Городской пологий берег отдалялся. Лес вырастал. Вода студила тело, и зуд от царапин утих. Толик несколько раз глотнул воду, выплюнул попавшую в рот щепку.
Течение прибило мальчишек к берегу чуть ниже поворота. Хватаясь за торчащие из земли обнаженные корни, они выбрались наверх, огляделись. Немцев не было. Пригибаясь на всякий случай, они побежали к повороту, легли плашмя и свесили головы вниз. Вода пенилась, крутила доски и мусор. А у самого берега висячие корни держали лейтенанта. Белое лицо запрокинуто, глаза закрыты. На мокрой гимнастерке возле плеча проступало розовое пятно. По ногам хлестала бурая пена, словно старалась стянуть с них сапоги.
Василь и Толик спустились вниз, к самой воде. Из-под ног скатывались комья земли.
– Не поднять нам его! - крикнул Толик
– Надо. Пропадет!
– Мертвый он…
– Надо. Стой крепче. Бери за ту подмышку.
Лейтенант, небольшой ростом, оказался таким тяжелым! Словно смерть прибавила ему весу. Или он воды нахлебался?
Они оторвали его тело от нижних корней, подтащили повыше. И пока один держал лейтенанта, не давал ему сползти вниз, другой нащупывал точку опоры повыше. Лейтенанта подтягивали вверх на несколько сантиметров, и снова передышка, поиск корня потолще - опоры. И - вверх, вверх…
Подойди сейчас немцы вплотную, мальчишки их просто не заметили бы. Они уже не видели ни кипящей внизу реки, ни города за пологим берегом, ни леса над головой. Только тяжелое, обмякшее тело лейтенанта, белое лицо его, розовое пятно на гимнастерке около плеча и витые корни, петлями торчащие из размытой, порушенной земли.
Вверх, вверх, еще, еще немного, еще чуток… Ну же, ну…
Сколько времени они поднимали лейтенанта? Не все ли равно! Они подняли его. Подняли, оттащили от обрыва и повалились рядом, обессиленные. И лежали некоторое время молча. Даже говорить сил не было.
Потом Толик позвал тихонько:
– Василь… Ржавый…
– Ну…
– Жалко лейтенанта.
– Ясно жалко.
– Чего мы с ним теперь?…
– Схороним.
– Даже не знаем, как его звать…
Они снова помолчали. Потом Василь поднялся на колени, посмотрел на лейтенанта.
– Толик, может, у него документы есть?
Тот тоже поднялся.
– Погляди.
Лейтенант лежал на спине. Мокрые светлые волосы прилипли к бескровному белому лбу с четкой полоской поперек.
Василь протянул руку, отстегнул пуговку кармана гимнастерки, хотел пошарить, поискать документы, но тут ему показалось, что белесые ресницы лейтенанта дрогнули. Тень от ветки? Лучик солнца?… А может, и верно ресницы?
– Толик, - сказал Василь шепотом. - А вдруг он живой еще?… Воды наглотался?
– Зеркальце надо, - сказал Толик. - Ко рту. Запотеет, значит, живой.
– Нету зеркальца. А ну, помоги. - Василь осторожно обхватил лейтенанта, с помощью Толика перевернул лицом вниз. Подсунул под его живот свое колено. - Дави ребра.
– Тут кровь.
– Ничего…
Так их учили откачивать утопленников. Из открытого рта лейтенанта вылилось немного воды.
– Повертывай на спину, - скомандовал Василь.
Они перевернули лейтенанта. Розовое пятно у плеча ясно растекалось, становилось больше.
"Не должна у мертвого кровь течь", - подумал Василь и торопливо расстегнул лейтенанту ворот, потом рванул гимнастерку, разрывая ее пополам.
– Ты что? - удивился Толик.
Нательная рубашка лейтенанта тоже была розовой. Василь прижался ухом к груди, поросшей светлыми волосками, затаил дыхание. И услышал слабые толчки.
– Бьется! - воскликнул он так, словно обнаружил, что это его, Ржавого, сердце бьется. - Живой… Раненый он… Перевязать надо.
– Чем?
– Эх, Крольчихи нету. Она б перевязала… - сказал Василь и скинул рубаху.
Ее порвали на полосы, долго перевязывали лейтенанту плечо. Простое вроде дело, а поди перевяжи! Самодельный бинт закручивается, ложится не туда, сползает… Эх, нет Крольчихи, очень у нее ловкие пальцы! Перевязали, наконец, как сумели. Положили лейтенанта поудобней. Василь пошарил в карманах гимнастерки. Извлек серую, размокшую книжечку - комсомольский билет, удостоверение личности, тоже изрядно пострадавшее от воды, и неведомый черный пластмассовый цилиндрик.
– Что это? - спросил Толик.
– Не знаю.
– Может, взрыватель какой? Он же сапер.
– Не похоже.
Василь осторожно повертел цилиндрик в пальцах. Край отвинтился. Цилиндрик оказался полым внутри, в нем - свернутая трубочкой бумажка. Ее вынули и развернули.
"Ф. И. О. Каруселин Геннадий Самсонович.
Год рожд. 1920.
Адрес: дер. Карусель, Смолкинский р-н, Уральской обл.
Мать Каруселина Елена Васильевна".
– Деревня Карусель. Надо же!… - удивился Толик.
Лейтенант шевельнул губами, и мальчишкам показалось, что он произнес два слова:
– Мама… Пить…
5
Флич шел весь день и позволял себе только коротенькие передышки. Сворачивал с шоссе, бросал на землю в тени свой клетчатый пиджак, который нес на руке, усаживался на нем и устраивал ноги повыше, чтобы кровь отливала. Мышцы ног одеревенели и ныли, руки дрожали. Он устало закрывал глаза, и тотчас начинали летать белые мухи, проплывать круги и пятна, складываться в нескончаемые пестрые хороводы. А сквозь них возникали лица Павла и Петра, хмурые и замкнутые, такие, какими они были в тот день, перед побегом.
Где они сейчас? Бредут, верно, по шоссе усталые, грязные, голодные. Ноги сбили с непривычки, хромают. Или под машину попали? От бомбежки не успели укрыться и сейчас раненые истекают кровью?
Сердце Флича сжималось от недобрых предчувствий, он вскакивал на одеревеневшие ноги, подхватывал пиджак, перебрасывал его через плечо, выбирался на шоссе и шагал дальше. То и дело он останавливал встречных, спрашивал, не попадались ли им похожие мальчики-близнецы, светленькие такие, курносые, и с ними серая кудлатая собака.
Встречные только головами мотали. Нет, не видели, не попадались. Да разве станешь разглядывать в этой сутолоке, в нескончаемом потоке повозок, тележек, колясок, людей и животных каких-то одинаковых мальчишек с собакой? Вон их сколько, мальчишек, и все одинаково грязные, усталые.
И Флич шел дальше. И все спрашивал и спрашивал встречных. Он уже и надежду потерял найти Павла и Петра.
И вдруг под вечер на железнодорожном переезде дежурная, подозрительно посмотрев на Флича, спросила:
– Твои, что ль, дети?
– Мои, мои…
– Психи ненормальные. На всем ходу к товарняку причепились.
– Где они? - спросил Флич торопливо и стал зачем-то озираться, будто Павел и Петр прячутся где-то здесь, рядом.
– Я же говорю: к товарняку причепились. Да разве за всем углядишь! - сказала сторожиха с вызовом, словно клетчатый дядька сейчас с нее спросит. - Никакого порядку не стало. То немец бомбит, то машина застревает. У меня вон свои с утра не кормленные! А сменщица не идет, не то заболела, не то сбежала. А как пост бросишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Течение прибило мальчишек к берегу чуть ниже поворота. Хватаясь за торчащие из земли обнаженные корни, они выбрались наверх, огляделись. Немцев не было. Пригибаясь на всякий случай, они побежали к повороту, легли плашмя и свесили головы вниз. Вода пенилась, крутила доски и мусор. А у самого берега висячие корни держали лейтенанта. Белое лицо запрокинуто, глаза закрыты. На мокрой гимнастерке возле плеча проступало розовое пятно. По ногам хлестала бурая пена, словно старалась стянуть с них сапоги.
Василь и Толик спустились вниз, к самой воде. Из-под ног скатывались комья земли.
– Не поднять нам его! - крикнул Толик
– Надо. Пропадет!
– Мертвый он…
– Надо. Стой крепче. Бери за ту подмышку.
Лейтенант, небольшой ростом, оказался таким тяжелым! Словно смерть прибавила ему весу. Или он воды нахлебался?
Они оторвали его тело от нижних корней, подтащили повыше. И пока один держал лейтенанта, не давал ему сползти вниз, другой нащупывал точку опоры повыше. Лейтенанта подтягивали вверх на несколько сантиметров, и снова передышка, поиск корня потолще - опоры. И - вверх, вверх…
Подойди сейчас немцы вплотную, мальчишки их просто не заметили бы. Они уже не видели ни кипящей внизу реки, ни города за пологим берегом, ни леса над головой. Только тяжелое, обмякшее тело лейтенанта, белое лицо его, розовое пятно на гимнастерке около плеча и витые корни, петлями торчащие из размытой, порушенной земли.
Вверх, вверх, еще, еще немного, еще чуток… Ну же, ну…
Сколько времени они поднимали лейтенанта? Не все ли равно! Они подняли его. Подняли, оттащили от обрыва и повалились рядом, обессиленные. И лежали некоторое время молча. Даже говорить сил не было.
Потом Толик позвал тихонько:
– Василь… Ржавый…
– Ну…
– Жалко лейтенанта.
– Ясно жалко.
– Чего мы с ним теперь?…
– Схороним.
– Даже не знаем, как его звать…
Они снова помолчали. Потом Василь поднялся на колени, посмотрел на лейтенанта.
– Толик, может, у него документы есть?
Тот тоже поднялся.
– Погляди.
Лейтенант лежал на спине. Мокрые светлые волосы прилипли к бескровному белому лбу с четкой полоской поперек.
Василь протянул руку, отстегнул пуговку кармана гимнастерки, хотел пошарить, поискать документы, но тут ему показалось, что белесые ресницы лейтенанта дрогнули. Тень от ветки? Лучик солнца?… А может, и верно ресницы?
– Толик, - сказал Василь шепотом. - А вдруг он живой еще?… Воды наглотался?
– Зеркальце надо, - сказал Толик. - Ко рту. Запотеет, значит, живой.
– Нету зеркальца. А ну, помоги. - Василь осторожно обхватил лейтенанта, с помощью Толика перевернул лицом вниз. Подсунул под его живот свое колено. - Дави ребра.
– Тут кровь.
– Ничего…
Так их учили откачивать утопленников. Из открытого рта лейтенанта вылилось немного воды.
– Повертывай на спину, - скомандовал Василь.
Они перевернули лейтенанта. Розовое пятно у плеча ясно растекалось, становилось больше.
"Не должна у мертвого кровь течь", - подумал Василь и торопливо расстегнул лейтенанту ворот, потом рванул гимнастерку, разрывая ее пополам.
– Ты что? - удивился Толик.
Нательная рубашка лейтенанта тоже была розовой. Василь прижался ухом к груди, поросшей светлыми волосками, затаил дыхание. И услышал слабые толчки.
– Бьется! - воскликнул он так, словно обнаружил, что это его, Ржавого, сердце бьется. - Живой… Раненый он… Перевязать надо.
– Чем?
– Эх, Крольчихи нету. Она б перевязала… - сказал Василь и скинул рубаху.
Ее порвали на полосы, долго перевязывали лейтенанту плечо. Простое вроде дело, а поди перевяжи! Самодельный бинт закручивается, ложится не туда, сползает… Эх, нет Крольчихи, очень у нее ловкие пальцы! Перевязали, наконец, как сумели. Положили лейтенанта поудобней. Василь пошарил в карманах гимнастерки. Извлек серую, размокшую книжечку - комсомольский билет, удостоверение личности, тоже изрядно пострадавшее от воды, и неведомый черный пластмассовый цилиндрик.
– Что это? - спросил Толик.
– Не знаю.
– Может, взрыватель какой? Он же сапер.
– Не похоже.
Василь осторожно повертел цилиндрик в пальцах. Край отвинтился. Цилиндрик оказался полым внутри, в нем - свернутая трубочкой бумажка. Ее вынули и развернули.
"Ф. И. О. Каруселин Геннадий Самсонович.
Год рожд. 1920.
Адрес: дер. Карусель, Смолкинский р-н, Уральской обл.
Мать Каруселина Елена Васильевна".
– Деревня Карусель. Надо же!… - удивился Толик.
Лейтенант шевельнул губами, и мальчишкам показалось, что он произнес два слова:
– Мама… Пить…
5
Флич шел весь день и позволял себе только коротенькие передышки. Сворачивал с шоссе, бросал на землю в тени свой клетчатый пиджак, который нес на руке, усаживался на нем и устраивал ноги повыше, чтобы кровь отливала. Мышцы ног одеревенели и ныли, руки дрожали. Он устало закрывал глаза, и тотчас начинали летать белые мухи, проплывать круги и пятна, складываться в нескончаемые пестрые хороводы. А сквозь них возникали лица Павла и Петра, хмурые и замкнутые, такие, какими они были в тот день, перед побегом.
Где они сейчас? Бредут, верно, по шоссе усталые, грязные, голодные. Ноги сбили с непривычки, хромают. Или под машину попали? От бомбежки не успели укрыться и сейчас раненые истекают кровью?
Сердце Флича сжималось от недобрых предчувствий, он вскакивал на одеревеневшие ноги, подхватывал пиджак, перебрасывал его через плечо, выбирался на шоссе и шагал дальше. То и дело он останавливал встречных, спрашивал, не попадались ли им похожие мальчики-близнецы, светленькие такие, курносые, и с ними серая кудлатая собака.
Встречные только головами мотали. Нет, не видели, не попадались. Да разве станешь разглядывать в этой сутолоке, в нескончаемом потоке повозок, тележек, колясок, людей и животных каких-то одинаковых мальчишек с собакой? Вон их сколько, мальчишек, и все одинаково грязные, усталые.
И Флич шел дальше. И все спрашивал и спрашивал встречных. Он уже и надежду потерял найти Павла и Петра.
И вдруг под вечер на железнодорожном переезде дежурная, подозрительно посмотрев на Флича, спросила:
– Твои, что ль, дети?
– Мои, мои…
– Психи ненормальные. На всем ходу к товарняку причепились.
– Где они? - спросил Флич торопливо и стал зачем-то озираться, будто Павел и Петр прячутся где-то здесь, рядом.
– Я же говорю: к товарняку причепились. Да разве за всем углядишь! - сказала сторожиха с вызовом, словно клетчатый дядька сейчас с нее спросит. - Никакого порядку не стало. То немец бомбит, то машина застревает. У меня вон свои с утра не кормленные! А сменщица не идет, не то заболела, не то сбежала. А как пост бросишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84