Но пока этот момент не наступил, «Монте-Кристо» спешил использовать Маке для окончания «мемуаров Дюма», хотя понимал, что этого не хватит даже Для уплаты процентов по долгам…
Стареющий писатель, уже не такой блестящий, громкий, жизнерадостный, но, пожалуй, еще более хвастливый, посоветовал своему молодому другу отнести свои пьесы в театр Жимназ.
Театр Жимназ не заинтересовался творчеством молодого драматурга, но Жюль Верн был упорен и не так легко терял равновесие. Вместе с Мишелем Kappe он приступил к новой работе – оперетте «Жмурки». Музыку к ней писал Аристид Иньяр.
Новый отказ, столь же вежливый, почти совпал с письмом из Нанта. Пьер Верн считал, что год, прошедший с последнего экзамена, – срок достаточный для отдыха. Он писал о Нанте, о домашних новостях, но между строк Жюль прочел ультиматум, который припирал его к стене.
На что мог надеяться литературный новичок в этом новом Париже, где литература с каждым днем отходила на второй план, и где все реже упоминалось слово «республика», и все чаще президент Луи Бонапарт именовался принцем Наполеоном? Ведь до сих пор Жюль Верн был всего лишь автором одноактной комедии, поставленной уже не существующим театром, приписанной в Париже младшему Дюма и не принесшей ему ни одного су. А в Нанте его ждал просторный дом, любящая семья, старые друзья. В памяти всплывали рощи и луга Шантеней, быстрые струи Луары, омывающие остров Фейдо, магнолии набережной де ля Фосс, старые дома, корабли, детство…
«Судьба меня приковала к Парижу, – писал Жюль Верн в ответном письме. – Впоследствии я смогу стать хорошим литератором, но никогда не сделаюсь ничем, кроме плохого адвоката… Единственная карьера, которая меня увлекает и к которой стремлюсь: литература».
Новое письмо из Нанта не было неожиданным. В нем Пьер Верн выражал свою любовь и понимание и соглашался с тем, что его сын должен иметь свою собственную судьбу и… собственные доходы.
Итак, выбор был сделан. Двадцатитрехлетний писатель, не имеющий ни одного напечатанного произведения, остался наедине с огромным городом и со всем светом.
Но это совсем не было переходом в следующий литературный класс, где литература, ради которой он жил, должна была стать средством для поддержания существования. Наоборот, он на второй год оставался в том же, – назовем его приготовительным, – классе, и у него не было уверенности, что он не останется в нем и на третий и на четвертый год…
Что же мог он придумать для того, чтобы просуществовать в Париже до тех пор, пока литература не начнет приносить ему не только славу, но и деньги? И что, в сущности говоря, он умел делать? Правда, он был лиценциатом прав, но он слишком пренебрегал в свое время конторой отца, и поэтому вряд ли мог найти практическое применение своему диплому. А что могли дать ему его знание театра, а тем более литература?…
Молодой Верн начал свою первую самостоятельную службу сверхштатным писцом в конторе некоего Гимара. Он должен был являться в нее в семь утра и покидать ее лишь в девять вечера. Вдобавок контора помещалась вблизи Биржи, на правом берегу Сены, и Жюлю приходилось каждое утро и каждый вечер пересекать почти весь Париж – то в часы рассвета, то в ореоле газовых фонарей.
Вознаграждение сверхштатного писца равнялось шестистам франков в год и по закону не могло быть увеличено в ближайшие восемнадцать месяцев.
Шестьсот франков в год – пятьдесят франков в месяц! Это составляло всего лишь две трети его студенческой ренты, которой не всегда хватало даже на обед. Но и это было бы пустяками, и не для того Жюль переменил судьбу компаньона конторы Верн и Верн в Нанте на положение скромного писца в Париже, чтобы жаловаться на лишения. Самое худшее состояло в том, что на литературу, ради которой он отказался от тихого довольства провинциального адвоката, уже не хватало времени! И очень скоро Жюль отказался от своей скромной службы, променяв ее на нищету интеллигентного пролетария.
Лето 1851 года было для Жюля Верна трудным. «Жени меня, моя дорогая мама, – невесело шутил он в письме домой, – жени меня! Я приму любую жену, которую ты пожелаешь. Я приму ее с закрытыми глазами и открытым кошельком…» Но эти тревожные летние месяцы были в то же время великолепны. Именно тогда, когда все надежды на будущее, казалось, были потеряны, пришли ясность, чистота и легкость мысли и, как это бывает в минуту напряжения всех сил, подлинное вдохновение.
Однако стихотворные строки, так легко льющиеся с его пера, не вызывали у молодого Жюля Верна ничего, кроме разочарования. Легко владея стихом, он все же не мог найти в поэзии своего собственного стиля. Его веселые комедии и либретто оперетт были всегда полны французского юмора и… шаблонны, слишком напоминая те образцы, которым следовал молодой драматург: в них не чувствовалось биения живого сердца писателя, они не выражали его сокровенных дум. Они не были одухотворены образами окружающего мира, обобщенными и сконцентрированными его творческим воображением, словно сверкающей линзой микроскопа. А мысли жгучие, как пламя, мучили молодого писателя все больше. И они раздирали его мозг своим противоречием: то он мечтал собрать воедино и выразить в стихах смутно мелькающие образы внешнего мира, то ему хотелось, хотя бы в воображении, бежать от окружающей его жизни в дальние страны, в необыкновенный мир заоблачных просторов, в душный, но пряный мир сказочной фантастики.
Но что он знал? Нант, литературную республику Монмартра, близлежащие окрестности Парижа… Жюль Верн даже никогда не видел моря, которое так любил по книгам.
В это лето каждый день Жюль Верн проводил на улице ришелье в «своем» углу большого зала Национальной библиотеки. Он искал путь к новому, высокому и чистому виду поэзии – поэзии труда, раскрытия тайн природы и научного вдохновения.Давно ли появились во Франции паровые корабли и железные дороги? Но человек продолжает штурмовать Неизвестное, раскрывая тайны мира, француз Арбан пролетел через Альпы на свободном аэростате. Одна за другой отправляются научные экспедиции – в дебри Черной Африки, в Арктику – а поиски Северо-западного прохода. В России испытывают подводный корабль «Морской чорт». Изобретатели бьются над постройкой электрической машины… Весь этот необычайный мир второй природа созданной руками человека, раскрывался перед глазами изумленного неофита с великолепным, почти пугающим блеском!..
Это не было уходом от тех проблем, которые окружали его, мучили, но казались неразрешимыми: республика или империя, свободный труд или промышленное рабство, демократия, социализм или полицейский режим?… Нет, в старых манускриптах и в новых политических памфлетах Жюль Верн пытался найти ответ на эти вопросы, найти свой собственный путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Стареющий писатель, уже не такой блестящий, громкий, жизнерадостный, но, пожалуй, еще более хвастливый, посоветовал своему молодому другу отнести свои пьесы в театр Жимназ.
Театр Жимназ не заинтересовался творчеством молодого драматурга, но Жюль Верн был упорен и не так легко терял равновесие. Вместе с Мишелем Kappe он приступил к новой работе – оперетте «Жмурки». Музыку к ней писал Аристид Иньяр.
Новый отказ, столь же вежливый, почти совпал с письмом из Нанта. Пьер Верн считал, что год, прошедший с последнего экзамена, – срок достаточный для отдыха. Он писал о Нанте, о домашних новостях, но между строк Жюль прочел ультиматум, который припирал его к стене.
На что мог надеяться литературный новичок в этом новом Париже, где литература с каждым днем отходила на второй план, и где все реже упоминалось слово «республика», и все чаще президент Луи Бонапарт именовался принцем Наполеоном? Ведь до сих пор Жюль Верн был всего лишь автором одноактной комедии, поставленной уже не существующим театром, приписанной в Париже младшему Дюма и не принесшей ему ни одного су. А в Нанте его ждал просторный дом, любящая семья, старые друзья. В памяти всплывали рощи и луга Шантеней, быстрые струи Луары, омывающие остров Фейдо, магнолии набережной де ля Фосс, старые дома, корабли, детство…
«Судьба меня приковала к Парижу, – писал Жюль Верн в ответном письме. – Впоследствии я смогу стать хорошим литератором, но никогда не сделаюсь ничем, кроме плохого адвоката… Единственная карьера, которая меня увлекает и к которой стремлюсь: литература».
Новое письмо из Нанта не было неожиданным. В нем Пьер Верн выражал свою любовь и понимание и соглашался с тем, что его сын должен иметь свою собственную судьбу и… собственные доходы.
Итак, выбор был сделан. Двадцатитрехлетний писатель, не имеющий ни одного напечатанного произведения, остался наедине с огромным городом и со всем светом.
Но это совсем не было переходом в следующий литературный класс, где литература, ради которой он жил, должна была стать средством для поддержания существования. Наоборот, он на второй год оставался в том же, – назовем его приготовительным, – классе, и у него не было уверенности, что он не останется в нем и на третий и на четвертый год…
Что же мог он придумать для того, чтобы просуществовать в Париже до тех пор, пока литература не начнет приносить ему не только славу, но и деньги? И что, в сущности говоря, он умел делать? Правда, он был лиценциатом прав, но он слишком пренебрегал в свое время конторой отца, и поэтому вряд ли мог найти практическое применение своему диплому. А что могли дать ему его знание театра, а тем более литература?…
Молодой Верн начал свою первую самостоятельную службу сверхштатным писцом в конторе некоего Гимара. Он должен был являться в нее в семь утра и покидать ее лишь в девять вечера. Вдобавок контора помещалась вблизи Биржи, на правом берегу Сены, и Жюлю приходилось каждое утро и каждый вечер пересекать почти весь Париж – то в часы рассвета, то в ореоле газовых фонарей.
Вознаграждение сверхштатного писца равнялось шестистам франков в год и по закону не могло быть увеличено в ближайшие восемнадцать месяцев.
Шестьсот франков в год – пятьдесят франков в месяц! Это составляло всего лишь две трети его студенческой ренты, которой не всегда хватало даже на обед. Но и это было бы пустяками, и не для того Жюль переменил судьбу компаньона конторы Верн и Верн в Нанте на положение скромного писца в Париже, чтобы жаловаться на лишения. Самое худшее состояло в том, что на литературу, ради которой он отказался от тихого довольства провинциального адвоката, уже не хватало времени! И очень скоро Жюль отказался от своей скромной службы, променяв ее на нищету интеллигентного пролетария.
Лето 1851 года было для Жюля Верна трудным. «Жени меня, моя дорогая мама, – невесело шутил он в письме домой, – жени меня! Я приму любую жену, которую ты пожелаешь. Я приму ее с закрытыми глазами и открытым кошельком…» Но эти тревожные летние месяцы были в то же время великолепны. Именно тогда, когда все надежды на будущее, казалось, были потеряны, пришли ясность, чистота и легкость мысли и, как это бывает в минуту напряжения всех сил, подлинное вдохновение.
Однако стихотворные строки, так легко льющиеся с его пера, не вызывали у молодого Жюля Верна ничего, кроме разочарования. Легко владея стихом, он все же не мог найти в поэзии своего собственного стиля. Его веселые комедии и либретто оперетт были всегда полны французского юмора и… шаблонны, слишком напоминая те образцы, которым следовал молодой драматург: в них не чувствовалось биения живого сердца писателя, они не выражали его сокровенных дум. Они не были одухотворены образами окружающего мира, обобщенными и сконцентрированными его творческим воображением, словно сверкающей линзой микроскопа. А мысли жгучие, как пламя, мучили молодого писателя все больше. И они раздирали его мозг своим противоречием: то он мечтал собрать воедино и выразить в стихах смутно мелькающие образы внешнего мира, то ему хотелось, хотя бы в воображении, бежать от окружающей его жизни в дальние страны, в необыкновенный мир заоблачных просторов, в душный, но пряный мир сказочной фантастики.
Но что он знал? Нант, литературную республику Монмартра, близлежащие окрестности Парижа… Жюль Верн даже никогда не видел моря, которое так любил по книгам.
В это лето каждый день Жюль Верн проводил на улице ришелье в «своем» углу большого зала Национальной библиотеки. Он искал путь к новому, высокому и чистому виду поэзии – поэзии труда, раскрытия тайн природы и научного вдохновения.Давно ли появились во Франции паровые корабли и железные дороги? Но человек продолжает штурмовать Неизвестное, раскрывая тайны мира, француз Арбан пролетел через Альпы на свободном аэростате. Одна за другой отправляются научные экспедиции – в дебри Черной Африки, в Арктику – а поиски Северо-западного прохода. В России испытывают подводный корабль «Морской чорт». Изобретатели бьются над постройкой электрической машины… Весь этот необычайный мир второй природа созданной руками человека, раскрывался перед глазами изумленного неофита с великолепным, почти пугающим блеском!..
Это не было уходом от тех проблем, которые окружали его, мучили, но казались неразрешимыми: республика или империя, свободный труд или промышленное рабство, демократия, социализм или полицейский режим?… Нет, в старых манускриптах и в новых политических памфлетах Жюль Верн пытался найти ответ на эти вопросы, найти свой собственный путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76