Это, должно быть, сон, галлюцинации, последствия перенесенной травмы! Однако, нет! Он прислушался к возгласам матери, поморщился и ринулся было навстречу возлюбленной. Однако, проковыляв несколько шагов, остановился и задумался. Зачем она пришла? Какое ему теперь до нее дело? Они теперь принадлежат разным мирам, и их жизни более не пересекаются. Колов застонал и отошел от двери, которую уже приоткрыл. Уселся на колченогий стул, такой же колченогий, как и его хозяин. Взор упал на запылившуюся за неупотреблением «Тактику» Бутакова. Теперь одна тактика и стратегия – не сойти с ума от своей беспомощности и никчемности, остаться тем, кто ты есть, и не дать судьбе вертеть собой!
В это время все вошли в гостиную. Михаил с отчаянно бьющимся сердцем слушал, что говорила Маша, но сначала от волнения не понимал ни слова. Потом, когда ему удалось немного справиться с душевным смятением, он стал вникать в ее рассказ и пришел в полное недоумение от той несуразицы, которая явно проступала в речах новоявленной баронессы Корхонэн. Что она такое говорит? Он умер? В это время Евдокия Осиповна, не выдержав, напустилась на Машу. Михаил вскочил и бросился в комнату. То, что он увидел, заставило его побледнеть. Маша, ненаглядная его девочка, прелестная, ставшая еще краше, в чудном меховом манто с закрытыми от ужаса и унижения глазами, сжалась под испепеляющими взглядами всего семейства, расположившегося вокруг, точно звери, готовые рвать на части свою добычу. На звук его голоса Маша открыла глаза, и взоры их встретились. Он ждал этого весь прошедший страшный год. Именно эти бездонные глаза смотрели на него и заставляли жить, когда он проваливался во мрак. Он стиснул зубы. Сжал кулаки, пытаясь казаться невозмутимым, холодным, отстраненным. Чужим! Михаил видел, как ей больно и страшно от подобной перемены, но это не шло ни в какое сравнение с его болью! Когда бедная Маша поднялась и робким неуверенным шагом двинулась прочь, он с трудом подавил желание остановить ее, развернуть к себе и покрыть лицо страстными поцелуями. Хлопнула дверь, в комнате еще витало облако ее упоительных духов. Родители и братья выжидательно смотрели на Михаила. Неужели простит и бросится вслед? Унизится до жалкой роли любовника богатой вертихвостки? Михаил прочитал немой вопрос в глазах матери, та готова была упасть перед ним на колени, преграждая путь. Отец, кашлянув, хотел сказать что-то ободряющее, но любое слово теперь показалось бы фальшью, поэтому Михаил резко развернулся и ушел к себе.
Глава пятнадцатая
Маша, сама не своя от пережитого, с трудом поднялась в квартиру, рассеянно сняла шляпу, да так и осталась сидеть на стуле, держа ее в безжизненной опущенной руке. Надо бы поплакать, но слезы застыли. Да и что толку теперь плакать? Радоваться надо, Миша действительно жив! Только он не желает знать ее, не хочет понять, что произошло. Но ведь ее любовь не исчезла, она здесь, в груди, и по-прежнему жжет и мучает. Видимо, судьба ее такая – прожить всю оставшуюся жизнь с чужим нелюбимым человеком, любя другого, мечтая о нем во снах и воспоминаниях. Что ж, значит, придется смириться, поставить на себе крест? О как это страшно и несправедливо! А ведь если бы Михаил пожелал ее выслушать, понял, проникся, то тогда… Что тогда? Что делать? Скандал? Развод? Мучительные выяснения отношений с мужем, свекровью и бедной матерью, искренне верящей, что обманом сотворила счастье дочери?
В углу что-то зашуршало. Маша вздрогнула и пошевелилась. Только теперь она поняла, что уже долго сидит вот так, без движения, в пустой темной квартире. Надо бы зажечь лампу и вскипятить чай. Она вспомнила, что целый день ничего не ела. Шорох и писк повторились, и Маша со страхом и отвращением увидела, как из темноты угла быстро и по-хозяйски смело бежит мышь. Ей тотчас же вспомнились белые мыши, которых Генрих изображал на своих странных картинах. Она пригляделась и с изумлением поняла, что и эта мышь тоже белая, только в темноте она не сразу различила это. Маша поднялась, чтобы прогнать ее, но подлая тварь не испугалась, наоборот, она остановилась, повернула маленькую головку и вперила в девушку пронзительный взор своих глаз-бусинок. Маша замерла, она знала, что испуганные грызуны могут даже покусать. Мышь и впрямь ощерилась, показались ряд мелких острых зубов и яркий красный язычок. Маша испугалась не на шутку и, схватив диванную подушку, швырнула ее. Подушка упала на пол и из-под нее, точно брызги, рассыпались в разные стороны десятка два невесть откуда взявшихся тварей, словно та, первая, лопнула от удара и породила новых. Маша завизжала. Полчища белых мышей, больших и маленьких, прямо на ее глазах заполняли собой пространство комнаты. Это были странные, диковинные мыши с горящими осмысленными глазками и дьявольскими ухмылками на маленьких оскаленных мордочках. Они кишели вокруг, а их длинные тонкие хвосты образовывали непроходимую сеть на полу. «Сейчас я запутаюсь в этих хвостах. Упаду, и они загрызут меня!» – мелькнула мысль, и Маша опрометью бросилась в переднюю, чтобы покинуть квартиру. Подбежав к двери, она схватилась за засов, потянула его и тут поняла, что дверь с другой стороны тоже кто-то пытается открыть. Маша не знала, что ей делать – вырваться наружу, спасаться от ужасных тварей или бороться с неведомым пришельцем. Времени и сил на размышление не было, дверь распахнулась, и обессилевшая от ужаса девушка упала на руки матери.
Испуганная Елизавета Дмитриевна едва перевела дух от неожиданности.
– Маша, девочка! Ты так меня до разрыва сердца доведешь! Да что с тобой? Какие такие мыши? У нас, слава Богу, их и нет вовсе!
Мать затворила дверь и быстро прошла в комнаты, зажигая лампы.
– Тут нет никого! – Стрельникова покружила по комнатам, заглянула во все углы, но кроме пыли ничего не заметила.
Маша с опаской вернулась обратно, прошла вслед за матерью. Странно, а ведь если тут и впрямь водилось бы столько мышей, остались бы отвратительные следы их пребывания.
– Что с тобой? Ты больна? – тревожно спрашивала мать. – Почему ты вдруг приехала? Да что же случилось?
Елизавета Дмитриевна, поверх суконного пальто закутанная в шаль, на которой блестели капли растаявшего снега, трясла дочь за плечи, с ужасом заглядывала в лицо.
– Стало быть, мне это привиделось? – прошептала девушка в отчаянии. – Значит, я, наверное, больна! О Господи!
– О Господи! – эхом отозвалась мать, и они посмотрели друг на друга.
Во взоре матери читались раскаяние и страх, во взоре дочери укор и отчаяние.
– Мама, Миша жив! Я знаю это наверняка, так же как и то, что вы все меня обманули!
– Ты видела Колова? – Стрельникова быстро справилась с испугом и попыталась увести разговор в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
В это время все вошли в гостиную. Михаил с отчаянно бьющимся сердцем слушал, что говорила Маша, но сначала от волнения не понимал ни слова. Потом, когда ему удалось немного справиться с душевным смятением, он стал вникать в ее рассказ и пришел в полное недоумение от той несуразицы, которая явно проступала в речах новоявленной баронессы Корхонэн. Что она такое говорит? Он умер? В это время Евдокия Осиповна, не выдержав, напустилась на Машу. Михаил вскочил и бросился в комнату. То, что он увидел, заставило его побледнеть. Маша, ненаглядная его девочка, прелестная, ставшая еще краше, в чудном меховом манто с закрытыми от ужаса и унижения глазами, сжалась под испепеляющими взглядами всего семейства, расположившегося вокруг, точно звери, готовые рвать на части свою добычу. На звук его голоса Маша открыла глаза, и взоры их встретились. Он ждал этого весь прошедший страшный год. Именно эти бездонные глаза смотрели на него и заставляли жить, когда он проваливался во мрак. Он стиснул зубы. Сжал кулаки, пытаясь казаться невозмутимым, холодным, отстраненным. Чужим! Михаил видел, как ей больно и страшно от подобной перемены, но это не шло ни в какое сравнение с его болью! Когда бедная Маша поднялась и робким неуверенным шагом двинулась прочь, он с трудом подавил желание остановить ее, развернуть к себе и покрыть лицо страстными поцелуями. Хлопнула дверь, в комнате еще витало облако ее упоительных духов. Родители и братья выжидательно смотрели на Михаила. Неужели простит и бросится вслед? Унизится до жалкой роли любовника богатой вертихвостки? Михаил прочитал немой вопрос в глазах матери, та готова была упасть перед ним на колени, преграждая путь. Отец, кашлянув, хотел сказать что-то ободряющее, но любое слово теперь показалось бы фальшью, поэтому Михаил резко развернулся и ушел к себе.
Глава пятнадцатая
Маша, сама не своя от пережитого, с трудом поднялась в квартиру, рассеянно сняла шляпу, да так и осталась сидеть на стуле, держа ее в безжизненной опущенной руке. Надо бы поплакать, но слезы застыли. Да и что толку теперь плакать? Радоваться надо, Миша действительно жив! Только он не желает знать ее, не хочет понять, что произошло. Но ведь ее любовь не исчезла, она здесь, в груди, и по-прежнему жжет и мучает. Видимо, судьба ее такая – прожить всю оставшуюся жизнь с чужим нелюбимым человеком, любя другого, мечтая о нем во снах и воспоминаниях. Что ж, значит, придется смириться, поставить на себе крест? О как это страшно и несправедливо! А ведь если бы Михаил пожелал ее выслушать, понял, проникся, то тогда… Что тогда? Что делать? Скандал? Развод? Мучительные выяснения отношений с мужем, свекровью и бедной матерью, искренне верящей, что обманом сотворила счастье дочери?
В углу что-то зашуршало. Маша вздрогнула и пошевелилась. Только теперь она поняла, что уже долго сидит вот так, без движения, в пустой темной квартире. Надо бы зажечь лампу и вскипятить чай. Она вспомнила, что целый день ничего не ела. Шорох и писк повторились, и Маша со страхом и отвращением увидела, как из темноты угла быстро и по-хозяйски смело бежит мышь. Ей тотчас же вспомнились белые мыши, которых Генрих изображал на своих странных картинах. Она пригляделась и с изумлением поняла, что и эта мышь тоже белая, только в темноте она не сразу различила это. Маша поднялась, чтобы прогнать ее, но подлая тварь не испугалась, наоборот, она остановилась, повернула маленькую головку и вперила в девушку пронзительный взор своих глаз-бусинок. Маша замерла, она знала, что испуганные грызуны могут даже покусать. Мышь и впрямь ощерилась, показались ряд мелких острых зубов и яркий красный язычок. Маша испугалась не на шутку и, схватив диванную подушку, швырнула ее. Подушка упала на пол и из-под нее, точно брызги, рассыпались в разные стороны десятка два невесть откуда взявшихся тварей, словно та, первая, лопнула от удара и породила новых. Маша завизжала. Полчища белых мышей, больших и маленьких, прямо на ее глазах заполняли собой пространство комнаты. Это были странные, диковинные мыши с горящими осмысленными глазками и дьявольскими ухмылками на маленьких оскаленных мордочках. Они кишели вокруг, а их длинные тонкие хвосты образовывали непроходимую сеть на полу. «Сейчас я запутаюсь в этих хвостах. Упаду, и они загрызут меня!» – мелькнула мысль, и Маша опрометью бросилась в переднюю, чтобы покинуть квартиру. Подбежав к двери, она схватилась за засов, потянула его и тут поняла, что дверь с другой стороны тоже кто-то пытается открыть. Маша не знала, что ей делать – вырваться наружу, спасаться от ужасных тварей или бороться с неведомым пришельцем. Времени и сил на размышление не было, дверь распахнулась, и обессилевшая от ужаса девушка упала на руки матери.
Испуганная Елизавета Дмитриевна едва перевела дух от неожиданности.
– Маша, девочка! Ты так меня до разрыва сердца доведешь! Да что с тобой? Какие такие мыши? У нас, слава Богу, их и нет вовсе!
Мать затворила дверь и быстро прошла в комнаты, зажигая лампы.
– Тут нет никого! – Стрельникова покружила по комнатам, заглянула во все углы, но кроме пыли ничего не заметила.
Маша с опаской вернулась обратно, прошла вслед за матерью. Странно, а ведь если тут и впрямь водилось бы столько мышей, остались бы отвратительные следы их пребывания.
– Что с тобой? Ты больна? – тревожно спрашивала мать. – Почему ты вдруг приехала? Да что же случилось?
Елизавета Дмитриевна, поверх суконного пальто закутанная в шаль, на которой блестели капли растаявшего снега, трясла дочь за плечи, с ужасом заглядывала в лицо.
– Стало быть, мне это привиделось? – прошептала девушка в отчаянии. – Значит, я, наверное, больна! О Господи!
– О Господи! – эхом отозвалась мать, и они посмотрели друг на друга.
Во взоре матери читались раскаяние и страх, во взоре дочери укор и отчаяние.
– Мама, Миша жив! Я знаю это наверняка, так же как и то, что вы все меня обманули!
– Ты видела Колова? – Стрельникова быстро справилась с испугом и попыталась увести разговор в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53