– Это все идеология. Доктрину надо знать, но ни в коем случае не принимать ее.
Мари-Франсуаза отправляется в кухню за сыром. Она бурчит сквозь зубы:
– Учи, учи дочку лгать так же ловко, как умеешь ты.
Тем не менее она дожидается подходящего момента, который наступает чуть позже, когда их дочка уходит к себе в комнату. А Сиприан, как образцовый отец семейства, полудремлет, сидя в кресле в гостиной в ожидании кофе, убежденный, что он с честью соблюл приличия, что его супружеская жизнь не так уж, впрочем, противна и дает, несмотря на напряженные отношения с Мари-Франсуазой, определенное спокойствие. Он защищен от социальных волнений, как Ла Юлотт защищена высокими деревьями от жуткого этого пригорода. Он ненадолго спрячется в этом коконе, чтобы начать выстраивать все заново и довести свои планы до конца.
– Так, значит, мерзавец, таков твой способ делать состояние?
У Сиприана впечатление, будто ему влепили пощечину, но удар по физиономии нанесен не рукой, а холодным журналом, который тут же падает ему на колени. Растерянный, он поднимает глаза и встречает гневный взор Мари-Франсуазы. Он поспешно выпрямляется в кресле, как будто сейчас его будет допрашивать полиция. Он смотрит на иллюстрации, чтобы понять причину такой ярости. И обнаруживает в нижней части страницы свое смеющееся лицо рядом с лицом Элианы Брён – они оба отплясывают в «Кастель» вокруг совершенно пьяного Менантро. А наверху страницы заглавие – «Странные друзья Марка Менантро». Сиприану, привычному отрицать свои провинности, вполне достало искренности, чтобы вознегодовать:
– И что следует из этой глупости?
– Не строй из себя невинность. Хочешь, чтобы я прочла, что здесь напечатано?
Не дожидаясь ответа, Мари-Франсуаза берет журнал и декламирует:
Марк Менантро в месяцы, предшествовавшие его смещению, производил впечатление не вполне адекватное. Он увлекся телеведущей Элианой Брён, которая объявила себя «противницей капитализма», но тем не менее приняла в дирекции ВСЕКАКО весьма и весьма хорошо оплачиваемую должность. В остальное время эта нелепая революционерка появлялась в свете с бароном Сиприаном де Реалем, бывшим активистом крайне правых организаций, имеющим солидные долги. Персонаж этот, не слишком обремененный совестью, использовал влияние Элианы Брён, чтобы попытаться вовлечь ВСЕКАКО в крайне сомнительную аферу с ветроэлектростанциями…
Похоже, думает Сиприан, слушая этот текст, ситуация не столь уж блистательна. Но необходимо реагировать. Изобразив оскорбленное достоинство, он берет журнал из рук жены, бросает взгляд на обложку и восклицает, словно уличив ее в ошибке:
– Ну, если ты веришь этой пачкотне, мне остается только поздравить тебя. Да, я встречался с Менантро, а также с этой Элианой Брён. Но единственное, чем я занимался, – продвигал наши дела.
– Разумеется, танцуя всю ночь в «Кастель»!
– Полагаю, для тебя не секрет, что этот журнал издает группа ВСЕКАКОПРЕСС, филиал ВСЕКАКО. А тебе не пришло в голову, что этот материал может быть чистой воды политической игрой?
На ходу выстраивая защиту, Сиприан находит этот убедительный аргумент. Но жена возвращается к затронутой теме:
– А кто эта потаскуха, с которой ты танцуешь?
– Да никто. Я уже тебе говорил: телеведущая, которая оказывала мне услуги.
– И за это ты с ней спишь?
– Дорогая, ты шутишь. Ты ее рожу видела?
– Убирайся отсюда. Какое-то время я не хочу видеть тебя здесь!
– Что ты говоришь?
– Отправляйся в Париж, в гостиницу. Мы поговорим позже.
Время не самое подходящее для уговоров, но, невзирая на решительный тон жены, Сиприан надеется, что и на этот раз все уладится. Он собирает кое-какие вещи и уже готов направиться к машине, как вдруг у ворот зазвенел колокольчик.
– Ну кто там еще? – негодует Мари-Франсуаза (как будто шайка наглецов – к которым принадлежит и ее супруг – регулярно тревожит ее покой, вторгаясь к ней в дом). – Поди открой!
Барон чувствует себя уверенней после этого приказа, подтверждающего его место в доме… пусть даже в статусе слуги! Он смиренно направляется по гравийной аллее к воротам: в прошлом месяце хулиганы сломали интерфон. А через несколько шагов, оказавшись под сенью деревьев, он начинает насвистывать какой-то мотивчик… Но почти сразу же замирает, узрев жуткую картину: Элиана, бледная, подавленная, с блуждающим взглядом, одетая в какое-то деревенское платье и черный свитер, шагает, как автомат, к дому, куда он однажды имел глупость пригласить ее. Он устремляется к ней, чтобы остановить, не дать произойти катастрофе.
– Дорогая, что вы здесь делаете?
Журналистка тут же бросается к нему в объятия. Но сегодня вовсе не для того, чтобы он разделил ее счастье, порадовался ее повышению, ее удаче. Она после этой катастрофической недели ищет поддержки у мужчины, которого она любит, у единственной ее опоры. Прижавшись головой к его груди, она всхлипывает:
– Сиприан!
Только этого не хватало! Отчаявшаяся Элиана хватает его за руку и тянет к дому, как будто это и впрямь их дом.
– Дорогая, я сейчас уезжаю в Париж, вот и моя машина. Поедемте вместе…
– Нет, мне необходим покой, и я хотела бы побыть среди зелени… Давайте выпьем по чашечке кофе…
Говоря это, она продвигается по аллее, а Сиприан старается задержать ее. Он надеется предупредить катастрофу. Еще несколько шагов, и они окажутся на газоне, в поле зрения Мари-Франсуазы. Однако Элиана, всецело в своих переживаниях и кошмарах, перебивает его и мрачным голосом спрашивает:
– Почему вы мне никогда не говорили, что были с крайне правыми?
Значит, она прочла эту статью. Сиприан кладет ей руку на плечо:
– Вы не должны верить всей этой чуши. Вам известно, что этот журнал издается нашими врагами?
– Но даже если это было в прошлом, вы обязаны были мне сказать. Я сумела бы понять.
Произнося эти слова, Элиана вступает на открытое пространство газона. Он в полной растерянности предлагает ей повернуть обратно:
– Поедемте, дорогая, поужинаем в Париже!
Журналистка выглядит совершенно обессиленной. Она не обзывает возлюбленного фашистом, больше не упрекает за то, что он не открылся ей. Напротив, слова ее звучат примирительно:
– Пусть идеи крайне правых отвратительны, но это тоже своего рода бунт. Я смогла бы это понять.
Ее постаревшее лицо сморщивается в гримасе улыбки. Она чувствует себя куда ближе к Сиприану, чем к тем левым, которые не воспрепятствовали ее падению. Взяв его за руку, она делает признание:
– Мне тоже надо бы стать немножко реакционеркой!
И в этот момент на крыльце появляется Мари-Франсуаза. Она застывает на месте и тут же разражается криком:
– Уж не собираешься ли ты принимать здесь эту потаскушку?
За какую-то долю мгновения все тактические построения торговца ветродвигателями рассыпаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Мари-Франсуаза отправляется в кухню за сыром. Она бурчит сквозь зубы:
– Учи, учи дочку лгать так же ловко, как умеешь ты.
Тем не менее она дожидается подходящего момента, который наступает чуть позже, когда их дочка уходит к себе в комнату. А Сиприан, как образцовый отец семейства, полудремлет, сидя в кресле в гостиной в ожидании кофе, убежденный, что он с честью соблюл приличия, что его супружеская жизнь не так уж, впрочем, противна и дает, несмотря на напряженные отношения с Мари-Франсуазой, определенное спокойствие. Он защищен от социальных волнений, как Ла Юлотт защищена высокими деревьями от жуткого этого пригорода. Он ненадолго спрячется в этом коконе, чтобы начать выстраивать все заново и довести свои планы до конца.
– Так, значит, мерзавец, таков твой способ делать состояние?
У Сиприана впечатление, будто ему влепили пощечину, но удар по физиономии нанесен не рукой, а холодным журналом, который тут же падает ему на колени. Растерянный, он поднимает глаза и встречает гневный взор Мари-Франсуазы. Он поспешно выпрямляется в кресле, как будто сейчас его будет допрашивать полиция. Он смотрит на иллюстрации, чтобы понять причину такой ярости. И обнаруживает в нижней части страницы свое смеющееся лицо рядом с лицом Элианы Брён – они оба отплясывают в «Кастель» вокруг совершенно пьяного Менантро. А наверху страницы заглавие – «Странные друзья Марка Менантро». Сиприану, привычному отрицать свои провинности, вполне достало искренности, чтобы вознегодовать:
– И что следует из этой глупости?
– Не строй из себя невинность. Хочешь, чтобы я прочла, что здесь напечатано?
Не дожидаясь ответа, Мари-Франсуаза берет журнал и декламирует:
Марк Менантро в месяцы, предшествовавшие его смещению, производил впечатление не вполне адекватное. Он увлекся телеведущей Элианой Брён, которая объявила себя «противницей капитализма», но тем не менее приняла в дирекции ВСЕКАКО весьма и весьма хорошо оплачиваемую должность. В остальное время эта нелепая революционерка появлялась в свете с бароном Сиприаном де Реалем, бывшим активистом крайне правых организаций, имеющим солидные долги. Персонаж этот, не слишком обремененный совестью, использовал влияние Элианы Брён, чтобы попытаться вовлечь ВСЕКАКО в крайне сомнительную аферу с ветроэлектростанциями…
Похоже, думает Сиприан, слушая этот текст, ситуация не столь уж блистательна. Но необходимо реагировать. Изобразив оскорбленное достоинство, он берет журнал из рук жены, бросает взгляд на обложку и восклицает, словно уличив ее в ошибке:
– Ну, если ты веришь этой пачкотне, мне остается только поздравить тебя. Да, я встречался с Менантро, а также с этой Элианой Брён. Но единственное, чем я занимался, – продвигал наши дела.
– Разумеется, танцуя всю ночь в «Кастель»!
– Полагаю, для тебя не секрет, что этот журнал издает группа ВСЕКАКОПРЕСС, филиал ВСЕКАКО. А тебе не пришло в голову, что этот материал может быть чистой воды политической игрой?
На ходу выстраивая защиту, Сиприан находит этот убедительный аргумент. Но жена возвращается к затронутой теме:
– А кто эта потаскуха, с которой ты танцуешь?
– Да никто. Я уже тебе говорил: телеведущая, которая оказывала мне услуги.
– И за это ты с ней спишь?
– Дорогая, ты шутишь. Ты ее рожу видела?
– Убирайся отсюда. Какое-то время я не хочу видеть тебя здесь!
– Что ты говоришь?
– Отправляйся в Париж, в гостиницу. Мы поговорим позже.
Время не самое подходящее для уговоров, но, невзирая на решительный тон жены, Сиприан надеется, что и на этот раз все уладится. Он собирает кое-какие вещи и уже готов направиться к машине, как вдруг у ворот зазвенел колокольчик.
– Ну кто там еще? – негодует Мари-Франсуаза (как будто шайка наглецов – к которым принадлежит и ее супруг – регулярно тревожит ее покой, вторгаясь к ней в дом). – Поди открой!
Барон чувствует себя уверенней после этого приказа, подтверждающего его место в доме… пусть даже в статусе слуги! Он смиренно направляется по гравийной аллее к воротам: в прошлом месяце хулиганы сломали интерфон. А через несколько шагов, оказавшись под сенью деревьев, он начинает насвистывать какой-то мотивчик… Но почти сразу же замирает, узрев жуткую картину: Элиана, бледная, подавленная, с блуждающим взглядом, одетая в какое-то деревенское платье и черный свитер, шагает, как автомат, к дому, куда он однажды имел глупость пригласить ее. Он устремляется к ней, чтобы остановить, не дать произойти катастрофе.
– Дорогая, что вы здесь делаете?
Журналистка тут же бросается к нему в объятия. Но сегодня вовсе не для того, чтобы он разделил ее счастье, порадовался ее повышению, ее удаче. Она после этой катастрофической недели ищет поддержки у мужчины, которого она любит, у единственной ее опоры. Прижавшись головой к его груди, она всхлипывает:
– Сиприан!
Только этого не хватало! Отчаявшаяся Элиана хватает его за руку и тянет к дому, как будто это и впрямь их дом.
– Дорогая, я сейчас уезжаю в Париж, вот и моя машина. Поедемте вместе…
– Нет, мне необходим покой, и я хотела бы побыть среди зелени… Давайте выпьем по чашечке кофе…
Говоря это, она продвигается по аллее, а Сиприан старается задержать ее. Он надеется предупредить катастрофу. Еще несколько шагов, и они окажутся на газоне, в поле зрения Мари-Франсуазы. Однако Элиана, всецело в своих переживаниях и кошмарах, перебивает его и мрачным голосом спрашивает:
– Почему вы мне никогда не говорили, что были с крайне правыми?
Значит, она прочла эту статью. Сиприан кладет ей руку на плечо:
– Вы не должны верить всей этой чуши. Вам известно, что этот журнал издается нашими врагами?
– Но даже если это было в прошлом, вы обязаны были мне сказать. Я сумела бы понять.
Произнося эти слова, Элиана вступает на открытое пространство газона. Он в полной растерянности предлагает ей повернуть обратно:
– Поедемте, дорогая, поужинаем в Париже!
Журналистка выглядит совершенно обессиленной. Она не обзывает возлюбленного фашистом, больше не упрекает за то, что он не открылся ей. Напротив, слова ее звучат примирительно:
– Пусть идеи крайне правых отвратительны, но это тоже своего рода бунт. Я смогла бы это понять.
Ее постаревшее лицо сморщивается в гримасе улыбки. Она чувствует себя куда ближе к Сиприану, чем к тем левым, которые не воспрепятствовали ее падению. Взяв его за руку, она делает признание:
– Мне тоже надо бы стать немножко реакционеркой!
И в этот момент на крыльце появляется Мари-Франсуаза. Она застывает на месте и тут же разражается криком:
– Уж не собираешься ли ты принимать здесь эту потаскушку?
За какую-то долю мгновения все тактические построения торговца ветродвигателями рассыпаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60