– Ничего, я уже набрался… И ты тоже…
– Нет… Я угощаю… Два больших шотландских виски, пожалуйста…
– Послушай, давай вернемся в клуб. Нам здорово влетит…
Шарль нагло смеется. Он призывает в свидетели смутно вырисовывающиеся вокруг силуэты:
– Он боится, что ему влетит! Жалкий человек! Им полезно немножко подождать. Настал их черед. Ой, знаешь…
Его смех становится звонким и дробным, он хихикает, как лукавая субретка.
– Знаешь, ты здорово врезал сегодня Ариане.
– Я? Врезал?
– Да еще как! В ресторане. И с таким невинным видом. Ну и язычок у тебя – бритва! – Шарль хлопает Жиля по плечу. – Помнишь, что ты сказал насчет этого гада Фредди? Точно, от одного его вида блевать хочется. Почему я ему руку подаю, сам не знаю… А потом насчет Камю. Ты ее крепко уел, когда напомнил, как она прежде восхищалась Камю. Я получил полное удовольствие, потому что ты бил в самую точку. Ведь еще недавно у нее только и света в окошке было, что Камю. И чего это она вдруг так переметнулась, не знаю…
Добродушное выражение вдруг сползает с лица Шарля, оно становится жестким, и в его воспаленных глазах вспыхивает злоба.
– Когда она начинает трепаться о том, о сем, не считаясь ни с чьим мнением, словно все люди, кроме нее, дерьмо, я… я бы ей… ну не знаю, что бы я с ней сделал…
Он стискивает в руке стакан.
Они выходят на воздух, бродят по улицам. Потом заходят в другой бар. Молча пьют. Наконец Шарль говорит с таинственным видом:
– Я тебе сейчас скажу одну страшную вещь. Но только никому ни звука. Даже жене, понял?
Жиль глядит на него, силясь изобразить на своем лице внимание. Шарль выдерживает паузу. Он чуть отворачивает голову. Пустой взгляд устремлен прямо перед собой.
– Ариана изменяет мне, – говорит он чуть слышно. Жиль не знает, как ему реагировать, он часто моргает, но в полутьме бара этого не видно.
– Ты уверен? Давно это?
– Абсолютно наверняка. Я даже знаю этого малого.
– И ты идешь на это? Ты молчишь?
Шарль толкает Жиля локтем в грудь и подмигивает.
– Я олимпийски спокоен, – заявляет он. – Да к тому же…
И он снова хихикает, словно над неприличным анекдотом.
– …я тоже ей изменяю. Мы квиты. У меня вот такая девочка! (И он поднимает большой палец.)
– Ну что ж, если у вас так заведено… Если вы так счастливы…
Смех Шарля резко обрывается. Перед этими сбивами настроения просто теряешься.
– Счастливы? Кто счастлив? Ты, может быть?
– Да…
– И ты готов поклясться жизнью твоей дочки?
Жиль не отвечает.
– Вот видишь. Чего же зря болтать? Кто может быть счастлив в наше-то время? Погляди на этих мальчиков и девочек. Непохоже, чтобы им было весело: никто даже не улыбнется. А как они танцуют? Мрачно! И это счастье? Не смеши меня.
Однако Шарль не смеется. Он допивает виски.
– Я был счастлив, только когда был пацаном, – продолжает он. – Да, да, пацаном, лет в двенадцать или в тринадцать. А с тех пор никогда. Я бывал возбужден, весел, все, что угодно, но счастлив – нет!
– Пошли. Они уже, наверно, потеряли тер…
– Обожди, дай мне договорить. Не пожар! Дай договорить. В двенадцать-тринадцать лет я был на редкость чистым мальчишкой. Этаким волчонком, представляешь? С родителями – они были очень хорошие люди – мы по воскресеньям ездили…
– Получите! Сколько с нас?
– Да подожди, тебе говорят! – гневно останавливает его Шарль. – Я же не договорил. Так вот, в двенадцать лет я был на редкость чистым мальчишкой. По воскресеньям я со своими родителями…
– Ты все это уже говорил. Что ты хочешь сказать?
– …мы ездили в деревню на нашу маленькую ферму в Перш.
У Шарля слезы на глазах, он сопит, его кадык дергается.
– Ладно, ладно. Ты был чистый мальчишка. Ну и что с того?
– А то, что я превратился в марионетку.
– Прекрасно! Уничижение паче гордости. Время от времени это помогает… Ну, пошли, что ли?
– Одну минуточку, Жиль, будь другом. Я должен тебе рассказать о своем первом причастии…
– Только не сейчас. Завтра я тебе обещаю все выслушать. Ну, давай… Нет, не сюда, это уборная… Вот выход. Возьми меня под руку.
Я вернулся домой около четырех утра. Вероника спала. Три часа спустя я тихонько встал, не разбудив ее. Увиделись мы только вечером, после очень утомительного для меня дня – мне стоило невероятных усилий хоть кое-как справиться со своей работой. Вероника закатила мне сцену.
– Вы что, с ума сошли? Бросили нас и вместо того, чтобы зайти за нами – ведь мы договорились, – надрались как свиньи!
– Я не надрался.
– Шарль был мертвецки пьян и, кроме того, безобразно вел себя с Арианой.
– Браво! Отлично! Наконец-то он взбунтовался.
– Ах вот как, ты считаешь, что это отлично? Он приползает домой в четыре утра в дым пьяный, безобра…
– Ему бы следовало влепить ей разок-другой, я имею в виду Ариану, чтобы показать, кто хозяин дома, а она пусть знает свое место. Так поступали наши предки, и правильно делали.
– Ах вот как! Но я тебе не советую возрождать обычаи старины, потому что со мной, мой милый, этот номер не пройдет, будь уверен!
Вероника говорила сухо. Я никогда еще не видел ее такой – лицо оскорбленной богини, жесткий взгляд. Озлобление старило ее. Думаю, она меня действительно ненавидела в эту минуту. Смывшись от наших дам, как озорные мальчишки, и не придя вовремя за ними, мы свершили не просто преступление, а тягчайшее оскорбление их величеств. Эта невинная проделка, которая случалась, я думаю, во все времена и у всех народов со всеми мужьями хотя бы один раз и которой, мне казалось, не следовало придавать никакого значения, объяснив ее мужской солидарностью, вдруг оказалась грубым выпадом, чудовищным, злонамеренным актом. В два часа ночи, обезумев от волнения, я позвонила на всякий случай домой (говорит Вероника), и мне ответила няня, она сказала, что сама беспокоится, не случилось ли чего… Как ты мог забыть, что она ждет нас к часу?
– Я рассчитывал, что ты к часу вернешься. Я ведь оставил тебе машину.
– Но вы должны были за нами зайти! Друзья Арианы вскоре ушли. Хорошо мы выглядели одни в этом гадюшнике.
– А что, наверно, неплохо. Ведь ты обожаешь атмосферу клуба.
– Две женщины без мужчин!
– А, брось! Вы вполне в состоянии постоять за себя.
– Кинуть нас на произвол судьбы! Это так грубо. Я просто слов не нахожу.
– Вас не приглашали танцевать?
– Мы там ни с кем не знакомы.
– Словно это помеха! А спекулянты наркотиками что зевали? Вам надо было позвонить этому Алексу, он тут же прибежал бы.
– Ты не ошибся. Пожалуй, он и в самом деле прибежал бы.
– И ты встретила бы его с распростертыми объятиями, не сомневаюсь.
Эти слова были явно лишними. Во всех ссорах всегда говоришь что-то лишнее, именно поэтому они так опасны. Я постарался, как всегда, когда мы ссорились, благоразумно свернуть на юмор, но на этот раз Вероника не поддалась;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52