Уж очень мне у вас понравилось. — И внезапно рассмеялся: — Я, знаете, что вспомнил? Как у некоторых из знакомых, к которым я заходил в эти дни, вытягивались лица, а глаза от страха делались круглыми… Ну, я тут же поворачивал обратно…
— Так он у нас и остался, — закончила мама. — Устроили его в комнате Иосифа. Думаю, там ему будет спокойно. Иосиф уже был вчера, должен опять зайти с минуты на минуту.
Иосиф Виссарионович зашел к Ленину часа через два после моего приезда.
Они пили чай в комнате Ильича и долго совещались. Потом Сталин, торопясь по какому-то срочному делу, ушел. Перед уходом он зашел на кухню и отвел маму в сторону.
— А как у вас с продуктами? Как Ильич питается? Ты смотри, Ольга, корми его по-своему.
Когда Сталин ушел, мама засмеялась.
— А Ленин то же самое о нем спрашивал. «Вы, — говорит, — как Сталина кормите? Позаботьтесь уж о нем, Ольга Евгеньевна, он как будто осунулся…»
Чему-чему, а уж кормить товарищей — этому маму учить не приходилось.
Она была неумолима, когда приближался час обеда или ужина. Стараясь быть неслышной, подходила она к комнате Ильича. Дверь он всегда оставлял открытой.
За письменным столом он или читал, делая пометки, или очень быстро, не отрывая руки от бумаги, исписывал страницу за страницей.
Несколько секунд мама выжидала на пороге. Если, поглощенный рукописью или книгой, Ильич не сразу замечал маму, она отходила. Через несколько минут она возвращалась.
Она повторяла эти свои попытки по несколько раз, выжидая, пока Ильич наконец поднимет голову. Тогда мама тихо окликала его. Но он обычно сразу чувствовал мамино приближение.
— Ольга Евгеньевна, пожалуйста. Вы ко мне, дорогая? — говорил он со своей особенной, предупредительной приветливостью.
— Владимир Ильич, пора обедать, — тихо, но твердо объявляла мама.
— Что вы, Ольга Евгеньевна, я совершенно не голоден. Стоит ли вам, право, беспокоиться. Не хлопочите, я буду работать. Работы-то уж очень много, Ольга Евгеньевна.
— Нет уж, Владимир Ильич, как хотите, а обед я вам сейчас принесу. Поедите и будете опять работать.
В голосе мамы звенели неумолимые нотки. Она подходила к письменному столу и осторожно отодвигала бумаги. Ильич взглядывал на нее и добродушно улыбался.
— Так это обязательно? — покорялся он.
— Абсолютно обязательно, — удовлетворенно говорила мама и бежала на кухню взять уже приготовленную тарелку с какой-нибудь едой.
Мама всегда прислушивалась к тому, что делает Ильич. Готовая поспешить на его зов, она время от времени заглядывала в коридор, который вел в его комнату. Однажды она уловила мимолетный жест. Оторвавшись от рукописи, Ленин устало и рассеянно провел рукой по глазам. Мама заглянула в комнату и тихо спросила:
— Вам ничего не нужно, Владимир Ильич? Сегодня вы работаете с самого утра. Ночью вы тоже писали и заснули только под утро. Отдохнули бы сейчас, прилегли.
Но Ленин уже опять взялся за перо.
— Нет, Ольга Евгеньевна, нужно работать… А отдохнем уже потом.
Маму очень сокрушало то, что она ничем не могла разнообразить меню Ильича.
Продуктов в Питере становилось все меньше. Добавку к нашему столу иногда доставал папа. Несколько раз что-то из съестного приносил Сталин. У нас был еще запас гороха, и гороховым супом и кашей, которые мама старалась повкуснее приправить, она кормила всех: Ильича, товарищей, приходивших к нему, а заодно и нас.
Хлеб доставали с трудом в очередях. Но в доме были сухари, которые еще до Ильича привез один из Павлушиных друзей.
Однажды мне повезло — на рынке я сумела купить корзиночку клубники.
Я хорошо запомнила этот день и вот почему: шагая по направлению к рынку и невольно, по привычке, оглядываясь, я увидела впереди высокую женщину.
Медленно, задумавшись, она шла мне навстречу.
В очень скромном холстинковом платье, в маленькой соломенной шляпке на светлых седеющих волосах, она поразила меня строгим обликом, выражением большой, душевной чистоты. Я так пристально взглянула на незнакомку, когда она поравнялась со мной, что вызвала ее удивленный ответный взгляд. И неожиданная мысль мелькнула у меня: «Да не жена ли это Владимира Ильича? Такой, конечно, такой, должна быть Надежда Константиновна». Я слышала, как произносили товарищи это имя, знала, что, быть может. Надежда Константиновна зайдет к Владимиру Ильичу, но ни ее самой, ни ее фотографии я никогда не видела.
Я еще раз оглянулась на незнакомку и опять поймала себя на мысли: «Да не она ли это?» И сейчас же мне на; память пришло то, что о встрече с Надеждой Константиновной рассказывал Павел. Новгородская партийная организация в мае послала его на областную большевистскую конференцию, которая происходила во дворце Кшесинской. Павел впервые увидел там Ильича и услышал его с трибуны.
Как все делегаты с мест, на конференции должен был выступить и Павел. Выступить перед таким большим собранием, да еще в присутствии Ильича, — на это он не мог решиться. Он пошел и поговорил с Крупской — по работе в секретариате она была связана с приезжими товарищами. Она все поняла.
— Ободрила меня… «Не волнуйтесь, говорит, не волнуйтесь», рассказывал нам Павел, — и сразу согласилась принять доклад в письменном виде, попросила только, чтобы поподробнее.
…В самом радужном настроении, — это было от удачи с клубникой, — я вернулась домой. Внесла в столовую корзинку спелых ягод и чуть не выронила ее от изумления. За столом, рядом с Ильичом, сидела так поразившая меня незнакомка.
— Вот и великолепно, что вы зашли! Надя, Познакомься — это дочь наших милейших хозяев.
Я пожала руку Надежды Константиновны и предложила ей и Ленину отведать клубники.
Ну вот это уж совсем лишнее, — запротестовал он. — И зачем вы тратите деньги? Право, право, мне это совсем не надо… Оставьте лучше Ольге Евгеньевне.
Я с трудом уговорила его съесть немного ягод. Владимира Ильича всегда стесняло, что он заставляет нас хлопотать, беспокоиться о нем. Он боялся затруднить маму и меня малейшей просьбой. Никогда не забывал с предупредительной вежливостью поблагодарить за самую незначительную услугу. А если, оставив работу, он на несколько минут заглядывал в столовую или на кухню, то всегда находил тему, чтобы дружески поболтать. Со мной и мамой.
Разговаривая с ним, трудно было представить, что здесь, в обыденной питерской обстановке, он скрывается от большой опасности, от угрозы, может быть, смертельной. Он никогда не говорил об этом, не выражал ни беспокойства, ни тревоги.
Однажды все мы пережили беспокойную ночь. Было уже, после двенадцати, все легли спать. Неожиданно резкий звонок задребезжал с черной лестницы.
Мы с мамой спали на кухне и вскочили первые. Кто это мог быть? Все были дома, товарищи давно ушли, никто из них не мог прийти в этот час, тем более, что после двенадцати ворота и подъезд запирались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53