Окажись я на месте Маэстины… да после одной лишь недели в таком террариуме Тихая Пристань показалась бы мне лучшим из миров.
Меня трудно назвать терпеливым человеком — но сейчас я сижу за своей шторкой, сосу конфету, которую кто-то не глядя пихнул мне в ладонь, и молчу. Молчу, хотя могла бы сказать им, что в плане биоэнергетики нет большой разницы — коснулись руны или просто близко поднесли к ней палец, указывая. Что в штампах типа «но этот мир еще запомнит доспехов лязг и звон мечей» нет ни грана правды, особенно если проорать это на бешеном надрыве. Что помянутый Хедваль, похоже, не только не трус, но и весьма неглуп. И что никакой полукровка (в особенности если его смертная кровь от отца) никогда не будет называть себя «полуэльфом» — это ругательство, страшнее которого настоящие Нездешние не знают ничего. За такое даже на дуэль не вызывают, а просто дают в морду на месте…
Да и что это вообще такое — спасать миры? Детство… Тот, кто мудр, знает, что борьба всю жизнь шла за души, и только за них…
Но зачем говорить вслух все эти банальности, да еще людям, которые в принципе не способны тебя услышать? Ввязываться в бессмысленный спор — значит опуститься до их уровня.
Терпи. Ты пришла сюда за своей сестрой. Затем, чтобы она не превратилась окончательно в одно из этих созданий с труднопостижимой логикой. Вот ей и будешь прочищать мозги, если припала такая охота к ассенизаторской деятельности…
— …Так, люди и нелюди, кто-нибудь знает, водится ли в этой дыре кофе или вымер как класс? А то я прямо сейчас помру, — женский голос, низкий, звучный, но грубоватый, словно пропитый и прокуренный насквозь. «Арлетт Айотти!» — проносится шелест по комнате. Я аккуратно выглядываю из-за занавески, желая взглянуть на местную достопримечательность, чей сон не положено тревожить бренчанием на арфе.
Она довольно эффектна — даже сейчас, помятая со сна и явно похмельная. На вид вроде бы старше меня лет на пять или шесть. И странное лицо… глаза слишком светлые для того, чтобы цвет этих смоляных волос был настоящим. А одета значительно лучше большинства присутствующих, белый костюм — узкие брюки и блуза из тонкого шелка — выгодно облегает фигуру, крепкую, но стройную. Если бы не этот ее кошмарный голос…
— Сейчас я сварю, лоини Арлетт, — Влединесс, худенькая неприметная девушка в сиреневом халатике, срывается со своего дивана и пулей вылетает за дверь. — Я специально оставила немного…
«Лоини»? Даже так? Мне делается совсем интересно, и я высовываюсь из-за занавески более чем наполовину.
— Тогда кто-нибудь, дайте сигарету больной женщине, пока оно там варится, — Арлетт проходит к дивану и уютно устраивается на том самом месте, с которого согнала хозяйку. Вокруг нее тут же образуется кольцо готовых почтительно внимать, и из него тянется несколько рук с сигаретами и огнем.
Похоже, сейчас начнется вещание. Вот уж это несомненно имеет смысл послушать — эта Арлетт из тех, кто привлекает к себе внимание с первого взгляда, и здесь, судя по всему, является прямо-таки культовой фигурой…
Но именно тут ко мне протискивается Нелли. За ней следует некое существо неопределенного пола — худенький подросток не старше четырнадцати лет, с огромными глазами и длинными пушистыми волосами солнечного цвета. Явно Нездешняя кровь, хотя процент оной на глаз не определяется.
— Вот, Имлаанд, это Эленд, — представляет меня Нелли. — Эленд, а это Имлаанд Эрхе из Хани, из семьи целителей. Представляешь, родители отправили это создание в первый самостоятельный путь — дойти до Города и войти в Круг Света…
— Знаю, — отвечаю я. — Многие целительские или жреческие кланы практикуют такое. Так в чем же дело?
— А дело в том, что Хани отстоит отсюда то ли на восемь, то ли на девять шагов сквозь мироздание. И вот по дороге создание наткнулось на эту самую Арлетт. А она вбила ему в голову, что в Круг Света входить смертельно опасно. И теперь создание не знает, что делать: и в Круг идти боится, и домой вернуться не может, не исполнив заданного. Так и сидит у Влединесс уже полтора месяца. И сидеть здесь ему хреново-хреново…
— Так что можно я у тебя немножко поживу, Эленд? — тихим голосом довершает Имлаанд, краснея от неловкости. — Нелли говорит, что ты добрая…
— Погоди, — я кладу руку на хрупкое плечико. — Давай сначала разберемся, почему ты боишься войти в Круг. Тебя же послали твои родители, а родители не могут желать тебе ничего плохого.
— Наверное, не могут, — Имлаанд хлопает длиннющими ресницами. — Но лоини Арлетт тоже не желает мне ничего плохого, а она говорит — Круг отнимет мою свободу…
Так, эту песенку мы уже слышали и раньше. Ушельцы просто патологически помешаны на свободе. Причем свобода эта понимается ими прежде всего как независимость от любого долга и любой ответственности. И уж никоим образом не как «возможность самому определять пространство принятия решений», как учила меня Лайгалдэ.
— А почему ты считаешь, что Арлетт желает тебе добра? Она же для тебя абсолютно чужой человек.
— Меня хотели убить в одном из миров. Кричали — «нелюдь, нелюдь»… А она вступилась, отняла меня у толпы и помогла дойти сюда. Только говорит — мои родители не знают всей правды, потому и послали меня вот так. А правда в том, что Круг не только дает, но и отбирает взамен.
А вот это уже зацепка! Я быстро оглядываюсь на Арлетт, но та оживленно грузит своих адептов и не обращает ни малейшего внимания на нас двоих — Нелли уже снова убежала с кем-то общаться…
— А поподробнее не можешь объяснить, Имлаанд? Твои родители наверняка сами входили в Круг, когда были моложе, но ведь они не считают, что потеряли от этого нечто, иначе не послали бы тебя.
— Я попробую… Лоини Арлетт говорит — у каждого человека есть тень. И так должно быть, потому что не может быть света без тьмы и дня без ночи. Тень нужна, чтобы человек был в равновесии…
Блинн… Мать моя женщина, а ведь начало срастаться! Эти девчушки на лестнице, помнится, тоже размахивали каким-то Великим Равновесием.
— …Но раз это Круг Света, то он и хочет, чтобы люди служили только свету, и делает их как бы своими частичками. Лоини Арлетт сказала — винтиками в машине, но у нас нет машин, я плохо понимаю, что это такое… Вот, а для этого он отбирает у людей тень, и они уже ничего не делают неправильно, потому что знают, как надо. И им уже никогда не больно по-настоящему, а лоини Арлетт говорит — кому не больно, тот не человек.
— Имлаанд, — перебиваю я, — но почему бы не допустить, что Круг просто делает людей сильнее и умнее? Разве тебе не хочется этого?
— Да, но лоини Арлетт говорит — слабость есть тень силы. Отними слабость — опять нарушится равновесие. А только Человек в равновесии по-настоящему свободен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Меня трудно назвать терпеливым человеком — но сейчас я сижу за своей шторкой, сосу конфету, которую кто-то не глядя пихнул мне в ладонь, и молчу. Молчу, хотя могла бы сказать им, что в плане биоэнергетики нет большой разницы — коснулись руны или просто близко поднесли к ней палец, указывая. Что в штампах типа «но этот мир еще запомнит доспехов лязг и звон мечей» нет ни грана правды, особенно если проорать это на бешеном надрыве. Что помянутый Хедваль, похоже, не только не трус, но и весьма неглуп. И что никакой полукровка (в особенности если его смертная кровь от отца) никогда не будет называть себя «полуэльфом» — это ругательство, страшнее которого настоящие Нездешние не знают ничего. За такое даже на дуэль не вызывают, а просто дают в морду на месте…
Да и что это вообще такое — спасать миры? Детство… Тот, кто мудр, знает, что борьба всю жизнь шла за души, и только за них…
Но зачем говорить вслух все эти банальности, да еще людям, которые в принципе не способны тебя услышать? Ввязываться в бессмысленный спор — значит опуститься до их уровня.
Терпи. Ты пришла сюда за своей сестрой. Затем, чтобы она не превратилась окончательно в одно из этих созданий с труднопостижимой логикой. Вот ей и будешь прочищать мозги, если припала такая охота к ассенизаторской деятельности…
— …Так, люди и нелюди, кто-нибудь знает, водится ли в этой дыре кофе или вымер как класс? А то я прямо сейчас помру, — женский голос, низкий, звучный, но грубоватый, словно пропитый и прокуренный насквозь. «Арлетт Айотти!» — проносится шелест по комнате. Я аккуратно выглядываю из-за занавески, желая взглянуть на местную достопримечательность, чей сон не положено тревожить бренчанием на арфе.
Она довольно эффектна — даже сейчас, помятая со сна и явно похмельная. На вид вроде бы старше меня лет на пять или шесть. И странное лицо… глаза слишком светлые для того, чтобы цвет этих смоляных волос был настоящим. А одета значительно лучше большинства присутствующих, белый костюм — узкие брюки и блуза из тонкого шелка — выгодно облегает фигуру, крепкую, но стройную. Если бы не этот ее кошмарный голос…
— Сейчас я сварю, лоини Арлетт, — Влединесс, худенькая неприметная девушка в сиреневом халатике, срывается со своего дивана и пулей вылетает за дверь. — Я специально оставила немного…
«Лоини»? Даже так? Мне делается совсем интересно, и я высовываюсь из-за занавески более чем наполовину.
— Тогда кто-нибудь, дайте сигарету больной женщине, пока оно там варится, — Арлетт проходит к дивану и уютно устраивается на том самом месте, с которого согнала хозяйку. Вокруг нее тут же образуется кольцо готовых почтительно внимать, и из него тянется несколько рук с сигаретами и огнем.
Похоже, сейчас начнется вещание. Вот уж это несомненно имеет смысл послушать — эта Арлетт из тех, кто привлекает к себе внимание с первого взгляда, и здесь, судя по всему, является прямо-таки культовой фигурой…
Но именно тут ко мне протискивается Нелли. За ней следует некое существо неопределенного пола — худенький подросток не старше четырнадцати лет, с огромными глазами и длинными пушистыми волосами солнечного цвета. Явно Нездешняя кровь, хотя процент оной на глаз не определяется.
— Вот, Имлаанд, это Эленд, — представляет меня Нелли. — Эленд, а это Имлаанд Эрхе из Хани, из семьи целителей. Представляешь, родители отправили это создание в первый самостоятельный путь — дойти до Города и войти в Круг Света…
— Знаю, — отвечаю я. — Многие целительские или жреческие кланы практикуют такое. Так в чем же дело?
— А дело в том, что Хани отстоит отсюда то ли на восемь, то ли на девять шагов сквозь мироздание. И вот по дороге создание наткнулось на эту самую Арлетт. А она вбила ему в голову, что в Круг Света входить смертельно опасно. И теперь создание не знает, что делать: и в Круг идти боится, и домой вернуться не может, не исполнив заданного. Так и сидит у Влединесс уже полтора месяца. И сидеть здесь ему хреново-хреново…
— Так что можно я у тебя немножко поживу, Эленд? — тихим голосом довершает Имлаанд, краснея от неловкости. — Нелли говорит, что ты добрая…
— Погоди, — я кладу руку на хрупкое плечико. — Давай сначала разберемся, почему ты боишься войти в Круг. Тебя же послали твои родители, а родители не могут желать тебе ничего плохого.
— Наверное, не могут, — Имлаанд хлопает длиннющими ресницами. — Но лоини Арлетт тоже не желает мне ничего плохого, а она говорит — Круг отнимет мою свободу…
Так, эту песенку мы уже слышали и раньше. Ушельцы просто патологически помешаны на свободе. Причем свобода эта понимается ими прежде всего как независимость от любого долга и любой ответственности. И уж никоим образом не как «возможность самому определять пространство принятия решений», как учила меня Лайгалдэ.
— А почему ты считаешь, что Арлетт желает тебе добра? Она же для тебя абсолютно чужой человек.
— Меня хотели убить в одном из миров. Кричали — «нелюдь, нелюдь»… А она вступилась, отняла меня у толпы и помогла дойти сюда. Только говорит — мои родители не знают всей правды, потому и послали меня вот так. А правда в том, что Круг не только дает, но и отбирает взамен.
А вот это уже зацепка! Я быстро оглядываюсь на Арлетт, но та оживленно грузит своих адептов и не обращает ни малейшего внимания на нас двоих — Нелли уже снова убежала с кем-то общаться…
— А поподробнее не можешь объяснить, Имлаанд? Твои родители наверняка сами входили в Круг, когда были моложе, но ведь они не считают, что потеряли от этого нечто, иначе не послали бы тебя.
— Я попробую… Лоини Арлетт говорит — у каждого человека есть тень. И так должно быть, потому что не может быть света без тьмы и дня без ночи. Тень нужна, чтобы человек был в равновесии…
Блинн… Мать моя женщина, а ведь начало срастаться! Эти девчушки на лестнице, помнится, тоже размахивали каким-то Великим Равновесием.
— …Но раз это Круг Света, то он и хочет, чтобы люди служили только свету, и делает их как бы своими частичками. Лоини Арлетт сказала — винтиками в машине, но у нас нет машин, я плохо понимаю, что это такое… Вот, а для этого он отбирает у людей тень, и они уже ничего не делают неправильно, потому что знают, как надо. И им уже никогда не больно по-настоящему, а лоини Арлетт говорит — кому не больно, тот не человек.
— Имлаанд, — перебиваю я, — но почему бы не допустить, что Круг просто делает людей сильнее и умнее? Разве тебе не хочется этого?
— Да, но лоини Арлетт говорит — слабость есть тень силы. Отними слабость — опять нарушится равновесие. А только Человек в равновесии по-настоящему свободен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102