Первым, что я увидела, вьезжая в поселок, была длинная цепь супермаркетов вдоль шоссе. А потом мне открылась сюрреалистическая картина — над домами реял огромный полосатый рекламный аэростат в форме конфеты, флюоресцирующий ярко-красным и ослепительно-белым.
Повсюду понастроили новых жилых корпусов, нагромоздили их друг на друга, как детские кубики, и разбросали по луговинам у реки. Над дамбой возвышались автоматические заводы. Куда подевались обогатительные комбинаты? Их трубы, как и сами горные разработки, теперь скрывались под землей, и только клубы дыма — цвета бронзы или темные, подсвеченные неоновыми огнями — время от времени вырывались в ночь. На главной улице сияли огнями вывески баров. Медные блоки — основной строительный материал во времена горнозаводского расцвета — теперь покрылись окисями и потускнели. Блочные дома съежились между громадами новых зданий. Восточное на глазах превращалось в город, а старый поселок вытесняли прочь, словно выдавливали пасту из тюбика.
Ради модернизации некоторые улицы просто стерли с лица земли. Улица, на которой когда-то жила я, оказалась одной из них.
Я остановила такси там, где кончался смутно знакомый переулок, и где некогда начиналась наша с матерью улица. Теперь ее не было. Было так странно, что ее больше нет — словно кто-то взял и стер ластиком огромный кусок моей жизни, словно это были лишь слухи. Вправду ли мы здесь жили? Произошло ли то, что связано для меня с этим местом, на самом деле? Вдруг стало казаться, что воспоминания могут быть и ложными, просто плод воображения, созданный разумом, чтобы заполнить пустоты в сознании.
Даже деревья исчезли.
Я вспоминала свой первый дом каждый раз, стоило мне учуять запах аниса. А теперь здесь единственное место в мире, где для меня никогда не будет пахнуть анисом.
Я расплатилась с такси и побрела прочь, скользя меж теней и огней. Потом неторопливо поднялась по пандусу, миновала арку и вышла на вымощенную плиткой площадь с фонтаном из жидкого стекла. Мой дом был где-то здесь. Может быть, я смогла бы отыскать его. Может быть, он до сих пор тут — в новой кирпичной кладке, в плитке, которой вымощена площадь. Как на тех безумных рисунках-головоломках, где надо разглядеть девичий глаз в контурах цветка или цветок в девичьем глазу.
Но я не разгадала эту головоломку.
Одно было несомненно — церковь Возрожденного Христианства никуда не делась. Касси побывала там, Джейс тоже. Джон Трим писал мне, что именно там мой грех выставлен на всеобщее обозрение для тех, кто способен разглядеть.
Внезапно кости мои словно превратились в воду. Я в очередной раз удивилась, что я здесь делаю и зачем следую прихотям своих врагов.
Там, где вдоль реки выстроились жилые кварталы, под землю ведет тоннель. Может быть, мой путь лежит туда?
Я пошла через весь город, перешла через реку по новому стальному мосту. Двинулась дальше по новой дороге, отсвечивающей в темноте белым, вдоль которой до сих пор росли полевые цветы. Мое сердце колотилось тем сильнее, чем ближе я подходила к тому дню из своего детства.
До берега первого из высохших каналов оставалось примерно четверть мили, когда путь мне преградил забор. Сквозь щель я увидела какую-то стену и бледный купол — будущую крышу то ли обогатительного комбината, то ли театра. Строящиеся здания тянулись на две-три мили дальше того места, где зияла каменоломня и лаз в нее. Словно огромные песчаные дюны, они облепили и задушили главное место моего детства.
Я вернулась обратно в центр и долго не могла вспомнить, где вообще находится церковь Возрожденного Христианства. Без сомнения, в моем подсознании нашлись тому причины. На уровне же сознания я была просто смущена и растеряна.
На углу одной из старых улиц стояла захудалая гостиница. Регистрацией постояльцев в ней занимались автоматы, а лифт музыкально скрипел и скрежетал. Я вошла в номер, который во многом напоминал лифт, с той лишь разницей, что в комнату умудрились втиснуть кое-какую мебель, легла на кровать и стала слушать город. Городской шум нынешнего Восточного был почти неотличим от шума Ареса, только здесь он был не столь громким и самоуверенным.
Той ночью я раз десять принимала душ. В номере было жарко, окна не открывались, кондиционер барахлил. Мне стало казаться, что в отеле нет никого, кроме меня, ни единого человека. Я ощутила себя одинокой, как никогда прежде, ибо теперь даже сама не могла составить себе компании.
Когда восходящее солнце подожгло Восточное, я лежала на кровати в отеле, потому что снаружи было слишком ярко, чтобы выходить, слишком жарко, чтобы отправляться на поиски ответов. Но может оказаться и так, что здешняя церковь закрыта после захода солнца. Я рассчитывала подождать в номере до сумерек, но мысль о том, чтобы провести весь день одной в этой комнате или о том, чтобы гулять ночью по сухим лугам, наполнила мою душу смутными страхами. Я не хотела пить сейчас — только не в Восточном, где все началось. Космолетчик был так щедр на подарки, а потом и парень из бара добавил свой «последний танец». Я могла продержаться на этом два или три дня, если буду беречься от солнца. Но одни сутки уже истекли, шел второй день.
Когда солнце стало клониться к западу, я надела широкополую шляпу и темные очки, спустилась вниз, покинула стены вроде бы безлюдного отеля и вышла на улицу. На мостовой лежали длинные незнакомые тени новых домов. Я спросила у кого-то, как пройти к церкви. Это было — как пересматривать заново фильм, который смотрела давным-давно, вспоминая повороты сюжета, только когда они происходят на экране. Там — перекресток, тут — угол лавочки, ныне зажатой со всех сторон громадами новостроек. Темные силуэты деревьев остались прежними, ограда тоже, хоть и поблекла от времени. Двери церкви автоматически распахивались, стоило к ним подойти.
Я не узнавала церковь, память подводила меня. Или же храм изменился до неузнаваемости. В простых, без украшений, белых стенах зияли разверстые раны витражей — словно спелые гранаты, зеленый дягиль и синяя тушь. Покров на алтаре был бело-голубой, как в Аресе, и истекали кровью бутоны роз в руках беломраморных ангелов с тусклой позолотой на опахалах крыльев. Благовония струились над алтарем, словно мираж. Дрожал язычок хрустальной лампады, показывая, что Бог — здесь. Но больше никого нет дома.
Я стояла на кафельном полу, напряженным взором окидывая интерьер храма. Сердце отчаянно колотилось, пока я искала на стенах огненные письмена: «Сабелла Кэй проклята во веки веков». Но никаких надписей не было, и лишь ангелы с розами служили напоминанием о письме Касси. Здесь точно не было никаких мраморных ангелов в те времена, когда мы с матерью сидели на этих скамьях среди других прихожан, с волнением ожидая, что божественный свет воссияет над нами и озарит наши души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41