Два часа спустя по часам в компьютере самолет пошел на посадку, и она выключила «Моби Дика». Самолет почти замер, звук двигателей изменился, он повис с воздухе и опустился на поле. Прекрасное приземление, она практически не ощутила толчка. Все, что делали эти люди, производило впечатление полной компетентности. Нечеловеческая черта!
Двигатели смолкли, и Анна отстегнула ремни.
— Пожалуйста, не вставайте, мэм. Сначала заберут Сандерса Никласа. Могу ли я спросить, что вы читаете?
— Это история человека, который как одержимый стремился выследить и убить крупное морское животное.
— И ему это удается?
— Животное убивает его.
Она услышала, как открылась дверь, и по салону пронесся порыв сырого, пахнущего океаном ветра. У нее за спиной слышались шаги. Кто-то говорил что-то на неизвестном языке.
— Это знаменитая история, — добавила она.
— И пристойная? — спросил хвархат.
— По-моему, да. Но я, право, не знаю, что у вас считается пристойным.
— Истории о мужчинах или истории о женщинах. Но не истории о мужчинах и женщинах. Нам трудно изучать вашу культуру. Вы просто одержимы теми видами поведения, которые противны воле Богини.
Почему-то его педантичный голос напомнил ей об охраннике Никласа, молодом хвархате по имени Хаттин. Что случилось с ним? Он жив?
— Один ваш солдат сопровождал Никласа. Он невредим?
— Мы нашли его труп. Пепел будет отослан домой. Это очень важно. Мы предпочитаем — в конце концов — возвращаться домой.
Он оглянулся.
— Мы можем идти, мэм.
Она последовала за ним наружу под холодную изморось и, едва оглядевшись, воскликнула:
— Но это же не станция!
— Ваша станция? Нет.
Здания вокруг были кубическими, серыми, безликими. Ни архитектурных украшений, ни окон, только слепые плоские стены. Она не различала дверей, хотя как же без них?
— Почему меня привезли сюда?
— Первозащитник хочет поговорить с вами.
— О чем?
— Я мало значу, мэм. Первозащитник не рассказывает мне о своих намерениях.
Анна постояла, глядя на серые кубы, потом пожала плечами.
— Так куда идти?
— Вон туда, — указал он.
Когда они приблизились к зданию, Анна обнаружила дверь, почти невидимую, так как края ее точно совпадали с краями стены.
Хвархат открыл ее, и они вошли в очередной коридор со стенами из серого металла. Пол закрывала ковровая дорожка несколько более темного серого цвета. До чего же им нравится этот цвет! В воздухе чувствовался странный запах. Напоминающий… что? Незнакомый запах неведомого животного.
Сразу за дверью стояли двое часовых с винтовками. Один заговорил с ее проводником, тот ответил, и часовой слегка качнул головой. Кивок?
— Мэм? — сказал ее инопланетянин.
Они пошли по коридору, где было людно. Их обгоняли, им навстречу шли инопланетяне — все двигались быстро с атлетической грацией, словно бы характеризующей всю расу. Неужели неуклюжих хвархатов не бывает? Никто не смотрел на нее открыто, но она чувствовала, что ее оглядывают искоса. Примерно половина инопланетян была вооружена, в основном винтовками, хотя она заметила кобуры с каким-то ручным оружием.
Они подошли к следующей паре часовых. Ее спутник снова что-то сказал одному из них, крупному и коренастому, чей бледно-серый мех обладал явным голубым отливом. Его глаза, которые он на секунду поднял, были одного цвета с мехом. Наконец он кивнул, и она пошла дальше со своим инопланетянином.
Этот часовой — урод или у хвархатов окраска бывает разной? В коридоре большинство встречных были разных серых оттенков, но ее спутник выглядел почти черным, а у одного встречного мех оказался двуцветным — темный сверху, и чуть ниже — серебряный.
Третья пара часовых. Еще один разговор и кивок. Наконец они дошли до конца коридора. Там была дверь с эмблемой — пламя внутри странного щетинистого кольца.
Ее проводник коснулся двери и сказал, когда она открылась:
— Входите, мэм. Вас ожидают.
Анна вошла. Дверь у нее за спиной закрылась. Перед собой она увидела стол. За ним сидел инопланетянин, широкоплечий и плотный. Ей показалось, что он ниже среднего хварского роста. Мех его был почти металлически серым. Он поднял голову. Ярко-синие глаза посмотрели прямо на нее.
— Перес Анна. — Голос у него был басистым и мягким. — Мне трудно смотреть кому-нибудь в лицо, за исключением, естественно, родича или друга. Но Ники говорит, что у вас прямой взгляд подразумевает честность и благородный дух. И я попытаюсь. Прошу вас, сядьте. — Он наклонил голову в сторону кресла перед столом.
Она села.
— Вы говорите по-английски.
— Я знаком с Никласом почти двадцать лет. Это его родной язык, а также язык моих врагов. Разумеется, я выучил английский. — Он взял какой-то инструмент, узкую металлическую полоску, и начал вертеть ее в пальцах. Что это? Ручка? — Почему вы послали весть?
— Вы разобрались в ней?
Он помолчал.
— Не непосредственно и не сразу. Мы узнали про нее сегодня утром, когда допрашивали… как это сказать? Ваших товарищей или компатриотов? Ваших сослуживцев? Мы уже приняли меры, мэм. Ваша весть говорила об уме и, по-моему, о мужестве. Но была бесполезной.
— Тогда почему вы потребовали моей выдачи, если ни? чего о ней не знали?
— Вы женщина. Я подумал, что вам может грозить опасность. Я предполагал, что человеки обойдутся с вами без уважения.
Он бросил полоску на стол и откинулся в кресле.
— Я говорю это не в знак неуважения, но почему ваша раса вручает власть клиническим идиотам? И как могли эти плоды непродуманного осеменения вообразить — хотя бы на момент — что я поверю их сказке? Ники отправился в океан на катере с человеком и с женщиной? Зачем?
— Я им сказала, что этот номер не пройдет.
Он нахмурился.
— Я не понял.
— Я им сказала, что их выдумка неправдоподобна.
— Вы были правы. Разумеется, мы сделали вид, будто поверили. Нам же надо было вернуться на нашу базу, а эти поразительные дураки поверили нашему притворству. Они дали нам улететь? — Он и говорил и выглядел так, словно негодовал. Но затем успокоился, она заметила, что его плечи чуть расслабились, пушистая серая рука потянулась за металлической полоской.
— Почему вы послали эту весть?
Анна помолчала, стараясь точно вспомнить свои побуждения.
— Мне нравится Никлас и не слишком нравятся сотрудники военной разведки. Они вынудили меня работать на них. Это было нестерпимо. И я видела Ника у них. Он был испуган. По-моему, я никогда ни у кого не видела подобного страха. Один из них назвал Ника трусом. Я с этим не согласилась. Я подумала: он знает их и знает, что они с ним сделают. Что-то по-настоящему ужасное.
Первозащитник задумался. Да? Правильно ли она толкует его выражение?
— Вы правы. Ники не трус. Ха! Безобразное слово. Но вы могли не понять того, что видели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85