– Вы гораздо очаровательнее, чем ваша дорогая мама. Иначе как, по-вашему, вы могли бы убедить вашего отца и братьев, что постоянно вращаться и едва ли не жить на кухне – это вполне приемлемо? Только с помощью вашей улыбки. – Кендалл оставила в покое подбородок Оливии и встала. – Вы бы выглядели как страдалица и жертва с терпением святой, если бы захотели в точности походить на маму. Вы же всегда выглядите так, словно каждый миг для вас – это подарок, и вы не можете дождаться, что он вам принесет. Вы выглядите так естественно.
Оливия засмеялась; она просто не смогла сдержаться. Кендалл могла заставить улыбнуться так же легко, как придумать любое объяснение. Но Кендалл ошибалась. Вовсе не ее улыбка склоняла людей на сторону Оливии. Причина другая – ее умение готовить.
– Короткие волосы вам очень идут, леди Оливия. Знаете, мне уже несколько лет хотелось их подрезать.
– Ты очень терпелива со мной. Почему ты остаешься в Пеннсфорде, если знаешь, что меня не слишком беспокоит, какое платье мне надеть и есть ли у меня новейшего фасона шляпка? Ты можешь одевать самых изысканных леди страны. А твой талант пропадает здесь.
– Это сейчас очень напоминает ложную скромность вашей матери, упокой Бог ее душу. – Кендалл принялась подтыкать простыни Оливии. – Мало на свете герцогских семейств, которые столь внимательны к своим слугам, как ваше. Ваш отец наблюдал не только за тем, как работает гильотина, когда был во Франции.
– Я знаю этот урок назубок, Кендалл. – Улыбка на лице Оливии погасла, и она произнесла, передразнивая отца: – Если мы не хотим революции в Англии, мы должны обращаться с нашими слугами не как с рабами.
– Не смейтесь над своим отцом.
– Слушаюсь, мэм. Но я и не смеялась. Просто я все время слышу это, словно он напоминает мне.
– А теперь спите, миледи. – Кендалл напоследок еще раз поправила простыню. Потом улучила момент и заменила оплывшую свечу новой, однако не стала ее зажигать. – Спокойной ночи, леди Оливия.
– Спокойной ночи, Кендалл, – послушно проговорила Оливия. Она скользнула под покрывало и, едва за Кендалл закрылась дверь, повернулась на бок и сунула руки под подушку.
Теперь у нее была не менее волнующая история, чем у мамы. Оливия Пеннистан была спасена от смерти в лесу красивым всадником. Разве это менее драматично, чем жить во Франции во время революции?
Мамину историю знают все. Как жаль, что никто не будет знать истории Оливии. А если узнают, она будет обесчещена. Если узнают, что с нее сорвали одежду и привязали в кровати, никто не поверит, что Оливия не была изнасилована. Ее охватил приступ паники при воспоминании об этом, дыхание пресеклось.
Это так отвратительно – быть беспомощной, находиться во власти людей, которых она не знала и даже не видела. Сердце, учащенно забилось, и, закрывая глаза, Оливия всякий раз боялась, что стоит их открыть, как она снова окажется привязанной к той кровати.
Повернувшись на спину, Оливия уставилась на полог над головой. Как она ни старалась, она не могла отделаться от ощущения, что ей нужно бежать, бежать и прятаться, пока они не проснулись и не хватились ее.
Слезы потекли по щекам. Она умерла бы, если бы майор Гаррет ее не нашел. Как ни приятно увидеться снова с мамой и папой, у нее еще много дел на земле и людей, которые нуждаются в ней так же, как она нуждалась в родителях.
Оливия уткнулась лицом в подушку и помолилась о том, чтобы эти негодяи умерли страшной смертью. Чтобы их раздели, привязали и оставили умирать от голода.
Если бы она не ушла от викария до того, как был готов Большой Сэм! Но откуда они знали, что его нет с ней? Как долго они дожидались этого шанса? Как могли они находиться в Пеннсфорде – и при этом никто не признал в них незнакомцев? Энни сразу узнала, что майор Гаррет – чужак. А вдруг ее похитители вовсе не чужаки? Они могут наблюдать и выжидать, когда представится новый шанс. Она взглянула на дверь и немного успокоилась, увидев тень Большого Сэма.
У Оливии было искушение считать Джесса ответственным за это. Если бы не его слишком большая любовь к азартным играм, это никогда не произошло бы. Она напишет письмо сразу, как только встанет, и курьер заберет письмо после завтрака. Оливия снова задумалась о том, в каких словах она ему напишет. Письмо – это как рецепт. Слова – это составляющие, а от того, как их выстроишь, зависит его действие.
«Дорогой Джесс! Ты должен немедленно приехать домой. Имеются чрезвычайные обстоятельства, с которыми можешь справиться только ты. Не откладывай. Выезжай в Пеннсфорд прямо сейчас. Я очень в тебе нуждаюсь».
Ей понравился текст. Строгий и в то же время трогательный. Она полагала, что это должно сработать. А еще она надеялась, что курьера не перехватят по пути.
Она испытывала чувство вины за то, что не была честной с Лином. Он был так счастлив ее видеть, смеялся, когда она сказала, что скучала по нему даже больше, чем по кухне.
Он смеялся очень редко, и Оливия была уверена, что приняла правильное решение держать свои подозрения при себе. Если бы она сказала Лину об угрозе землям Джесса, он сделался бы холодным и официальным. Всем пришлось бы выходить из комнаты на цыпочках, пока Дэвид не предложил бы провести боксерский бой на ринге. Все это могло бы кончиться раскровавленной губой у кого-то или чем-нибудь посерьезнее. Ей больше удовлетворения доставит приготовление булочек с кукурузой и сыром, чем возня с примочками на подбитый глаз.
Конечно, все может кончиться тем же, если Джесс приедет домой. Разница лишь в том, что Джесс заслуживал хорошей взбучки.
«Перестань думать об этом», – приказала себе Оливия. Иначе ей никогда не заснуть. Она вздохнула, порадовалась тому, что находится дома, в безопасности, и заснула с мыслью, что завтра снова увидит мистера Гаррета.
Глава 26
Еще не совсем рассвело, когда Оливия поспешила спуститься вниз. Сумка курьера находилась, как обычно, на письменном столе Лина, и Оливия сунула письмо на дно. Затем побежала на кухню. Она услышала, как Мэри с кем-то разговаривает, причем гораздо бодрее, чем обычно в столь ранний час.
Подняться до зари, растопить очаг, согреть воду и начать выпечку хлеба на день – все это давалось Мэри не так уж просто. Оливия часто думала, почему Мэри выбрала роль кухарки. У нее не было таланта к готовке, свойственного ее матери, она никогда не демонстрировала особой любви к этим утренним обязанностям. Но Оливия признавала, что и сама много лет провела, пытаясь научиться играть на фортепиано так же хорошо, как и мама, но никогда не заслуживала большей награды, чем грустная улыбка да еще пожелания «больше учиться».
Оливия любила раннее утро по той причине, что это было время начала работы на кухне. Ей нравился покой в этой маленькой части мира, ее мира, где компанию ей создавала лишь одна позевывающая Мэри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69