Больше всего его интересовала структура предприятия – его материальная основа. Лечебное заведение Цисы было акционерным предприятием, с основным капиталом в триста тысяч рублей. Компаньонов было около двадцати. Они выбирали из своей среды распорядительный совет, состоящий из председателя и двух его заместителей, ревизионную комиссию, тоже из трех членов, а также директора, администратора и кассира. Обязанности председателя совета нес видный адвокат, проживающий в Москве. Одним из вице-председателей был, honoris causa, акционер Лещиковский обитающий в Константинополе, а вторым – богатый варшавский промышленник, пан Старк. Директором был доктор Венглиховский, администратором Ян Богуслав Кшивосонд Хобжанский и, наконец, кассиром и счастливым супругом дамы, с которой доктор Томаш совершил путешествие из Варшавы, а также отцом проказника Дызио – некий пан Листва.
Немало времени прошло, прежде чем доктор Томаш изучил историю этого предприятия, которая в Цисах была подлинной magistra vitae. История – вернее, различные минувшие истории имели там чрезвычайное влияние на ход повседневных дел. Насколько мог узнать доктор Томаш из многих уст, история лечебного заведения была такова:
Цисы славились своими водами уже в начале прошлого столетия. То тут, то там попадаются упоминания, что в Цисах лечился такой-то сановник. Однако это не была курортная местность в более широком значении этого слова. Разные лица пользовались водами лишь благодаря любезности владельца цисовских имений, ибо источники находились в парке, окружающем старый родовой замок. Имения эти с незапамятных времен принадлежали Невадзким, и последним из них был муж той старушки, с которой Юдым познакомился в Париже. В шестидесятых годах нашего века этот Невадзкий уехал из Польши. Вернулся он в Цисы сломленным и неизлечимо больным стариком. Пережитые страдания коренным образом изменили его взгляды. Главной мыслью старика было теперь благо ближних, а так как сам он был болен, то и его благотворительность была направлена в первую очередь на помощь больным. Врачи признали воду его парка эффективной, и господин Невадзкий напряг все силы, чтобы организовать в Цисах водолечебницу. Для ускорения дела он подарил проектируемому учреждению площадь в несколько десятков моргов, вместе с парком, источником, частью прилегающих лесов и строениями, находящимися на этой территории. Он сам создал товарищество на паях, в которое втянул друзей, в большинстве рассеянных по свету. Больше всего акций взял его старый товарищ и друг, купец с Босфора, Лещиковский. Остальные разобрали адвокаты, врачи, промышленники. Во главе предприятия в первые годы стоял не соответствующий своему назначению директор, который попытался сразу сделать из этой нарождающейся к жизни местности европейский курорт. Здесь строили великолепные здания и виллы и устраивали их с роскошью, могущей удовлетворить самые высокие требования. Эти рискованные эксперименты привели все предприятие на край гибели. В Цисы со всех концов Польши и даже из чужих стран съезжались для развлечения аристократические семейства. Лечебница старалась завоевать репутацию европейского летнего курорта и принимала все более изысканный характер. В это время умер основатель ее Невадзкий. На ежегодном собрании оказалось, что Цисы не только не дают никакого дохода, но дают убыток. Ввиду этого, а главным образом, как обычно в Польше, ввиду исчезновения вдохновителя, который поднял все дело из идейных побуждений, предприятие пошатнулось. Тут-то и явился торговец коврами из Константинополя – Лещиковский. Он поддержал дух акционеров, залатал дефицит собственными деньгами, без церемоний заставил директора отказаться от своего поста и нашел нового директора, также товарища своего и покойного владельца, а именно доктора Венглиховского, который повидал свет, пожалуй, еще и больше, нежели оба его друга. Как только доктор Венглиховский взял дело в свои руки, оно приняло иной оборот. Прежде всего новый директор отказался от управления хозяйственной частью. Администратором был назначен Кшивосонд Хобжанский – опять-таки общий их приятель.
Следующий год уже не был вереницей балов, вечеринок, спектаклей, бегов, гонок, стрельбы в голубей, охот и т. п., но подлинным лечебным сезоном. Взялись за реорганизацию ванн, гостиницы, словом, за строительство настоящего курорта. Доктор Венглиховский придумывал и предлагал совету много нового; если совет не соглашался, он писал Лещиковскому, а тот без колебаний проводил предложенное улучшение на собственные средства. Таков был неписаный договор.
Старик Лещиковский был вдовцом. У него были пасынки греки, которые выжимали его, как губку. Человек он был богатый. Историческая буря выбросила его на берега Босфора в одном рваном сюртуке и ботинках без подошв. Ему пришлось быть и грузчиком в порту, и метельщиком, продавцом европейских газет, агентом французского магазина, приказчиком, коммивояжером – и, наконец, он стал владельцем огромных магазинов, торговцем коврами, промышленником и т. д. В ходе этих событий его прекрасная фамилия подверглась сокращению, он назывался теперь – «Лес», это единственно возможно было выговорить в персидско-турецко-англо-французской торговле. Он и сам, бедняжка, называл уже себя старым «Лесом», склоняя это имя во всех падежах.
Лещиковский был сыном бедного шляхтича из-под Цисов. Еще в знаменитой воеводской школе города Кельцы он сдружился с Невадзкнм, с Венглиховским и Кшивосондом. Суровая жизнь и превратности судьбы навсегда оторвали его от родной стороны. Сын землевладельцев со времен прапрадеда Пяста, он стал купцом. Он работал часов по пятнадцать в сутки и никогда не позволял себе ни праздников, ни каникул. Это был не человек со свойственными ему слабостями, но как бы средоточие сил стальной машины, сил дерзновенных и непобедимых. А между тем этот «М. Лес» среди своих разнообразных занятий день и ночь думал совсем о другом. Здравомыслящий, хитрый торговец, которого ни грек, ни армянин не могли превзойти в хитрости, которого и англичанин не мог опередить в железной систематичности, был в глубине души мечтателем и аскетом. Он спал на жесткой постели, жил в тесной комнатке, одевался как попало. Некоторую сумму он предназначал для «паразитов», для пасынков, остальное рассылал в разные стороны. Почти каждый день на его письменном столе лежало письмо на «человеческом» – польском – языке, присланное иной раз с отдаленнейших континентов. И ни одно из них не осталось втуне. М. Лес был прозорлив, еще никогда ни одному обманщику не удалось обойти его, – зато последний честный фантазер выманивал у него тысячи франков. Но самой любимой мечтой М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99