Милдред подняла ее ноги на диван, поправила огненно-рыжие волосы и подложила под голову подушку. Сняв с себя пальто, она укрыла ноги миссис Глей. Все это она проделала с нейтральной ловкостью, без нежности и без злобы, словно делала это много раз и собиралась делать много раз и впредь.
Таким же нейтральным тоном, словно разговаривала с младшей по возрасту, она сказала: — Бедная мама, пусть тебе приснятся сладкие сны. Или лучше ничего не приснится. Желаю тебе спать вообще без сновидений.
— Может, мне отнести ее наверх? — предложил я.
— Пусть спит здесь. Не в первый раз. Это бывает два-три раза в неделю. Мы привыкли.
Милдред села в ногах у матери и оглядела комнату, словно стараясь запомнить ее убогий вид. Она уставилась в пустой глаз телевизора. Пустой глаз, в свою очередь, уставился на нее. Она посмотрела на лицо спящей матери. Когда Милдред вновь заговорила, мне еще больше показалось, что она поменялась со своей матерью возрастом:
— Бедная моя рыжая. А знаете, у нее были натуральные рыжие волосы. Я даю ей деньги, чтобы она подкрашивала их в парикмахерской. Но она предпочитает красить сама, а на сэкономленные деньги покупает выпивку. Я не могу осуждать ее. Она устала. Четырнадцать лет она содержала пансион, а потом устала.
— Ваша мать — вдова?
— Не знаю. — Она подняла на меня глаза. — Не имеет особого значения. Отец ушел от нас, когда мне было семь лет. У него появился замечательный шанс купить ранчо в Неваде по очень дешевой цене. У отца всегда возникали замечательные шансы, но на этот раз дело обещало быть верным. Он договорился с мамой, что через три недели или месяц, когда все устроится, он приедет за нами. Но так и не приехал. Только один раз дал о себе знать — прислал подарок к моему дню рождения, золотую десятидолларовую монету из Рено. С монетой была записка, что мне не разрешается ее истратить. Я должна сохранить монету как знак отцовской любви. Я и не потратила. Потратила мама.
Если Милдред и испытывала возмущение, то ничем его не проявила. Некоторое время она просидела молча, не двигаясь. Затем дернула хрупким плечом, словно сбрасывая мертвую руку прошлого.
— Не понимаю, с чего это я заговорила об отце. Ну да ладно, все равно. — Она резко изменила тему. — Тот самый Рика из «Гостиницы Буэнависта», что он за человек?
— Развалина. Ничего не осталось, кроме голода. Долгие годы прожил на наркотиках. Как свидетель он не годится.
— Как свидетель?
— Он сказал, будто Карл признался ему, что не убивал Джерри.
Ее лицо покрылось легким румянцем, и глаза оживились. — Почему вы мне об этом не сказали?
— Как-то не довелось. Вы там на шоссе, похоже, устроили рандеву с грузовиком. — Румянец усилился, — Сознаюсь, вы вывели меня из себя. Не следовало обнимать меня.
— Я сделал это по-дружески.
— Знаю. Просто это мне кое-что напомнило. Мы говорили о тех людях из гостиницы.
— У меня создалось впечатление, что вы с ними не знакомы.
— Не знакома и не хочу знакомиться. — Она заколебалась. — А вы не находите, что вам следует сообщить в полицию о том, что сказал тот человек?
— Я должен подумать.
— Но вы ему поверили?
— С оговорками. Я никогда и не верил, что Карл застрелил брата. Но мое мнение основывается не на показаниях Рики. Он фантазер.
— На чем же тогда оно основывается? У меня возникает странное чувство, когда я вспоминаю о сегодняшних событиях на ранчо. В них есть нечто нереальное. Это каким-нибудь образом согласуется с тем, что заметили вы?
— Думаю, что да, хотя четко сформулировать не могу. Что именно вы имеете в виду?
— Если бы я знала точно, то мне было бы ясно, что там произошло. Но я не знаю, что произошло, пока еще нет. Кое-что из того, что я видела собственными глазами, показалось мне словно бы разыгранным специально для меня.
— Поступки вашего мужа, по-моему, лишены смысла, а также кое-какие поступки остальных. Включая шерифа.
— Это еще не значит, что Карл виновен.
— Вот именно. Шериф изо всех сил пытался доказать обратное, но не убедил меня. Вы знакомы с ситуацией, с теми, кто оказался вовлеченным. И если Джерри застрелил не Карл, то убийца — кто-то другой. У кого мог быть мотив для убийства?
— У Зинни, конечно. Только это невозможно. Женщины, подобные Зинни, не убивают людей.
— Иногда убивают. Если этим человеком является собственный муж. Любовь и деньги — сильное сочетание.
— Вам известно о ней и д-ре Грантленде? Хотя, конечно, известно. Зинни и не пытается скрывать их отношений.
— Как давно у них продолжается роман.
— Не долго, в этом я уверена. Что бы между ними ни было, началось все после того, как я съехала с ранчо. В городе до меня дошли слухи. Одна из моих лучших подруг работает секретаршей у юриста. Два или три месяца назад она сказала, что Зинни хочет развестись с Джерри. Но он не собирался давать ей развода. Пригрозил, что станет бороться за Марту, и Зинни, очевидно, оставила эту затею. Зинни никогда не согласится отдать Марту.
— Смерть Джерри не лишает ее Марты, — сказал я, — если только Зинни не осудят.
— Не намекаете ли вы на то, что Зинни застрелила Джерри? Не могу в это поверить.
Я тоже не мог. Но и в невиновность Зинни я не верил. Я вертел в голове это дело так и этак, пытаясь представить, как оно выглядит. Выглядело оно отвратительно.
— А где сейчас Зинни, знаете?
— Я не видела ее с того момента, как уехала с ранчо.
— А Марта где?
— Полагаю, она с миссис Хатчинсон. Она проводит большую часть своей жизни с миссис Хатчинсон. — Понизив голос, Милдред добавила: — Будь у меня дочь, я бы сама ее воспитывала. Только у меня нет.
Глаза ее заблестели от слез. Я впервые осознал, что означал для нее неудавшийся бесплодный брак.
В коридоре громко, словно будильник, зазвонил телефон. Милдред пошла взять трубку.
— Это Милдред Холлман. — Ее голос зазвучал пронзительно. — Нет! Я не хочу видеть вас. Вы не имеете права тревожить меня... Нет, конечно, не приходил. Мне не нужна ничья защита.
Я услышал звук брошенной трубки, но Милдред в гостиную не вернулась, а прошла в переднюю часть дома. Нашел я ее в комнате за прихожей, где она стояла в темноте у окна.
— Что-нибудь случилось?
Она не ответила. Я отыскал возле двери выключатель и зажег свет. В старой медной люстре замигала одинокая лампочка. Возле противоположной стены на меня глядело, усмехаясь желтыми клавишами, старое пианино. На его крышке стояла пустая бутылка из-под джина.
— Кто звонил — шериф Остервельт?
— Как вы догадались?
— По вашей реакции. Реакция на Остервельта.
— Ненавижу его, — сказала Милдред. — И ее тоже не выношу. С того момента, когда Карла поместили в больницу, она все больше и больше ведет себя так, словно он принадлежит ей.
— Я что-то не улавливаю. О ком идет речь?
— О женщине по имени Роуз Париш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62