий Игнатьевич перехватил их у ограды.
- Но послушай, Танечка,- возразил Юматик,- это же наш пионерский долг - помогать армии, ведь мы даже все члены Осоавиахима.
На мгновение Таня растерялась - может быть, Юра прав? Трудно решать такие проблемы в семнадцать лет, да еще когда все в жизни не так, как привык, и в книжках об этом не писали, и никто к этому не подготовил... Как ответить? Но Лиля не стала дожидаться конца размышлений Тани.
- Это не долг, а ребячество,- сказала она.- Вы даже не знаете, где наши части, как к ним пробраться, да и нужны ли ей такие помощники, как вы.
- Ваш долг сейчас,- поддержала ее оправившаяся Таня,- подчиняться решению коллектива и не причинять лишних хлопот старшим.
Пинька был явно смущен: в кармане у него лежала краюха хлеба, которую он приготовил на сегодняшний ночной побег, и стоит пошевельнуться ему, все увидят, как она острыми углами выпирает из кармана...
- Ты как думаешь, Юрка? - шепнул Пинька Юматику...
- Может быть, Лиля и права,- задумчиво протянул Юра.
"Может быть... может быть... вечно этот Юрка раздумывает да раскидывает мозгами, а ты сиди тут, как дурак, с краюхой хлеба в кармане... Эх, пропустил, о чем там говорила Таня".
- Значит, вы согласны с распределением работ,- продолжала тем временем Таня,- все понимают, что Анне Матвеевне одной не справиться?
- У-гу-гу-у,- прогудели ребята.
- Значит, мальчики будут носить воду и поливать огород, а девочки убирать в доме и на кухне. Это все ненадолго...
- Я, однако, в саду еще работать буду,- сказал Хорри.- Молодой сад уход любит.
- Конечно,- подтвердил Василий Игнатьевич.
А Леша был недоволен. Он всегда недоволен, когда говорят о работе. Засунув руки в карманы и покачиваясь с носка на пятку, он заворчал:
- А почему девчонки не будут воду таскать?
Даже Пинька не выдержал:
- Ну и дурень! Что же, Муська, по-твоему, может ведро из колодца вытащить?
- А мне какое дело,- упорствовал Леша,- рад равноправие!
- Да ты пойми, Леша: у женщин бицепсы в десять раз слабее, чем у мужчин. Это анатомия, с этим надо считаться,- убеждал Юматик.
- А чихать мне на твою анатомию! - Леша повернулся к Юре спиной.
- То есть, как это на науку чихать? - возмутился Юра.- Ты балда стоеросовая!..
- Ну, ну,- Лешка сжал кулаки.
- Перестаньте спорить, ребята,- строго сказала Таня.- Слушайте о более важном: мы должны соблюдать полную тишину. Не привлекать внимания врагов. Не кричать, не петь...
- Ну, это все понятно...
- Ворота держать на запоре и не выбегать в лес.
- Хорошо, хорошо,- нетерпеливо перебил Леша,- сами знаем, не маленькие... А вот завтрак почему опять запаздывает? Если порядок,- так порядок.
- Ну, если все понятно, давайте завтракать, Анна Матвеевна,распорядилась Таня,- а пока вы приготавливаете, мы остановим движок и запрем ворота. Пойдемте, Василий Игнатьевич, пойдем, Хорри.
И вот остановлен движок, покрыты маслом части машины, и стоит над ним, опустив измазанные руки, Василий Игнатьевич, склонив голову. "Замолчало сердце здравницы. А как мирно, как ровно стучало! Как, бывало, прислушивался я: "Стучишь, не даешь перебоев. Молодец, машинка! Стучи, стучи!"
Замок повис на главных воротах. Огромный чугунный, он охраняет вход от врагов. А для друзей узенькая калитка прямо в лес. Так и будем жить: для друзей лазейка, калиточка, оторванная доска, заросшая тропка... Для врагов... ну, об этом лучше не думать.
В дом вернулись замкнутые, суровые...
- Где же завтрак, Анна Матвеевна?
Анна Матвеевна молча вынула из буфета груду тарелок, вилок, ножей, положила все это на стол и села.
И вид этой беспорядочной груды на белой крахмальной скатерти, на которой всегда так красиво, в строгом и четком порядке, располагались приборы и цветы, вдруг особенно ударил по сердцам детей. Он говорил о несчастьях, разрухе, о разваливающейся жизни, о растерянности и несобранности взрослых, о страхе и неверии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35