Ирония судьбы… Но разве исполнение наших затаенных желаний всегда приносит нам счастье?
Теперь он хотел только одного: вырваться из Парижа, уединиться в Шантеней, дышать свежим воздухом полей, видеть перед собой спокойное и бесконечное течение Луары. Но ему пришлось ждать до октября, когда явился Пеллерен, новый директор Лирического театра, а с ним Филипп Жилль, старый приятель Жюля Верна, который должен был наследовать ему в должности секретаря.
Но за освобождение пришлось платить не малой ценой: для литературного Парижа Жюль Верн сразу перестал быть человеком, мнение которого о драматургии не безразлично, чье слово имеет вес в одном из крупнейших театров французской столицы. Ныне это был малоизвестный драматург, скорее всего неудачник, начинающий романист, зарекомендовавший себя двумя-тремя рассказами, но провалившийся на попытке написать повесть.
Его молодость ушла, унеся с собой веру в немедленный и неизбежный успех, в какую-то необыкновенную удачу, в славу, не завоеванную, но приходящую утром, вместе с первым почтальоном и приносящую свои дары прямо к изголовью счастливца, у него теперь не было даже тех ста франков в месяц, которые лежали в основе его бюджета, – ведь рассказы его появлялись так редко, а пьесы не приносили почти ничего. Но он зато владел теперь бесценным сокровищем, даром, который губит слабых и обогащает сильных.
Это была свобода!
Его Вселенная
Каждый из нас живет в своей собственной вселенной, масштабы которой он часто склонен считать измерениями великого и безграничного мира звезд, планет и людей.
Для некоторых она ограничена стенами коммунальной квартиры, события в которой они готовы рассматривать, как мировые. Иные мыслят в масштабах своей деревни, родного города и, в крайнем случае, своей страны. Конечно, сейчас мы склонны считать такую узость горизонта исключением, но в XIX веке редко кто мыслил масштабами материков. Вселенная Жюля Верна была огромна: она охватывала весь земной шар – все страны, все части света, включала в себя прошлое и будущее, в нее были включены не только Земля, но и другие планеты солнечной системы, и она достигала таинственной и недоступной до этого времени сферы звезд…
Эта вселенная была не стационарной, – она росла и расширялась с каждым днем. Ныне это был Париж, Франция… Созревание таланта Жюля Верна шло очень медленно, но тем уверенней он включал в пределы своего кругозора другие страны, материки, планеты и далекие звезды…
Далеко не сразу нашел Жюль Верн свой собственный путь, который позволил ему с наибольшей полнотой и силой выразить свое мировоззрение и воплотить в ярких художественных образах многолетние мечты о лучезарном будущем освобожденного человечества, которые вдохнул в него 1848 год.
Жизнь официальной Франции того времени походила на пародию. Палата депутатов заседала в Париже, но она не имела права ни издавать законопроекты, ни вносить поправки в правительственные предложения. Заседания ее были публичны, но печатать прения было запрещено. Каждый мыслящий человек находился под надзором полиции, университет существовал, но внимание было обращено главным образом на древние языки; кафедры философии и истории были упразднены. И всем профессорам было приказано брить усы, чтобы «уничтожить в костюме и нравах последние следы анархии»…
Но была другая Франция – великая страна, населенная великим народом. Этот скованный гигант продолжал трудиться и бороться. Железные пути все дальше протягивались во все концы страны, все гуще становился дым паровозов, пароходов, заводов и фабрик. И все сильнее приливала кровь народа к центру страны – к Парижу. Это была не только столица императора и его своры: жандармов, спекулянтов, шпионов. Это был центр промышленности и торговли, столица науки и мысли, подлинное сердце Франции.
То было время быстрого развития промышленности, расцвета техники. Еще недавно, в 1838 году, первый пароход пересек Атлантику, и то проделав часть пути под парусами, а в шестидесятые годы железные паровые суда установили регулярные рейсы, соединяющие Францию со всем светом, и гигантский «Грейт-Истерн», в девятнадцать тысяч тонн водоизмещения, проложил первый телеграфный кабель между Европой и Америкой.
Когда Жюль Верн в 1848 году приехал в Париж, ему пришлось проделать значительную часть пути на почтовых лошадях. А через пятнадцать лет в Лондоне появился первый метрополитен, и сквозь горный проход Мон-Сенис была начата прокладка тоннеля, соединяющего Францию с Италией.
Открытие в 1831 году фарадеем электрической индукции стало для электротехники началом новой эры. Все глубже опускались, еще неуклюжие, подводные лодки и все выше поднимались аэростаты, движением которых в воздухе пытались управлять их изобретатели.
И, наконец, сами машины – грандиозные паровые молоты, гигантские гидравлические прессы, мощные токарные станки – стали производиться при помощи машин. Наступила последняя фаза промышленного переворота.
Все это создало питательную почву для бурного развития науки, которая во второй половине XIX века переживала удивительно счастливый период своего развития. Это был период великих побед не только частных теорий, но и могучего синтеза, начавшегося объединения воедино разрозненных прежде наук. Майер, Джоуль, Гельмгольц завершили доказательство всемирного закона сохранения энергии, впервые высказанного еще Ломоносовым. Бертло окончательно изгнал из химии понятие жизненной силы. Менделеев, создав свою Периодическую систему, обосновал единство всех химических элементов. Пастер опроверг теорию самозарождения. Дарвин воздвиг гигантское здание теории эволюции и посягнул на божественное происхождение человека.
Наука в эти годы даже вооружила человечество возможностью видеть будущее. Леверье, «на кончике пера», – сидя за столом и вычисляя, – открыл новую планету Нептун, не видимую простым глазом. Менделеев с поразительной точностью описал свойства еще не найденных элементов. Гамильтон чисто математическим путем обнаружил существование конической рефракции. Максвелл на языке дифференциальных уравнений предсказал существование и свойства электромагнитных волн, открытых лишь после его смерти… И Жюлю Верну казалось, что весь облик грядущих дней можно увидеть сквозь волшебную призму науки!
Но как найти путь к этому грядущему? Как преодолеть почти бесконечное противоречие между мечтами о свободе и Второй империей?
На это не давали ответа ни либералы, ни республиканцы. Однако, кроме империи Наполеона III и республики Ламартина и Ледрю Роллена – буржуазных республиканцев 1848 года, существовала еще мечта о справедливой социальной республике (социалистической, как назвали бы ее мы на современном языке), существовали различные социалистические учения, которые, словно цветные факелы, освещали мрачную ночь Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Теперь он хотел только одного: вырваться из Парижа, уединиться в Шантеней, дышать свежим воздухом полей, видеть перед собой спокойное и бесконечное течение Луары. Но ему пришлось ждать до октября, когда явился Пеллерен, новый директор Лирического театра, а с ним Филипп Жилль, старый приятель Жюля Верна, который должен был наследовать ему в должности секретаря.
Но за освобождение пришлось платить не малой ценой: для литературного Парижа Жюль Верн сразу перестал быть человеком, мнение которого о драматургии не безразлично, чье слово имеет вес в одном из крупнейших театров французской столицы. Ныне это был малоизвестный драматург, скорее всего неудачник, начинающий романист, зарекомендовавший себя двумя-тремя рассказами, но провалившийся на попытке написать повесть.
Его молодость ушла, унеся с собой веру в немедленный и неизбежный успех, в какую-то необыкновенную удачу, в славу, не завоеванную, но приходящую утром, вместе с первым почтальоном и приносящую свои дары прямо к изголовью счастливца, у него теперь не было даже тех ста франков в месяц, которые лежали в основе его бюджета, – ведь рассказы его появлялись так редко, а пьесы не приносили почти ничего. Но он зато владел теперь бесценным сокровищем, даром, который губит слабых и обогащает сильных.
Это была свобода!
Его Вселенная
Каждый из нас живет в своей собственной вселенной, масштабы которой он часто склонен считать измерениями великого и безграничного мира звезд, планет и людей.
Для некоторых она ограничена стенами коммунальной квартиры, события в которой они готовы рассматривать, как мировые. Иные мыслят в масштабах своей деревни, родного города и, в крайнем случае, своей страны. Конечно, сейчас мы склонны считать такую узость горизонта исключением, но в XIX веке редко кто мыслил масштабами материков. Вселенная Жюля Верна была огромна: она охватывала весь земной шар – все страны, все части света, включала в себя прошлое и будущее, в нее были включены не только Земля, но и другие планеты солнечной системы, и она достигала таинственной и недоступной до этого времени сферы звезд…
Эта вселенная была не стационарной, – она росла и расширялась с каждым днем. Ныне это был Париж, Франция… Созревание таланта Жюля Верна шло очень медленно, но тем уверенней он включал в пределы своего кругозора другие страны, материки, планеты и далекие звезды…
Далеко не сразу нашел Жюль Верн свой собственный путь, который позволил ему с наибольшей полнотой и силой выразить свое мировоззрение и воплотить в ярких художественных образах многолетние мечты о лучезарном будущем освобожденного человечества, которые вдохнул в него 1848 год.
Жизнь официальной Франции того времени походила на пародию. Палата депутатов заседала в Париже, но она не имела права ни издавать законопроекты, ни вносить поправки в правительственные предложения. Заседания ее были публичны, но печатать прения было запрещено. Каждый мыслящий человек находился под надзором полиции, университет существовал, но внимание было обращено главным образом на древние языки; кафедры философии и истории были упразднены. И всем профессорам было приказано брить усы, чтобы «уничтожить в костюме и нравах последние следы анархии»…
Но была другая Франция – великая страна, населенная великим народом. Этот скованный гигант продолжал трудиться и бороться. Железные пути все дальше протягивались во все концы страны, все гуще становился дым паровозов, пароходов, заводов и фабрик. И все сильнее приливала кровь народа к центру страны – к Парижу. Это была не только столица императора и его своры: жандармов, спекулянтов, шпионов. Это был центр промышленности и торговли, столица науки и мысли, подлинное сердце Франции.
То было время быстрого развития промышленности, расцвета техники. Еще недавно, в 1838 году, первый пароход пересек Атлантику, и то проделав часть пути под парусами, а в шестидесятые годы железные паровые суда установили регулярные рейсы, соединяющие Францию со всем светом, и гигантский «Грейт-Истерн», в девятнадцать тысяч тонн водоизмещения, проложил первый телеграфный кабель между Европой и Америкой.
Когда Жюль Верн в 1848 году приехал в Париж, ему пришлось проделать значительную часть пути на почтовых лошадях. А через пятнадцать лет в Лондоне появился первый метрополитен, и сквозь горный проход Мон-Сенис была начата прокладка тоннеля, соединяющего Францию с Италией.
Открытие в 1831 году фарадеем электрической индукции стало для электротехники началом новой эры. Все глубже опускались, еще неуклюжие, подводные лодки и все выше поднимались аэростаты, движением которых в воздухе пытались управлять их изобретатели.
И, наконец, сами машины – грандиозные паровые молоты, гигантские гидравлические прессы, мощные токарные станки – стали производиться при помощи машин. Наступила последняя фаза промышленного переворота.
Все это создало питательную почву для бурного развития науки, которая во второй половине XIX века переживала удивительно счастливый период своего развития. Это был период великих побед не только частных теорий, но и могучего синтеза, начавшегося объединения воедино разрозненных прежде наук. Майер, Джоуль, Гельмгольц завершили доказательство всемирного закона сохранения энергии, впервые высказанного еще Ломоносовым. Бертло окончательно изгнал из химии понятие жизненной силы. Менделеев, создав свою Периодическую систему, обосновал единство всех химических элементов. Пастер опроверг теорию самозарождения. Дарвин воздвиг гигантское здание теории эволюции и посягнул на божественное происхождение человека.
Наука в эти годы даже вооружила человечество возможностью видеть будущее. Леверье, «на кончике пера», – сидя за столом и вычисляя, – открыл новую планету Нептун, не видимую простым глазом. Менделеев с поразительной точностью описал свойства еще не найденных элементов. Гамильтон чисто математическим путем обнаружил существование конической рефракции. Максвелл на языке дифференциальных уравнений предсказал существование и свойства электромагнитных волн, открытых лишь после его смерти… И Жюлю Верну казалось, что весь облик грядущих дней можно увидеть сквозь волшебную призму науки!
Но как найти путь к этому грядущему? Как преодолеть почти бесконечное противоречие между мечтами о свободе и Второй империей?
На это не давали ответа ни либералы, ни республиканцы. Однако, кроме империи Наполеона III и республики Ламартина и Ледрю Роллена – буржуазных республиканцев 1848 года, существовала еще мечта о справедливой социальной республике (социалистической, как назвали бы ее мы на современном языке), существовали различные социалистические учения, которые, словно цветные факелы, освещали мрачную ночь Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76