иллюстрированные журналы и издания по информатике – Фарида, Франсису принадлежали брошюры по упаковке, а также различные документы, которые он собирал в предвидении создания ассоциации геев внутри ВСЕКАКО. Вскоре после встречи Фарид и Франсис открыли, что работают в разных филиалах одной и той же компании; впрочем, поскольку речь идет о транснациональной компании, ничего экстраординарного в этом не было.
В сорок лет Франсис все еще качал грудные мышцы, но уже перестал бороться с брюшком, которое год от года круглилось все больше. Он предпочитал борьбу с излишествами других, изгнав спиртное и табак из их интерьера в стиле ИКЕА. И Фарид, после того как поселился тут, вынужден был курить перед распахнутым настежь кухонным окном. Пока Франсис заправлял салат из морских водорослей и сои, египтянин разобрал белье, включил стиральную машину, установив программу № 4 (хлопок/цветное). Из гостиной доносилось бурчание последних известий. Потом зазвучал фрагмент рэпа, воспевающего войну арабов с полицией. Франсис узнал позывные «Бунтарей».
– Скорей, сейчас начнется!
Фарид недовольно спросил:
– А ты не хочешь прогуляться по Бельвилю?
– Я устал, – хмуро буркнул Франсис, который искал бумажные салфетки. – Почему бы не посидеть спокойно дома?
Слышно было, как Элиана представляет приглашенную:
– Бывшая активистка компартии Мари-Жозе с девяносто третьего года посвятила свою жизнь людям без документов и бездомным. Сегодня я предлагаю вам встречу с разгневанной женщиной…
Направляясь с подносом к телевизору, Франсис старался не пропустить ни слова из начавшейся передачи, меж тем как его друг громогласно возмущался:
– Черт возьми, мне двадцать восемь лет! Я не желаю обрастать здесь мхом!
Но у Франсиса не было ни малейшего желания уступать. Фарид может пойти и без него, и это в определенном смысле его устраивало: можно будет пораньше лечь спать. Однако отсутствие возлюбленного наполняло его страхом. Он вечно боялся, что с Фаридом что-то случится. А на экране ведущая в черном облегающем джемпере смотрела на приглашенную с благожелательной улыбкой, в которой сквозило ее восхищение этой необыкновенной женщиной. Мари-Жозе с железными зубами и серьгами в ушах говорила об отсутствии всякой помощи самым обездоленным в городах, где «в муниципалитетах заправляют правые». Поколебавшись с секунду, она произнесла: «И левые тоже», однако Элиана настоятельно поправила ее: «Но главным образом в городах с правыми муниципалитетами». Фарид скучающе жевал. Над телевизором висела картина XIX века, на которой был изображен полуобнаженный греческий пастух лет пятнадцати, стоящий на скале. Франсису, видимо, тоже было немножко скучно, потому что он предложил Фариду:
– Если хочешь, на следующей неделе состоится дискуссия о праве гомосексуалистов на усыновление детей. Можно было бы сходить вместе…
Египтянин буркнул:
– А чего-нибудь поприкольней у тебя в запасе нет?
Франсис вышел из терпения:
– «Поприкольней»… Что за выражение! И вообще, в жизни не только прикалываются.
– В пятницу вечером мы могли бы прокатиться на мотороллере через весь Париж.
– Вместе с десятью тысячами подвыпивших служащих в окружении полиции? Нет уж, спасибо! Мне интересней мои проблемы. – После паузы он заметил: – Права на усыновление – это все-таки очень важная дискуссия.
– Франсис, ты мне осточертел!
– Тебе что, плохо дома? – Чувствуя, что атмосфера накаляется, Франсис попытался пошутить: – Мы же сидим, смотрим по телику твою большую подругу Элиану Брён, которую я даже не имею чести лично знать.
– Я ведь уже тебе говорил, что она пренебрежительно разговаривала со мной. Так что не изображай, будто ты старался доставить мне удовольствие. Тем более что ты без ума от этой передачи.
Короче, ссора продолжится. Фарид вскочит, хлопнет дверью и вернется поздно. Франсис со страхом думал об этом. (Куда пошел Фарид? Трахаться с кем-то? Не забыл ли он про презервативы?) Но ему действительно не хотелось никуда идти. Его молодой возлюбленный не мог понять этой усталости, которая охватывает сорокалетнего человека, его потребности посидеть дома вдвоем. Как убедить Фарида, что он его очень сильно любит и хотел бы создать прочную связь? Смягчив несколько тон, голосом, которому не повредила бы толика иронии, он спросил:
– А что, если нам взять на воспитание ребенка? Нашего ребенка?
Вновь наступило молчание. В телевизоре бубнили голоса. Элиана Брён пыталась провести параллель между иммигрантами, не имеющими документов и лишенными всякой социальной помощи, и евреями во время войны. Мари-Жозе находила такое уподобление чрезмерным.
Фарид холодно бросил:
– Хватит доводить меня своими идиотизмами. Смотри свою передачу. А я пойду пройдусь. Вернусь поздно.
– Фарид, я тебя люблю!
– Ну да, да. Я тебя тоже…
Мольбы Франсиса никогда не производили ожидаемого эффекта. Фарид подумал, что ему по горло обрыдли и этот Франсис, и вообще педики. Он поднялся с дивана; растерянный Франсис проводил его взглядом, уже готовый сдаться и сопровождать Фарида в Бельвиль, но у него не хватило решимости, и он остался сидеть и смотреть телевизор, пытаясь понять, почему его друг с такой настороженностью относится к простой счастливой жизни. Элиана ласково смотрела на Мари-Жозе: «Сколько лет вам было, когда вы взбунтовались в первый раз?»
4
«Наверно, я была совсем маленькая: я не выносила несправедливости…»
Элиана старается не смотреть свои передачи. Она терпеть не может видеть себя на экране, но слушает повтор передачи, чтобы поправлять языковые оплошности. Она усилила громкость и роется в шкафу, ищет, что надеть на свидание с Сиприаном. А теперь в ванной, обнаженная, рассматривает себя в зеркале.
Ее тело ей никогда особенно не нравилось: девочкой она была закомплексована и считала себя слишком толстой, но, если вдуматься, она предпочитает видеть себя такой, какая она сейчас, – волосы чуть с проседью, угловатое лицо. Но ее отражение по грудь источает какую-то суровость, нечто ну никак не сочетающееся с соблазнительной девицей, слегка распутной, если судить по макияжу и всему прочему, нечто взыскующее, что скорей могло бы навести на мысль о священнике-янсенисте.
Элиана почти удовлетворена своим обликом зрелой женщины, если не считать бедер, слишком широких бедер многодетной матери; она с ужасом видит их у других женщин, мысленно задавая себе вопрос: неужели мужья могут еще спать с ними? Элиана не принадлежит к тем, кто считает, будто жена обязана удовлетворять мужа, но тем не менее… Нет, бедра еще не такие безмерные, как у других, но ей кажется, что ее мужское лицо, пока еще красивая грудь и слишком широкие бедра вместе выглядят чуть-чуть нелепо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
В сорок лет Франсис все еще качал грудные мышцы, но уже перестал бороться с брюшком, которое год от года круглилось все больше. Он предпочитал борьбу с излишествами других, изгнав спиртное и табак из их интерьера в стиле ИКЕА. И Фарид, после того как поселился тут, вынужден был курить перед распахнутым настежь кухонным окном. Пока Франсис заправлял салат из морских водорослей и сои, египтянин разобрал белье, включил стиральную машину, установив программу № 4 (хлопок/цветное). Из гостиной доносилось бурчание последних известий. Потом зазвучал фрагмент рэпа, воспевающего войну арабов с полицией. Франсис узнал позывные «Бунтарей».
– Скорей, сейчас начнется!
Фарид недовольно спросил:
– А ты не хочешь прогуляться по Бельвилю?
– Я устал, – хмуро буркнул Франсис, который искал бумажные салфетки. – Почему бы не посидеть спокойно дома?
Слышно было, как Элиана представляет приглашенную:
– Бывшая активистка компартии Мари-Жозе с девяносто третьего года посвятила свою жизнь людям без документов и бездомным. Сегодня я предлагаю вам встречу с разгневанной женщиной…
Направляясь с подносом к телевизору, Франсис старался не пропустить ни слова из начавшейся передачи, меж тем как его друг громогласно возмущался:
– Черт возьми, мне двадцать восемь лет! Я не желаю обрастать здесь мхом!
Но у Франсиса не было ни малейшего желания уступать. Фарид может пойти и без него, и это в определенном смысле его устраивало: можно будет пораньше лечь спать. Однако отсутствие возлюбленного наполняло его страхом. Он вечно боялся, что с Фаридом что-то случится. А на экране ведущая в черном облегающем джемпере смотрела на приглашенную с благожелательной улыбкой, в которой сквозило ее восхищение этой необыкновенной женщиной. Мари-Жозе с железными зубами и серьгами в ушах говорила об отсутствии всякой помощи самым обездоленным в городах, где «в муниципалитетах заправляют правые». Поколебавшись с секунду, она произнесла: «И левые тоже», однако Элиана настоятельно поправила ее: «Но главным образом в городах с правыми муниципалитетами». Фарид скучающе жевал. Над телевизором висела картина XIX века, на которой был изображен полуобнаженный греческий пастух лет пятнадцати, стоящий на скале. Франсису, видимо, тоже было немножко скучно, потому что он предложил Фариду:
– Если хочешь, на следующей неделе состоится дискуссия о праве гомосексуалистов на усыновление детей. Можно было бы сходить вместе…
Египтянин буркнул:
– А чего-нибудь поприкольней у тебя в запасе нет?
Франсис вышел из терпения:
– «Поприкольней»… Что за выражение! И вообще, в жизни не только прикалываются.
– В пятницу вечером мы могли бы прокатиться на мотороллере через весь Париж.
– Вместе с десятью тысячами подвыпивших служащих в окружении полиции? Нет уж, спасибо! Мне интересней мои проблемы. – После паузы он заметил: – Права на усыновление – это все-таки очень важная дискуссия.
– Франсис, ты мне осточертел!
– Тебе что, плохо дома? – Чувствуя, что атмосфера накаляется, Франсис попытался пошутить: – Мы же сидим, смотрим по телику твою большую подругу Элиану Брён, которую я даже не имею чести лично знать.
– Я ведь уже тебе говорил, что она пренебрежительно разговаривала со мной. Так что не изображай, будто ты старался доставить мне удовольствие. Тем более что ты без ума от этой передачи.
Короче, ссора продолжится. Фарид вскочит, хлопнет дверью и вернется поздно. Франсис со страхом думал об этом. (Куда пошел Фарид? Трахаться с кем-то? Не забыл ли он про презервативы?) Но ему действительно не хотелось никуда идти. Его молодой возлюбленный не мог понять этой усталости, которая охватывает сорокалетнего человека, его потребности посидеть дома вдвоем. Как убедить Фарида, что он его очень сильно любит и хотел бы создать прочную связь? Смягчив несколько тон, голосом, которому не повредила бы толика иронии, он спросил:
– А что, если нам взять на воспитание ребенка? Нашего ребенка?
Вновь наступило молчание. В телевизоре бубнили голоса. Элиана Брён пыталась провести параллель между иммигрантами, не имеющими документов и лишенными всякой социальной помощи, и евреями во время войны. Мари-Жозе находила такое уподобление чрезмерным.
Фарид холодно бросил:
– Хватит доводить меня своими идиотизмами. Смотри свою передачу. А я пойду пройдусь. Вернусь поздно.
– Фарид, я тебя люблю!
– Ну да, да. Я тебя тоже…
Мольбы Франсиса никогда не производили ожидаемого эффекта. Фарид подумал, что ему по горло обрыдли и этот Франсис, и вообще педики. Он поднялся с дивана; растерянный Франсис проводил его взглядом, уже готовый сдаться и сопровождать Фарида в Бельвиль, но у него не хватило решимости, и он остался сидеть и смотреть телевизор, пытаясь понять, почему его друг с такой настороженностью относится к простой счастливой жизни. Элиана ласково смотрела на Мари-Жозе: «Сколько лет вам было, когда вы взбунтовались в первый раз?»
4
«Наверно, я была совсем маленькая: я не выносила несправедливости…»
Элиана старается не смотреть свои передачи. Она терпеть не может видеть себя на экране, но слушает повтор передачи, чтобы поправлять языковые оплошности. Она усилила громкость и роется в шкафу, ищет, что надеть на свидание с Сиприаном. А теперь в ванной, обнаженная, рассматривает себя в зеркале.
Ее тело ей никогда особенно не нравилось: девочкой она была закомплексована и считала себя слишком толстой, но, если вдуматься, она предпочитает видеть себя такой, какая она сейчас, – волосы чуть с проседью, угловатое лицо. Но ее отражение по грудь источает какую-то суровость, нечто ну никак не сочетающееся с соблазнительной девицей, слегка распутной, если судить по макияжу и всему прочему, нечто взыскующее, что скорей могло бы навести на мысль о священнике-янсенисте.
Элиана почти удовлетворена своим обликом зрелой женщины, если не считать бедер, слишком широких бедер многодетной матери; она с ужасом видит их у других женщин, мысленно задавая себе вопрос: неужели мужья могут еще спать с ними? Элиана не принадлежит к тем, кто считает, будто жена обязана удовлетворять мужа, но тем не менее… Нет, бедра еще не такие безмерные, как у других, но ей кажется, что ее мужское лицо, пока еще красивая грудь и слишком широкие бедра вместе выглядят чуть-чуть нелепо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60