Но все-таки со временем это должно действовать угнетающе. Я хочу сказать – их общество.
Снова молчание. На этот раз более длительное. Жиль словно замер.
Она встревожена.
– Ты сердишься?
– Нет, что ты…
Он делает явное усилие.
– Я думаю, ты права…
– Твой отец просто прелесть, – говорит она с жаром. – Какое чувство юмора! Юмор ты от него унаследовал. Он такой славный!..
Она снова закуривает. Когда она творит этот маленький обряд, ее лицо, движения, выражение глаз становятся по-мужски жесткими. В эти минуты она похожа на мальчишку. Точный удар большим пальцем по зажигалке (золоченая вещица, на вид дорогая, и скорее мужская, чем женская), щеки западают, и она скашивает глаза на кончик сигареты, которая вот-вот загорится от вспыхнувшего пламени. Потом резким движением откидывает голову, полураскрытый рот округляется, и губы вытягиваются, как у рыбы, чтобы вместе с дыханием выпустить струю дыма.
– О чем ты думаешь?
– Я смотрю на тебя.
– У тебя такой вид, словно ты о чем-то думаешь.
– Я думаю, что ты особенно хороша, когда закуриваешь. До чего ты пластична! Мне пришло в голову, что жест, которым ты закуриваешь, исчерпывающе полно выражает равноправие мужчины и женщины. Это символ.
Она ничего не говорит в ответ. Она внимательно оглядывает комнату.
– Бог ты мой, как здесь все безвкусно! – вздыхает она. – Ты знаком с хозяевами этой виллы?
– Нет. Папа видел их раз или два.
– Побывав здесь, просто интересно на них поглядеть. Как я ненавижу французских мелких буржуа! Ты только посмотри на камин, на эту фарфоровую пастушку. А эти чудовищные литографии! Где они раздобыли такую мерзость? Не иначе как на рынке в Клиши! Воображаю, что это за люди! Каждый вечер у телевизора. Больше всего любят варьете. А от заграничных передач просто заходятся. С ума сойти!
Она говорила с язвительностью, пожалуй, чрезмерной для такого ничтожного повода.
– Надо стараться не замечать обстановки.
И Жиль улыбнулся.
– Ну, знаешь, такую обстановку попробуй не заметить. Если бы мне пришлось тут жить постоянно, я бы стала психопаткой.
Помолчав, он спрашивает:
– Хочешь, пойдем куда-нибудь?
– Сейчас еще жарко, я немного почитаю.
Он наклоняется, чтобы поднять с пола кипу журналов. Она ежедневно покупает не меньше четырех-пяти штук. Главным образом иллюстрированные еженедельники. Видимо, время до вечера пройдет, как вчера и позавчера. Вероника выкурит полпачки «Голуаз», листая журналы. Прежде всего – «Театр. Кино». Потом – страничка, посвященная новым книгам. И наконец – моды и вообще все то, что идет под рубрикой «Для женщин». Если остается время, она пробегает и статьи, посвященные текущей политике. А он тем временем читает книгу из серии «Плеяд», которую на днях купил. Раз или два ему придется распахнуть дверь, чтобы сквозняк выгнал дым из комнаты. Сидя здесь взаперти, совсем не чувствуешь, что сейчас лето, что дом стоит на берегу океана и что все вокруг залито солнцем. Сюда не долетают ни йодистый запах водорослей, ни аромат вереска, ни свежий ветерок. Почитав так с час, Вероника говорит, что ей хотелось бы позвонить своей подруге Ариане. Может ли она это сделать, не побеспокоив никого в доме? Легко ли дают в этой дыре Париж? Жиль рассеивает все ее сомнения, и она идет в прихожую к телефону. Дверь Вероника за собой не притворяет, и Жиль слышит ее разговор. У нее есть особый «телефонный» голос. Более высокий, чем обычно, с удивительными вариантами интонаций, регистра, тембра. Он вслушивается в это русалочье пенье.
– Ариана? Это Вероника. Да, дорогая! (Восклицания, смех.) Мы вернулись в воскресенье… Я позвонила просто так, какая удача, что ты дома!.. Восхитительно!.. Все было на редкость удачно, мне тебе столько надо рассказать… Нет, мы сейчас в Бретани, у родителей Жиля… Да… У них вилла на берегу моря… Перос-Гирек… Что? Что? Я плохо слышу… Да, я не могла тебе позвонить. Мы уехали сюда в понедельник утром. Мы были в Париже только одну ночь… Нет, что ты!.. Как Шарль? Все в порядке?.. Вы получили наши открытки? В «Даниели», дорогая… А ты как думала!.. Да, это, конечно, безумие. Жиль просто разорился, но мы не могли себе в этом отказать… Роскошный номер с террасой, вид на лагуну… (Пауза.) Ну, если хочешь, назови это балконом… Нет, ты ошибаешься, мне кажется, там есть номера с террасами… Одним словом, это была сказка… О, не знаю точно, наверно, неделю. Мы вернемся, я думаю, в понедельник или во вторник… (Новая пауза, очень долгая, прерываемая только какими-то восклицаниями.) Ну да, конечно, в любой день, когда вы захотите… Не знаю где, как только приедем, начнем искать… Трехкомнатную квартирку, на левом берегу… Хочешь, мы сейчас точно назначим день?.. Ну, когда тебе удобно? В тот четверг?.. По-моему, это пятнадцатое… Договорились. В «Реле»? О дорогая, ты ангел, я безумно рада!.. Договорились… Нет, что ты, обязательно… Все!.. До скорого. Целую тебя.
– Ну ты сильна! Как заливаешь! – говорит Жиль, когда она возвращается в комнату. – С ума сойти!
Она со смехом бросается на него, со звонким молодым и лукавым смехом.
– Такой девке, как Ариана, надо пускать пыль в глаза. Она самое большое трепло в Париже.
– Ей-богу, ты соврешь – недорого возьмешь: и жили мы в «Даниели», и вилла у нас на берегу океана…
– Это не вранье, это дипломатия. Она же не приедет сюда проверять.
Телефонный разговор, казалось, вернул Веронике жизненный тонус.
– Шарль и Ариана приглашают нас обедать с ними в «Реле» в будущий четверг… Колоссально, вот так сразу окунуться в парижскую жизнь, во все…
Жиль как будто не разделяет ее восторга.
– В «Реле»?
– Ну да, теперь это самый модный, самый шикарный ресторан. Все туда ходят.
– Ну, если все туда ходят, он, должно быть, не такой уж шикарный?
– Нет, шикарный, очень шикарный. Сам увидишь, дурачок.
Она стоит перед зеркалом, пристально разглядывая свою фигуру в анфас и в профиль.
– Я могу еще появляться на людях? Как ты считаешь? Я надену свою русскую блузку, ну, знаешь, ту, из зеленого шелка с золотой вышивкой. Через три месяца меня так разнесет, что стыдно будет выйти на люди. Надо пользоваться, пока еще можно.
Стук в дверь, два робких удара. Входит Жанина.
– Я вам не помешала? – спрашивает она застенчиво. – Я только хотела узнать…
– Ой, какая ты аппетитненькая! – говорит Вероника. – Смотри, как бы тебя не слопали. Вот, например, сын этого депутата.
Смутившись, Жанина засмеялась не по-девчачьи кокетливо. На ней синие джинсы и тельняшка. Она очень тоненькая и, кажется, состоит только из длиннющих ног, шеи, маленькой смеющейся рожицы и карих, отливающих золотом глаз. При виде ее вспоминается олененок или какой-то другой грациозный лесной зверек.
– Мы уезжаем на велосипедах, целой компанией. Я пришла спросить, может быть, вы захотите поехать с нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Снова молчание. На этот раз более длительное. Жиль словно замер.
Она встревожена.
– Ты сердишься?
– Нет, что ты…
Он делает явное усилие.
– Я думаю, ты права…
– Твой отец просто прелесть, – говорит она с жаром. – Какое чувство юмора! Юмор ты от него унаследовал. Он такой славный!..
Она снова закуривает. Когда она творит этот маленький обряд, ее лицо, движения, выражение глаз становятся по-мужски жесткими. В эти минуты она похожа на мальчишку. Точный удар большим пальцем по зажигалке (золоченая вещица, на вид дорогая, и скорее мужская, чем женская), щеки западают, и она скашивает глаза на кончик сигареты, которая вот-вот загорится от вспыхнувшего пламени. Потом резким движением откидывает голову, полураскрытый рот округляется, и губы вытягиваются, как у рыбы, чтобы вместе с дыханием выпустить струю дыма.
– О чем ты думаешь?
– Я смотрю на тебя.
– У тебя такой вид, словно ты о чем-то думаешь.
– Я думаю, что ты особенно хороша, когда закуриваешь. До чего ты пластична! Мне пришло в голову, что жест, которым ты закуриваешь, исчерпывающе полно выражает равноправие мужчины и женщины. Это символ.
Она ничего не говорит в ответ. Она внимательно оглядывает комнату.
– Бог ты мой, как здесь все безвкусно! – вздыхает она. – Ты знаком с хозяевами этой виллы?
– Нет. Папа видел их раз или два.
– Побывав здесь, просто интересно на них поглядеть. Как я ненавижу французских мелких буржуа! Ты только посмотри на камин, на эту фарфоровую пастушку. А эти чудовищные литографии! Где они раздобыли такую мерзость? Не иначе как на рынке в Клиши! Воображаю, что это за люди! Каждый вечер у телевизора. Больше всего любят варьете. А от заграничных передач просто заходятся. С ума сойти!
Она говорила с язвительностью, пожалуй, чрезмерной для такого ничтожного повода.
– Надо стараться не замечать обстановки.
И Жиль улыбнулся.
– Ну, знаешь, такую обстановку попробуй не заметить. Если бы мне пришлось тут жить постоянно, я бы стала психопаткой.
Помолчав, он спрашивает:
– Хочешь, пойдем куда-нибудь?
– Сейчас еще жарко, я немного почитаю.
Он наклоняется, чтобы поднять с пола кипу журналов. Она ежедневно покупает не меньше четырех-пяти штук. Главным образом иллюстрированные еженедельники. Видимо, время до вечера пройдет, как вчера и позавчера. Вероника выкурит полпачки «Голуаз», листая журналы. Прежде всего – «Театр. Кино». Потом – страничка, посвященная новым книгам. И наконец – моды и вообще все то, что идет под рубрикой «Для женщин». Если остается время, она пробегает и статьи, посвященные текущей политике. А он тем временем читает книгу из серии «Плеяд», которую на днях купил. Раз или два ему придется распахнуть дверь, чтобы сквозняк выгнал дым из комнаты. Сидя здесь взаперти, совсем не чувствуешь, что сейчас лето, что дом стоит на берегу океана и что все вокруг залито солнцем. Сюда не долетают ни йодистый запах водорослей, ни аромат вереска, ни свежий ветерок. Почитав так с час, Вероника говорит, что ей хотелось бы позвонить своей подруге Ариане. Может ли она это сделать, не побеспокоив никого в доме? Легко ли дают в этой дыре Париж? Жиль рассеивает все ее сомнения, и она идет в прихожую к телефону. Дверь Вероника за собой не притворяет, и Жиль слышит ее разговор. У нее есть особый «телефонный» голос. Более высокий, чем обычно, с удивительными вариантами интонаций, регистра, тембра. Он вслушивается в это русалочье пенье.
– Ариана? Это Вероника. Да, дорогая! (Восклицания, смех.) Мы вернулись в воскресенье… Я позвонила просто так, какая удача, что ты дома!.. Восхитительно!.. Все было на редкость удачно, мне тебе столько надо рассказать… Нет, мы сейчас в Бретани, у родителей Жиля… Да… У них вилла на берегу моря… Перос-Гирек… Что? Что? Я плохо слышу… Да, я не могла тебе позвонить. Мы уехали сюда в понедельник утром. Мы были в Париже только одну ночь… Нет, что ты!.. Как Шарль? Все в порядке?.. Вы получили наши открытки? В «Даниели», дорогая… А ты как думала!.. Да, это, конечно, безумие. Жиль просто разорился, но мы не могли себе в этом отказать… Роскошный номер с террасой, вид на лагуну… (Пауза.) Ну, если хочешь, назови это балконом… Нет, ты ошибаешься, мне кажется, там есть номера с террасами… Одним словом, это была сказка… О, не знаю точно, наверно, неделю. Мы вернемся, я думаю, в понедельник или во вторник… (Новая пауза, очень долгая, прерываемая только какими-то восклицаниями.) Ну да, конечно, в любой день, когда вы захотите… Не знаю где, как только приедем, начнем искать… Трехкомнатную квартирку, на левом берегу… Хочешь, мы сейчас точно назначим день?.. Ну, когда тебе удобно? В тот четверг?.. По-моему, это пятнадцатое… Договорились. В «Реле»? О дорогая, ты ангел, я безумно рада!.. Договорились… Нет, что ты, обязательно… Все!.. До скорого. Целую тебя.
– Ну ты сильна! Как заливаешь! – говорит Жиль, когда она возвращается в комнату. – С ума сойти!
Она со смехом бросается на него, со звонким молодым и лукавым смехом.
– Такой девке, как Ариана, надо пускать пыль в глаза. Она самое большое трепло в Париже.
– Ей-богу, ты соврешь – недорого возьмешь: и жили мы в «Даниели», и вилла у нас на берегу океана…
– Это не вранье, это дипломатия. Она же не приедет сюда проверять.
Телефонный разговор, казалось, вернул Веронике жизненный тонус.
– Шарль и Ариана приглашают нас обедать с ними в «Реле» в будущий четверг… Колоссально, вот так сразу окунуться в парижскую жизнь, во все…
Жиль как будто не разделяет ее восторга.
– В «Реле»?
– Ну да, теперь это самый модный, самый шикарный ресторан. Все туда ходят.
– Ну, если все туда ходят, он, должно быть, не такой уж шикарный?
– Нет, шикарный, очень шикарный. Сам увидишь, дурачок.
Она стоит перед зеркалом, пристально разглядывая свою фигуру в анфас и в профиль.
– Я могу еще появляться на людях? Как ты считаешь? Я надену свою русскую блузку, ну, знаешь, ту, из зеленого шелка с золотой вышивкой. Через три месяца меня так разнесет, что стыдно будет выйти на люди. Надо пользоваться, пока еще можно.
Стук в дверь, два робких удара. Входит Жанина.
– Я вам не помешала? – спрашивает она застенчиво. – Я только хотела узнать…
– Ой, какая ты аппетитненькая! – говорит Вероника. – Смотри, как бы тебя не слопали. Вот, например, сын этого депутата.
Смутившись, Жанина засмеялась не по-девчачьи кокетливо. На ней синие джинсы и тельняшка. Она очень тоненькая и, кажется, состоит только из длиннющих ног, шеи, маленькой смеющейся рожицы и карих, отливающих золотом глаз. При виде ее вспоминается олененок или какой-то другой грациозный лесной зверек.
– Мы уезжаем на велосипедах, целой компанией. Я пришла спросить, может быть, вы захотите поехать с нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52