- "Принимаю все меры, которые мне доступны для подавления бунта. Полагаю необходимым прислать немедленно надежные части с фронта". - Так тревожно заканчивал свою телеграмму Хабалов.
171 Беляев же в телеграмме, поданной в 13 ч. 15 м., No 196, сообщал:
"Начавшиеся с утра в нескольких войсковых частях волнения твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и батальонами. Сейчас не удалось еще подавить бунт, но твердо уверен в скором наступлении спокойствия, для достижения коего принимаются беспощадные меры. Власти сохраняют полное спокойствие. 196. Беляев."
Это была легкомысленная, преступная по лживости и по желанию успокоить Ставку телеграмма. Но она была подписана Военным министром и ей нельзя было не верить.
Принесли и характерную телеграмму Главнокомандующего Эверта. Донося о получении им телеграммы от Родзянки, Эверт просил доложить ее Государю. - "Я солдат, в политику не мешался и не мешаюсь. По отрывочным, доходящим до меня слухам, насколько справедливо все изложенное в телеграмме по отношению внутреннего положения страны, судить не могу, но не могу не видеть крайнего расстройства транспорта и, как результат сего, постоянного и значительного недовоза продуктов продовольствия... я считал бы необходимым немедленное принятие необходимых военных мер для обеспечения железнодорожного движения и подвоза продовольствия к армиям. 6081. Эверт."
Принесли и телеграмму Родзянки Государю, поданную в 12 ч. 40 м., которая гласила:
"Занятия Государственной Думы указом Вашего Величества прерваны до апреля. Последний оплот порядка устранен. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому министерства Внутренних дел и Государственной Думе. Гражданская война началась и разгорается. Повелите немедленно призвать новую власть на началах, доложенных мною Вашему Величеству во вчерашней телеграмме. Повелите, в 172 отмену Вашего высочайшего указа, вновь созвать законодательные палаты. Возвестите безотлагательно эти меры высочайшим манифестом. Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец и крушение России, а с ней и династии неминуемо. От имени всей России прошу Ваше Величество об исполнении изложенного. Завтра, может быть уже поздно. Пред. Гос. Думы Родзянко".
Только что прочитав успокоительную телеграмму Военного министра No 196, как мог отнестись Государь к телеграмме Родзянко? Он не поверил ей.
Государь выехал с несколькими лицами свиты за город на автомобиле. Сделал прогулку по Оршанскому шоссе. Погода стояла солнечная. Говорили об обычных вещах. Происходивших в Петрограде событий не касались. Обычно спокойно прошел и чай. Никаких распоряжений Ставка не сделала. А кругом все были встревожены. Все на все лады обсуждали Петроградские события. Одни высказывались за беспощадное подавление бунта. Удивлялись, что Хабалов не привлек к подавлению бунта военные училища. Ругали бывшего военного министра Поливанова, по докладу которого был отменен закон о предельном числе запасных на роту. Благодаря Поливанову численность запасных батальонов превзошла всякие разумные нормы.
Батальоны обратились в толпы распущенных мужиков и рабочих в военных шинелях. Вот и бунтуют. За всё это бранили Поливанова. Бранили Генеральный штаб. "Черное войско" - все они - с апломбом сказал один из собеседников, пустив клуб дыма от сигары. "Погубили гвардию, погубят и Государя. Вот увидите". Некоторые в свите были уверены, что всё это было сделано умышленно, как помощь либералам на случай переворота.
Лейб-хирург Федоров и генерал Дубенский ходили от одного к другому из тех, кто мог говорить с Государем и агитировали за посылку в Петроград генерал-адъютанта Иванова. На то, что это был очень старый, уставший человек, не обращали внимания. Все вспоминали, как десять лет тому назад он блестяще действовал. Как он умеет говорить с солдатом. Как солдаты его понимают.
173 Федоров и Дубенский съездили к Иванову в его вагон и советовали ему поговорить с Государем за обедом. Гофмаршала уже предупредили, чтобы устроил место Иванову около Государя. Иванову, видимо, льстило получить проектируемую командировку. И, не понимая, что в сущности происходит в Петрограде, Иванов соглашался с собеседниками о приемлемости для него такого поручения.
Перед самым чаем Государь получил длинное успокоительное письмо от Императрицы, полное домашних житейских подробностей. О нем сказано выше.
С письмом был прислан кусочек дерева с могилы Распутина. "Он умер, чтобы спасти нас", - писала Царица про Старца.
Чай прошел без каких-либо разговоров о Петроградских событиях. После чаю, в 19 ч. 6 м-, Государь послал Царице такую телеграмму: "Сердечно благодарю за письмо. Выезжаю завтра в 2 ч. 30 м. Конная гвардия получила приказание немедленно выступить из Новгорода. Бог даст, беспорядки в войсках скоро будут прекращены."
Конной гвардией, в данном случае, Государь называл запасные эскадроны всех гвардейских полков, которые были расположены в Кричевицких и Муравьевских казармах Новгородской губернии. Ясно, что телеграмма базировалась на данных телеграммы Хабалова. Словами конная гвардия Государь успокаивал Царицу.
Тогда же Государь написал Царице коротенькое письмо, объяснив, что оно будет последним. В нем было, между прочим, сказано:
"После вчерашних известий из города, я видел здесь много испуганных лиц. К счастью Алексеев спокоен. Но полагает, что необходимо назначить очень энергичного человека, чтобы заставить министров работать для разрешения вопросов продовольственного, железнодорожного, угольного и т. д. Это, конечно, совершенно справедливо. Беспорядки в войсках происходят от роты выздоравливающих, как я 174 слышал. Удивляюсь, что делает Павел. Он должен был бы держать их в руках..."
Видимо в Ставке и теперь еще не понимали происходящих в Петрограде событий. Позже генерал Лукомский писал:
"Насколько не придавалось серьёзного значения происходившему в Петрограде, показывает то, что с отправкою войск с Северного и Западного фронтов не торопились." Не торопились - Алексеев, его помощник ген. Клембовский и генерал Квартирмейстер Лукомский. Было ли это с их стороны уже началом содействия революции, или только преступным бездействием - сказать трудно.
**
*
Но около 8 часов вечера картина в Ставке резко изменилась. Перед обедом Алексеев получил две весьма тревожные телеграммы от Беляева, который еще утром прислал самую успокоительную телеграмму. В телеграмме, поданной в 19 ч. 22 м., значилось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
171 Беляев же в телеграмме, поданной в 13 ч. 15 м., No 196, сообщал:
"Начавшиеся с утра в нескольких войсковых частях волнения твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и батальонами. Сейчас не удалось еще подавить бунт, но твердо уверен в скором наступлении спокойствия, для достижения коего принимаются беспощадные меры. Власти сохраняют полное спокойствие. 196. Беляев."
Это была легкомысленная, преступная по лживости и по желанию успокоить Ставку телеграмма. Но она была подписана Военным министром и ей нельзя было не верить.
Принесли и характерную телеграмму Главнокомандующего Эверта. Донося о получении им телеграммы от Родзянки, Эверт просил доложить ее Государю. - "Я солдат, в политику не мешался и не мешаюсь. По отрывочным, доходящим до меня слухам, насколько справедливо все изложенное в телеграмме по отношению внутреннего положения страны, судить не могу, но не могу не видеть крайнего расстройства транспорта и, как результат сего, постоянного и значительного недовоза продуктов продовольствия... я считал бы необходимым немедленное принятие необходимых военных мер для обеспечения железнодорожного движения и подвоза продовольствия к армиям. 6081. Эверт."
Принесли и телеграмму Родзянки Государю, поданную в 12 ч. 40 м., которая гласила:
"Занятия Государственной Думы указом Вашего Величества прерваны до апреля. Последний оплот порядка устранен. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому министерства Внутренних дел и Государственной Думе. Гражданская война началась и разгорается. Повелите немедленно призвать новую власть на началах, доложенных мною Вашему Величеству во вчерашней телеграмме. Повелите, в 172 отмену Вашего высочайшего указа, вновь созвать законодательные палаты. Возвестите безотлагательно эти меры высочайшим манифестом. Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец и крушение России, а с ней и династии неминуемо. От имени всей России прошу Ваше Величество об исполнении изложенного. Завтра, может быть уже поздно. Пред. Гос. Думы Родзянко".
Только что прочитав успокоительную телеграмму Военного министра No 196, как мог отнестись Государь к телеграмме Родзянко? Он не поверил ей.
Государь выехал с несколькими лицами свиты за город на автомобиле. Сделал прогулку по Оршанскому шоссе. Погода стояла солнечная. Говорили об обычных вещах. Происходивших в Петрограде событий не касались. Обычно спокойно прошел и чай. Никаких распоряжений Ставка не сделала. А кругом все были встревожены. Все на все лады обсуждали Петроградские события. Одни высказывались за беспощадное подавление бунта. Удивлялись, что Хабалов не привлек к подавлению бунта военные училища. Ругали бывшего военного министра Поливанова, по докладу которого был отменен закон о предельном числе запасных на роту. Благодаря Поливанову численность запасных батальонов превзошла всякие разумные нормы.
Батальоны обратились в толпы распущенных мужиков и рабочих в военных шинелях. Вот и бунтуют. За всё это бранили Поливанова. Бранили Генеральный штаб. "Черное войско" - все они - с апломбом сказал один из собеседников, пустив клуб дыма от сигары. "Погубили гвардию, погубят и Государя. Вот увидите". Некоторые в свите были уверены, что всё это было сделано умышленно, как помощь либералам на случай переворота.
Лейб-хирург Федоров и генерал Дубенский ходили от одного к другому из тех, кто мог говорить с Государем и агитировали за посылку в Петроград генерал-адъютанта Иванова. На то, что это был очень старый, уставший человек, не обращали внимания. Все вспоминали, как десять лет тому назад он блестяще действовал. Как он умеет говорить с солдатом. Как солдаты его понимают.
173 Федоров и Дубенский съездили к Иванову в его вагон и советовали ему поговорить с Государем за обедом. Гофмаршала уже предупредили, чтобы устроил место Иванову около Государя. Иванову, видимо, льстило получить проектируемую командировку. И, не понимая, что в сущности происходит в Петрограде, Иванов соглашался с собеседниками о приемлемости для него такого поручения.
Перед самым чаем Государь получил длинное успокоительное письмо от Императрицы, полное домашних житейских подробностей. О нем сказано выше.
С письмом был прислан кусочек дерева с могилы Распутина. "Он умер, чтобы спасти нас", - писала Царица про Старца.
Чай прошел без каких-либо разговоров о Петроградских событиях. После чаю, в 19 ч. 6 м-, Государь послал Царице такую телеграмму: "Сердечно благодарю за письмо. Выезжаю завтра в 2 ч. 30 м. Конная гвардия получила приказание немедленно выступить из Новгорода. Бог даст, беспорядки в войсках скоро будут прекращены."
Конной гвардией, в данном случае, Государь называл запасные эскадроны всех гвардейских полков, которые были расположены в Кричевицких и Муравьевских казармах Новгородской губернии. Ясно, что телеграмма базировалась на данных телеграммы Хабалова. Словами конная гвардия Государь успокаивал Царицу.
Тогда же Государь написал Царице коротенькое письмо, объяснив, что оно будет последним. В нем было, между прочим, сказано:
"После вчерашних известий из города, я видел здесь много испуганных лиц. К счастью Алексеев спокоен. Но полагает, что необходимо назначить очень энергичного человека, чтобы заставить министров работать для разрешения вопросов продовольственного, железнодорожного, угольного и т. д. Это, конечно, совершенно справедливо. Беспорядки в войсках происходят от роты выздоравливающих, как я 174 слышал. Удивляюсь, что делает Павел. Он должен был бы держать их в руках..."
Видимо в Ставке и теперь еще не понимали происходящих в Петрограде событий. Позже генерал Лукомский писал:
"Насколько не придавалось серьёзного значения происходившему в Петрограде, показывает то, что с отправкою войск с Северного и Западного фронтов не торопились." Не торопились - Алексеев, его помощник ген. Клембовский и генерал Квартирмейстер Лукомский. Было ли это с их стороны уже началом содействия революции, или только преступным бездействием - сказать трудно.
**
*
Но около 8 часов вечера картина в Ставке резко изменилась. Перед обедом Алексеев получил две весьма тревожные телеграммы от Беляева, который еще утром прислал самую успокоительную телеграмму. В телеграмме, поданной в 19 ч. 22 м., значилось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73