— Да двигай же, болван! — крикнула она, когда остальные машины пошли, а тот еще мешкал. — Нам каждая минута дорога!
— Тихо, тихо, — старался унять ее Джек. — Наберись терпения, на дороге без этого нельзя. И всегда кажется, едешь медленней, чем на самом деле…
Руки Глэдис на коленях сжались в кулаки. О господи, ну до чего ж он рассудительный, когда на него такой стих найдет, а то вдруг сходит с ума, вот как вчера вечером.
— Жалко, нельзя проехать напрямик через пустошь! Циркачам разрешают. А то мигом попали бы на ту сторону.
Джек уткнулся подбородком в грудь, крепко сжал баранку и, пока Глэдис смотрела налево, через пустошь, всерьез подумал было презреть правила и махнуть напрямик, но поборол искушение и медленно двинулся дальше в длинной веренице машин.
Дядя Чарли старательно запер магазин и, покачиваясь, пошел к «роверу». Если он полчасика поколесит вокруг, поглядит, нет ли где парнишки, вреда не будет. Ничего тут нет особенного. И вмешиваться ни к чему. Если увидит его, только осторожненько предупредит: мол, иди домой, пока мать с отцом не чересчур разволновались. А они, уж конечно, будут наведываться домой.
Чуть не забыл! Он вернулся — надо проверить дверь лавки на всякий случай, запер ли. Привычка, давняя привычка, а сейчас чуть не забыл. Стареет, видно. Он потолкал дверь и, успокоенный, повернулся опять к машине. Но ноги стали старые, подагрические, совсем не такие скорые, как ум. Мысленно он повернулся и зашагал еще до того, как одеревенелые суставы подчинились команде мозга, и, словно стреноженный, перегнулся, потерял равновесие и повалился на тротуар, даже вскрикнуть не успел, до того внезапно это вышло. Спасибо, что на своем веку много двигался — был не из последних и на танцах, и в боксе, и в теннисе, и тяжелые ящики с товаром таскал, да еще и повезло в придачу: сумел, падая, опереться на руки, а не грохнулся головой.
— Черт! — Ладоням здорово досталось и локоть разбил в кровь: рукав, чувствуется, намок.
Но вот чудеса — только этим отделался. Голова цела и соображение не потерял. Помнит, кто он есть и что делал, понимает, что подумают люди. И рассуждает здраво: ясно, что зря надрываться нечего, все равно без посторонней помощи не встать. И он не растерялся, не стал паниковать, лежал, точно выброшенный на берег тюлень, и уверенно ждал спасительную волну. Он был начеку, и, едва из-за угла показался первый автомобиль, голубая с белым патрульная полицейская машина, носовой платок был уже наготове — старик замахал и призывно крикнул:
— Тимбер! Сюда!
Машина подъехала.
— Привет. Что это с вами, Чарли? — Немолодой полицейский отлично его знал. Да и кто в квартале его не знал. Но, помогая старику подняться и прислониться к стене, он все-таки пригнулся поближе и нюхнул: не пахнет ли спиртным. — Для ночной гулянки вроде рановато? — Нет, старикан не выпил. Чист как стеклышко. — Давайте-ка я заведу вас домой, а то в «Скорую помощь»…
— Нет, спасибо, друг, я в порядке. Сейчас, только заберусь к себе в машину…
Старик оторвался от стены, хотел показать, мол, все хорошо, никакая помощь больше не требуется, но ноги оказались слабее, чем он надеялся, дрожали и не желали слушаться.
— Ну нет, ничего вы не в порядке. Грош цена и мне и моей службе, если я позволю вам сесть в машину. Так и дураком недолго прослыть…
Дядя Чарли промолчал — первый знак присущего этой семье непокорства. Пойдет домой, а потом все равно сделает по-своему.
— Что-нибудь вам надо, Чарли? Мне только круг объехать, потом собирался закусить. Может, у вас какая забота, так я заеду, передам что надо или привезу. Если, конечно, ничего незаконного! — Полицейский засмеялся; но он хорошо знал Чарли, за стариканом ничего худого не водится.
Дядя Чарли оперся о стену, подумал, и тут — должно быть, сказались годы да и встряска от падения в придачу — что-то заставило его в эту минуту слабости нарушить данное Глэдис слово, совершить ошибку: самовольно взятая на себя обязанность опередила голос здравого смысла.
— Что ж, раз вы все равно объезжаете квартал, вам, наверно, не так уж трудно завернуть и на пустошь. Поглядите тогда, не видать ли где моего племяша, Терри. Он в красном свитере. — Старик предостерегающе возвысил голос: — Он ничего худого не натворил. Просто куда-то подевался. Скажите только, чтоб шел домой, вот и все.
— Сделаю, Чарли. — Полицейский сочувственно подмигнул старику. У него у самого сын. Ему знакомы эти семейные тревоги. — Первым долгом завезем вас домой, а потом сделаю кружок вокруг пустоши. Покажусь у доков. Это никогда не мешает…
— Спасибо, — сказал дядя Чарли. И больше ни слова. У него начала слегка кружиться голова.
16
Лес смотрел через круто уходящую вверх улицу на дом тридцать один. Одно время, когда жизнь в доках била ключом и прилегающие к ним улицы были густо заселены, дом Рона, стоящий последним в ряду, считался самым лучшим. На длинной его ограде красовались киноафиши и портреты актеров с прославляющими их подписями, боковая калитка вела в больший, чем у соседей, сад, и местные ребятишки, с песнями обходя всех на рождество и в День Гая Фокса, всегда надеялись, что здесь их одарят щедрее, чем в стоящих за ним в ряд домишках поплоше. А в прежние времена, когда тут еще не было недостатка в жителях, перед выборами в этом доме неизменно располагался комитет лейбористской партии. Такой уж это был дом — хоть и стоял в ряду других, а все-таки им не чета.
Дом этот и по сей день отличался от большинства других: в нем жили, а почти все остальные были заперты, заколочены, людей переселили в жилье получше. И Рон тут жил, парень не промах — рыльце в пушку, в логове полно краденого, — из тех, что всю жизнь влачат нищенское существование, а под старость поселяются в роскоши на Бермудах. Лес прекрасно знал, каков он, этот Рон. Давно его заприметил. Мечтал и сам стать таким.
Терри посмотрел на ограду. Метра два высотой, доски длинные, прямые, заходят одна на другую — ухватиться не за что. Но Лес справится: разбежится прямо с этой стороны улицы и вскочит, а чтоб вылезти из сада обратно, на что-нибудь станет, уж наверно, там что-нибудь да найдется. Терри опять переключил внимание на мяч, — они продолжали перебрасываться, легко, осторожно, в другое время, уж конечно, перешли бы на сильные, резкие подачи, испытывая противника. Оба молчали. Только и слышно было хлоп, хлоп, когда горе-мяч больно ударял в старательно подставленные ладони.
Лес глянул на небо. Нет, еще недостаточно темно, но уж очень давно они тут ломают комедию. Болтаться дольше опасно — как бы кто чего не заподозрил. Мало ли. Вдруг в одном из соседних домов, где еще живут, кто-нибудь все полчаса сидит у окна и смотрит.
— Эй, приятель! — с притворным вызовом крикнул он, нарочно не называя Терри по имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Тихо, тихо, — старался унять ее Джек. — Наберись терпения, на дороге без этого нельзя. И всегда кажется, едешь медленней, чем на самом деле…
Руки Глэдис на коленях сжались в кулаки. О господи, ну до чего ж он рассудительный, когда на него такой стих найдет, а то вдруг сходит с ума, вот как вчера вечером.
— Жалко, нельзя проехать напрямик через пустошь! Циркачам разрешают. А то мигом попали бы на ту сторону.
Джек уткнулся подбородком в грудь, крепко сжал баранку и, пока Глэдис смотрела налево, через пустошь, всерьез подумал было презреть правила и махнуть напрямик, но поборол искушение и медленно двинулся дальше в длинной веренице машин.
Дядя Чарли старательно запер магазин и, покачиваясь, пошел к «роверу». Если он полчасика поколесит вокруг, поглядит, нет ли где парнишки, вреда не будет. Ничего тут нет особенного. И вмешиваться ни к чему. Если увидит его, только осторожненько предупредит: мол, иди домой, пока мать с отцом не чересчур разволновались. А они, уж конечно, будут наведываться домой.
Чуть не забыл! Он вернулся — надо проверить дверь лавки на всякий случай, запер ли. Привычка, давняя привычка, а сейчас чуть не забыл. Стареет, видно. Он потолкал дверь и, успокоенный, повернулся опять к машине. Но ноги стали старые, подагрические, совсем не такие скорые, как ум. Мысленно он повернулся и зашагал еще до того, как одеревенелые суставы подчинились команде мозга, и, словно стреноженный, перегнулся, потерял равновесие и повалился на тротуар, даже вскрикнуть не успел, до того внезапно это вышло. Спасибо, что на своем веку много двигался — был не из последних и на танцах, и в боксе, и в теннисе, и тяжелые ящики с товаром таскал, да еще и повезло в придачу: сумел, падая, опереться на руки, а не грохнулся головой.
— Черт! — Ладоням здорово досталось и локоть разбил в кровь: рукав, чувствуется, намок.
Но вот чудеса — только этим отделался. Голова цела и соображение не потерял. Помнит, кто он есть и что делал, понимает, что подумают люди. И рассуждает здраво: ясно, что зря надрываться нечего, все равно без посторонней помощи не встать. И он не растерялся, не стал паниковать, лежал, точно выброшенный на берег тюлень, и уверенно ждал спасительную волну. Он был начеку, и, едва из-за угла показался первый автомобиль, голубая с белым патрульная полицейская машина, носовой платок был уже наготове — старик замахал и призывно крикнул:
— Тимбер! Сюда!
Машина подъехала.
— Привет. Что это с вами, Чарли? — Немолодой полицейский отлично его знал. Да и кто в квартале его не знал. Но, помогая старику подняться и прислониться к стене, он все-таки пригнулся поближе и нюхнул: не пахнет ли спиртным. — Для ночной гулянки вроде рановато? — Нет, старикан не выпил. Чист как стеклышко. — Давайте-ка я заведу вас домой, а то в «Скорую помощь»…
— Нет, спасибо, друг, я в порядке. Сейчас, только заберусь к себе в машину…
Старик оторвался от стены, хотел показать, мол, все хорошо, никакая помощь больше не требуется, но ноги оказались слабее, чем он надеялся, дрожали и не желали слушаться.
— Ну нет, ничего вы не в порядке. Грош цена и мне и моей службе, если я позволю вам сесть в машину. Так и дураком недолго прослыть…
Дядя Чарли промолчал — первый знак присущего этой семье непокорства. Пойдет домой, а потом все равно сделает по-своему.
— Что-нибудь вам надо, Чарли? Мне только круг объехать, потом собирался закусить. Может, у вас какая забота, так я заеду, передам что надо или привезу. Если, конечно, ничего незаконного! — Полицейский засмеялся; но он хорошо знал Чарли, за стариканом ничего худого не водится.
Дядя Чарли оперся о стену, подумал, и тут — должно быть, сказались годы да и встряска от падения в придачу — что-то заставило его в эту минуту слабости нарушить данное Глэдис слово, совершить ошибку: самовольно взятая на себя обязанность опередила голос здравого смысла.
— Что ж, раз вы все равно объезжаете квартал, вам, наверно, не так уж трудно завернуть и на пустошь. Поглядите тогда, не видать ли где моего племяша, Терри. Он в красном свитере. — Старик предостерегающе возвысил голос: — Он ничего худого не натворил. Просто куда-то подевался. Скажите только, чтоб шел домой, вот и все.
— Сделаю, Чарли. — Полицейский сочувственно подмигнул старику. У него у самого сын. Ему знакомы эти семейные тревоги. — Первым долгом завезем вас домой, а потом сделаю кружок вокруг пустоши. Покажусь у доков. Это никогда не мешает…
— Спасибо, — сказал дядя Чарли. И больше ни слова. У него начала слегка кружиться голова.
16
Лес смотрел через круто уходящую вверх улицу на дом тридцать один. Одно время, когда жизнь в доках била ключом и прилегающие к ним улицы были густо заселены, дом Рона, стоящий последним в ряду, считался самым лучшим. На длинной его ограде красовались киноафиши и портреты актеров с прославляющими их подписями, боковая калитка вела в больший, чем у соседей, сад, и местные ребятишки, с песнями обходя всех на рождество и в День Гая Фокса, всегда надеялись, что здесь их одарят щедрее, чем в стоящих за ним в ряд домишках поплоше. А в прежние времена, когда тут еще не было недостатка в жителях, перед выборами в этом доме неизменно располагался комитет лейбористской партии. Такой уж это был дом — хоть и стоял в ряду других, а все-таки им не чета.
Дом этот и по сей день отличался от большинства других: в нем жили, а почти все остальные были заперты, заколочены, людей переселили в жилье получше. И Рон тут жил, парень не промах — рыльце в пушку, в логове полно краденого, — из тех, что всю жизнь влачат нищенское существование, а под старость поселяются в роскоши на Бермудах. Лес прекрасно знал, каков он, этот Рон. Давно его заприметил. Мечтал и сам стать таким.
Терри посмотрел на ограду. Метра два высотой, доски длинные, прямые, заходят одна на другую — ухватиться не за что. Но Лес справится: разбежится прямо с этой стороны улицы и вскочит, а чтоб вылезти из сада обратно, на что-нибудь станет, уж наверно, там что-нибудь да найдется. Терри опять переключил внимание на мяч, — они продолжали перебрасываться, легко, осторожно, в другое время, уж конечно, перешли бы на сильные, резкие подачи, испытывая противника. Оба молчали. Только и слышно было хлоп, хлоп, когда горе-мяч больно ударял в старательно подставленные ладони.
Лес глянул на небо. Нет, еще недостаточно темно, но уж очень давно они тут ломают комедию. Болтаться дольше опасно — как бы кто чего не заподозрил. Мало ли. Вдруг в одном из соседних домов, где еще живут, кто-нибудь все полчаса сидит у окна и смотрит.
— Эй, приятель! — с притворным вызовом крикнул он, нарочно не называя Терри по имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59