Будто он для этих глаз был самым интересным экземпляром человеческой породы в целом мире. Но Армон Джарльз был сильной личностью. Находясь под воздействием гипнотического взгляда брата Домаса, он все-таки смог оглянуться на маленького человека в черном, появившегося у него за спиной. Это был дьякон Дез.
— Здесь он в вашем распоряжении, брат Домас. — сказал Дез. — Первосвященник Гонифаций попросил меня предупредить вас, что этот экземпляр не должен быть испорчен. Слишком больших трудов стоило его заполучить. Он нам дорого обошелся. У вас будут большие неприятности, если с ним что-нибудь случится.
Не сводя глаз с жертвы, брат Домас торопливо ответил:
— Меня не так легко испугать, маленький человечек. Ты знаешь не хуже меня, что мои методы еще только в стадии эксперимента и результаты их непредсказуемы. Если его мозг не выдержит — значит, не выдержит! Таковы мои условия, я не даю гарантий!
— Я предупредил вас, — сказал Дез.
Брат Домас подошел к брату Джарльзу, двигаясь довольно проворно для столь тучного человека.
— Я подробно изучил твое досье и имел возможность внимательно прослушать твою речь на Великой площади, — он указал на солидографический проектор, продолжая смотреть на Джарльза. — Ты очень интересно рассуждаешь. Ты идеалист.
Его тон походил на тон хирурга, рассматривающего необыкновенную опухоль.
— Я оставляю вас, — сказал Дез. — Пойду сообщу его первосвященству о вашем намерении отнестись к этому случаю как к обычному эксперименту .
Брат Домас оглянулся.
— Ты, маленькая злобная рептилия! Твой ограниченный самодовольный мозг тоже чрезвычайно интересует меня. Хотел бы я на досуге покопаться в нем. Или хотя бы мозгу твоего господина Гонифация. Там уж есть над чем поразмыслить. Чего бы я не отдал, чтобы поработать с таким мозгом!
Лицо Деза стало каменным.
— Маска, маска, я тебя знаю! — брат Домас разразился грохочущим смехом. — Разве тебе не известно, что больше всего меня интересуют люди, скрывающие свои мысли и чувства под маской равнодушия? Это дает прекрасный материал для работы! Огромное поле деятельности!
Дез вышел в сопровождении дьяконов, которые только что привели сюда Джарльза.
— Домас снова впился взглядом в Джарльза. И теперь, напряженно изучая его, он, казалось, весь растворился в нем.
— Искренности в тебе более чем достаточно, — продолжил брат Домас, будто читая по его глазам, как в книге. — И негативизма тоже хватает, к тому же достаточно сильного.
Джарльз сделал над собой усилие и отвернулся.
— Нет, я не собираюсь гипнотизировать тебя, — сказал Домас, продолжая смотреть на него в упор. — Гипноз только мешает моей работе. Он, как и анестезия, уничтожает те реакции, которые необходимы мне для исследований.
Теперь он перестал рассматривать Джарльза.
— Лучше уж садись, — священник указал на стул.
Тут Джарльз заметил приближающихся к нему священников. Эмблемы на их рясах, с переплетающимися нервной и кровеносной системами, указывали на то, что они принадлежат к Третьему кругу Иерархии, кругу докторов и психиатров невысокой квалификации.
Двое из них подхватили Джарльза за локти и потащили к креслу. Уже не надеясь на спасение, он все-таки оказывал им сопротивление. Ему удалось ударом кулака сбить одного из священников с ног. Остальные схватили его за руки и усадили в кресло, стоящее в центре комнаты. Зажимы защелкнулись.
Все это время брат Домас не замолкал ни на минуту.
— Правильно, все правильно. Сопротивляйся, преодолевай трудности! Мне это только облегчит работу.
Священники Третьего круга отступили на несколько шагов от кресла. Сидение оказалось на удивление удобным, но тело Джарльза было так закреплено, что он не мог повернуть головы. К его телу подключили всевозможные пневматические и электрические датчики. После этого ему сделали внутримышечную инъекцию. Брат Домас недовольно заворчал.
— Нет, это не настоящая сыворотка. Узнать правду — это только часть дела. От тебя нам нужно больше, чем просто правда.
С этими словами Домас занял место у клавиатуры солидографа.
— Что такое личность? — произнес он; в его голосе послышались новые нотки. — Этого всего лишь мировоззрение или система мировоззрений, и ничего более. Мы изменим твое мировосприятие. Разве тогда не изменится личность? Наш ответ будет таков: человек непременно изменится. Конечно, это произойдет постепенно, так, что сам он ничего не ощутит. Твои взгляды и раньше менялись. Даже из досье видно, что они у тебя менялись чаще и в большей степени, чем у других. И все-таки ты считаешь себя полноценной личностью. Меня это смущает, — казалось, он выступает перед аудиторией, где сидят послушники. — Для думающего человека нет более неприятных ощущений, чем те, которые вызваны осознанной им самим переоценкой ценностей. Возможно, что при этом он во всех подробностях вспоминает и сам процесс изменения собственных взглядов. Но прежние выводы его уже не интересуют. У него новая система отсчета, которая может оказаться полной противоположностью старой. И все же память и интуиция подсказывают ему, что и тогда и теперь он являлся одной и той же личностью. Итак, мы возвращаемся к нашему сложному и запутанному вопросу.
Ответ довольно прост. Память — только связующее звено между прошлым и настоящим. Но память может соединить любые, даже самые разнородные части целого. Ведь она холодна и бесстрастна и у нее нет морали. Теперь подумай о человеке, которым ты больше всего восхищаешься, а затем обрати свои мысли к тому, кого ты больше всего презираешь. Представь их обоих, как две стадии жизни одного человека. Представь, что эти две стадии соединяет между собой память. Ты видишь — это возможно.
Да, личность изменчива. Проблема состоит лишь в том, как ускорить эти изменения.
Теперь ты понимаешь, что мы хотим сделать с тобой, не так ли? Ну конечно же, ты все понимаешь!
Не слушать рассуждения брата Домаса Джарльзу мешал его собственный страх.
— Нет-нет, — продолжал Домас, — не думай, что твое прошлое будет заменено каким-нибудь другим. Это было бы убийством в самом буквальном смысле. Забудь все, что я говорил тебе о памяти. Личность изменяется, но память — осознание личностью своего «я» — останется при этом прежней.
После этих слов Джарльз почувствовал нечто, похоже на облегчение. Теперь он по крайней мере знал, откуда ему ждать удара и собрал все свои силы на борьбу с невидимым врагом. Он вспомнил свою ненависть к Иерархии, зарождающуюся веру в колдовство и задрожал при мысли, что может потерять эти новые для него ощущения. Он вспомнил о своей любви к Нории и презрении к людям вроде дьякона Деза. Но самое главное, что у него было за это твердая вера в право каждого простолюдина на свободу, на равенство, на распределение земных богатств по справедливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Здесь он в вашем распоряжении, брат Домас. — сказал Дез. — Первосвященник Гонифаций попросил меня предупредить вас, что этот экземпляр не должен быть испорчен. Слишком больших трудов стоило его заполучить. Он нам дорого обошелся. У вас будут большие неприятности, если с ним что-нибудь случится.
Не сводя глаз с жертвы, брат Домас торопливо ответил:
— Меня не так легко испугать, маленький человечек. Ты знаешь не хуже меня, что мои методы еще только в стадии эксперимента и результаты их непредсказуемы. Если его мозг не выдержит — значит, не выдержит! Таковы мои условия, я не даю гарантий!
— Я предупредил вас, — сказал Дез.
Брат Домас подошел к брату Джарльзу, двигаясь довольно проворно для столь тучного человека.
— Я подробно изучил твое досье и имел возможность внимательно прослушать твою речь на Великой площади, — он указал на солидографический проектор, продолжая смотреть на Джарльза. — Ты очень интересно рассуждаешь. Ты идеалист.
Его тон походил на тон хирурга, рассматривающего необыкновенную опухоль.
— Я оставляю вас, — сказал Дез. — Пойду сообщу его первосвященству о вашем намерении отнестись к этому случаю как к обычному эксперименту .
Брат Домас оглянулся.
— Ты, маленькая злобная рептилия! Твой ограниченный самодовольный мозг тоже чрезвычайно интересует меня. Хотел бы я на досуге покопаться в нем. Или хотя бы мозгу твоего господина Гонифация. Там уж есть над чем поразмыслить. Чего бы я не отдал, чтобы поработать с таким мозгом!
Лицо Деза стало каменным.
— Маска, маска, я тебя знаю! — брат Домас разразился грохочущим смехом. — Разве тебе не известно, что больше всего меня интересуют люди, скрывающие свои мысли и чувства под маской равнодушия? Это дает прекрасный материал для работы! Огромное поле деятельности!
Дез вышел в сопровождении дьяконов, которые только что привели сюда Джарльза.
— Домас снова впился взглядом в Джарльза. И теперь, напряженно изучая его, он, казалось, весь растворился в нем.
— Искренности в тебе более чем достаточно, — продолжил брат Домас, будто читая по его глазам, как в книге. — И негативизма тоже хватает, к тому же достаточно сильного.
Джарльз сделал над собой усилие и отвернулся.
— Нет, я не собираюсь гипнотизировать тебя, — сказал Домас, продолжая смотреть на него в упор. — Гипноз только мешает моей работе. Он, как и анестезия, уничтожает те реакции, которые необходимы мне для исследований.
Теперь он перестал рассматривать Джарльза.
— Лучше уж садись, — священник указал на стул.
Тут Джарльз заметил приближающихся к нему священников. Эмблемы на их рясах, с переплетающимися нервной и кровеносной системами, указывали на то, что они принадлежат к Третьему кругу Иерархии, кругу докторов и психиатров невысокой квалификации.
Двое из них подхватили Джарльза за локти и потащили к креслу. Уже не надеясь на спасение, он все-таки оказывал им сопротивление. Ему удалось ударом кулака сбить одного из священников с ног. Остальные схватили его за руки и усадили в кресло, стоящее в центре комнаты. Зажимы защелкнулись.
Все это время брат Домас не замолкал ни на минуту.
— Правильно, все правильно. Сопротивляйся, преодолевай трудности! Мне это только облегчит работу.
Священники Третьего круга отступили на несколько шагов от кресла. Сидение оказалось на удивление удобным, но тело Джарльза было так закреплено, что он не мог повернуть головы. К его телу подключили всевозможные пневматические и электрические датчики. После этого ему сделали внутримышечную инъекцию. Брат Домас недовольно заворчал.
— Нет, это не настоящая сыворотка. Узнать правду — это только часть дела. От тебя нам нужно больше, чем просто правда.
С этими словами Домас занял место у клавиатуры солидографа.
— Что такое личность? — произнес он; в его голосе послышались новые нотки. — Этого всего лишь мировоззрение или система мировоззрений, и ничего более. Мы изменим твое мировосприятие. Разве тогда не изменится личность? Наш ответ будет таков: человек непременно изменится. Конечно, это произойдет постепенно, так, что сам он ничего не ощутит. Твои взгляды и раньше менялись. Даже из досье видно, что они у тебя менялись чаще и в большей степени, чем у других. И все-таки ты считаешь себя полноценной личностью. Меня это смущает, — казалось, он выступает перед аудиторией, где сидят послушники. — Для думающего человека нет более неприятных ощущений, чем те, которые вызваны осознанной им самим переоценкой ценностей. Возможно, что при этом он во всех подробностях вспоминает и сам процесс изменения собственных взглядов. Но прежние выводы его уже не интересуют. У него новая система отсчета, которая может оказаться полной противоположностью старой. И все же память и интуиция подсказывают ему, что и тогда и теперь он являлся одной и той же личностью. Итак, мы возвращаемся к нашему сложному и запутанному вопросу.
Ответ довольно прост. Память — только связующее звено между прошлым и настоящим. Но память может соединить любые, даже самые разнородные части целого. Ведь она холодна и бесстрастна и у нее нет морали. Теперь подумай о человеке, которым ты больше всего восхищаешься, а затем обрати свои мысли к тому, кого ты больше всего презираешь. Представь их обоих, как две стадии жизни одного человека. Представь, что эти две стадии соединяет между собой память. Ты видишь — это возможно.
Да, личность изменчива. Проблема состоит лишь в том, как ускорить эти изменения.
Теперь ты понимаешь, что мы хотим сделать с тобой, не так ли? Ну конечно же, ты все понимаешь!
Не слушать рассуждения брата Домаса Джарльзу мешал его собственный страх.
— Нет-нет, — продолжал Домас, — не думай, что твое прошлое будет заменено каким-нибудь другим. Это было бы убийством в самом буквальном смысле. Забудь все, что я говорил тебе о памяти. Личность изменяется, но память — осознание личностью своего «я» — останется при этом прежней.
После этих слов Джарльз почувствовал нечто, похоже на облегчение. Теперь он по крайней мере знал, откуда ему ждать удара и собрал все свои силы на борьбу с невидимым врагом. Он вспомнил свою ненависть к Иерархии, зарождающуюся веру в колдовство и задрожал при мысли, что может потерять эти новые для него ощущения. Он вспомнил о своей любви к Нории и презрении к людям вроде дьякона Деза. Но самое главное, что у него было за это твердая вера в право каждого простолюдина на свободу, на равенство, на распределение земных богатств по справедливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56