А в итоге принялась извиняться.
– Я не хочу, чтобы люди решили, что я жестокая и все такое, особенно после того, как я услышала… ну, когда она ревела. Ведь зрители тоже могли услышать. То есть я считаю, что она психанула… но, с другой стороны, если все так и у нее правда не очень с головой, понимаете? а тут какая-то начинает строить из нее дурочку, будто она шизик, а она и в самом деле шизик… любая на месте Сэлли взовьется. Понимаете, вот я о чем. Если вы понимаете.
Все это было для Колриджа новостью. Джеральдина не давала в эфир ни спора в спальне, ни извинений Мун.
– А что, у Сэлли и впрямь «не того с головой»? – спросил он.
– Судя по всему, да, – ответила Триша, вынимая из магнитофона кассету. – Редактор Фогарти сообщил, что Сэлли достаточно много выложила девушкам. Но материал не пошел: Джери Тюремщица приберегла его на всякий случай на будущее. Он оставался в «портфеле» редакции, на жестком диске, поэтому при первом просмотре он нам не попался. А теперь Боб его скачал. Вот он.
Полицейские прослушали запись состоявшегося в восьмой вечер разговора, когда Мун сочинила историю о своем прошлом, а Сэлли показала, насколько чувствительна к темам психических болезней. «А если в кои-то веки что-то происходит и какой-нибудь псих, которого вообще не следовало выпускать на свободу, скатывается с катушек и втыкает кому-то в голову нож, убийцами начинают считать всех, кто страдает легкой депрессией».
Триша отметила время на записи и перемотала пленку.
– … втыкает кому-нибудь в голову нож…
– … втыкает кому-нибудь в голову нож…
Учитывая последующие события, выбор слов явно неудачный.
– Как вы считаете, совпадение? – поинтересовался Колридж.
– Скорее всего. Если убийца Сэлли, откуда ей было знать почти за четыре недели, каким именно способом она совершит преступление? Мы установили, что убийство явилось импровизацией.
– Ничего подобного мы не устанавливали, – возразил Колридж. – Мы это только предположили, поскольку не видим, как его можно было спланировать. Но если среди подозреваемых есть человек со страстью к ножам и помешанный на том, чтобы треснуть себе подобного по голове, преступление превращается из случайного в закономерное. – На мгновение в комнате воцарилось молчание, после чего инспектор добавил: – Учтите, что Сэлли физически очень сильная женщина.
– Значит, по вашему мнению, убийца Сэлли? – спросила Триша с оттенком раздражения. – Разве можно строить версию на одной-единственной фразе?
– Я ничего не строю, – возразил Колридж – Я просто обмозговываю.
Обмозговываю? Это он что, придуривается? Люди полвека ничего не обмозговывают. Они думают, размышляют, на худой конец мыслят.
– Сэлли употребила фразу, которая точно описывает убийство. Она сказала: «…втыкает кому-то в голову нож…». Мы обязаны принять это во внимание.
– А если все наоборот, сэр? – Триша подавила поднимавшееся из самого нутра чувство нелепой сестринской или даже сексуальной солидарности. Она искренне верила, что с такой же готовностью предъявит обвинение лесбиянке, как любому подозреваемому. Но, с другой стороны, почему всем так хочется, чтобы убийцей оказалась именно Сэлли? Все единодушно утверждают, что она очень, очень сильная.
Не вина Сэлли, что она такая мощная и мускулистая. Триша и сама не прочь бы стать посильнее, хотя и не такой бугристой.
– Продолжайте, Патриция.
– Что, если Мун специально захотела нам напомнить, о чем говорила Сэлли, и понесла в исповедальне ахинею, чтобы мы все мозговали так, как мозгуете вы?
Инспектор поднял бровь и посмотрел на свою подчиненную.
– Не исключено, – наконец заключил он. – И это тоже мы непременно должны об… то есть я хотел сказать, принять во внимание.
Все снова повернулись к экрану.
День восемнадцатый. 8.15 вечера
Мун произнесла небольшую речь и, выйдя из исповедальни, объявила о своем намерении надраться.
– В хлам, – уточнила она, открывая пивную банку. – До поросячьего визга. Без этого никак не в кайф.
– Смешно. Надраться. В хлам. Вот как мы говорим о доброй вечеринке, – усмехнулся Джаз.
– Ты о чем? – спросила Мун.
– О том, как ты смешно выражаешься.
– Это в каком смысле?
Джаз не упускал возможности поднабрать очков своему авторитету будущего комика и решил, что это хороший повод.
– Видишь ли, английский язык – самый богатый в мире. А ты, описывая приятный процесс, говоришь так, словно собираешься извозиться в дерьме. В одной канаве с вонючим поросенком.
– И что из того?
– Дико весело, – решила поддержать Мун Дервла, открывая бутылку вина. – Я бы с тобой посмеялась, Джаз, но не успела надраться до нужной кондиции. – Она улыбнулась так, будто ей был известен какой-то секрет.
«Келли первая. Дервла вторая, – написала рука незнакомца по испарине на стекле. – Держись! Ты обалденная! XXX».
«Обалденная» широко улыбнулась ртом, полным пенящейся зубной пасты. В симпатиях зрите лей она поднялась на второе место. Недурно – после всего двух с половиной недель. Впереди только Келли. Но Дервла полагала, что лучше подготовлена для длинной дистанции. Финалистам предстоит долгая игра, а Дервла верила, что выстоит. Она чувствовала, что Келли менее приспособлена для борьбы: слишком открыта, слишком мягка и уязвима, не так настроена на победу. Оставалось только держаться. Надо вытерпеть само пребывание в доме, и она победит.
Это единственное, что требовалось.
Выжить.
– Значит, ты тоже желаешь надраться? – отозвался на фантазию Дервлы Джаз и ласково обнял ее за плечи. – В таком случае позволь и мне с тобой.
– Я в восхищении, любезный сэр.
Гладкое, красивое, сладко пахнущее лицо Джаза оказалось совсем рядом. А в руке чувствовалась сила.
– Ни разу не слышал от тебя грубого слова, Дерв, – рассмеялся он. – Расслабилась, дорогая.
– Ни в коем случае. Но бывает, что даже монахини, вроде меня, нечаянно срывают с головы платок Джаз, ободренный дружеской манерой девушки, решил бросить пробный шар.
– Знаешь, что я заметил? Ты так увлеченно чистишь по утрам зубы…
Дервле удалось сдержаться и не отскочить от него в сторону. Но она отшатнулась так, что оба расплескали напитки. Остальные удивленно на них покосились.
– Какое тебе дело до того, как я чищу зубы? Что за сраный интерес? – зло прошипела она. Редко кто слышал от Дервлы слово «сраный».
– Угомонись, детка, – вмешался Гарри. – Следи за своим языком. Я и то не позволяю себе такого.
Дервла казалась совершенно потерянной и изо всех сил старалась взять себя в руки.
– Джаз… то есть, я не понимаю… при чем здесь мои зубы.
Смущенный ее реакцией, Джаз не мог подобрать слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Я не хочу, чтобы люди решили, что я жестокая и все такое, особенно после того, как я услышала… ну, когда она ревела. Ведь зрители тоже могли услышать. То есть я считаю, что она психанула… но, с другой стороны, если все так и у нее правда не очень с головой, понимаете? а тут какая-то начинает строить из нее дурочку, будто она шизик, а она и в самом деле шизик… любая на месте Сэлли взовьется. Понимаете, вот я о чем. Если вы понимаете.
Все это было для Колриджа новостью. Джеральдина не давала в эфир ни спора в спальне, ни извинений Мун.
– А что, у Сэлли и впрямь «не того с головой»? – спросил он.
– Судя по всему, да, – ответила Триша, вынимая из магнитофона кассету. – Редактор Фогарти сообщил, что Сэлли достаточно много выложила девушкам. Но материал не пошел: Джери Тюремщица приберегла его на всякий случай на будущее. Он оставался в «портфеле» редакции, на жестком диске, поэтому при первом просмотре он нам не попался. А теперь Боб его скачал. Вот он.
Полицейские прослушали запись состоявшегося в восьмой вечер разговора, когда Мун сочинила историю о своем прошлом, а Сэлли показала, насколько чувствительна к темам психических болезней. «А если в кои-то веки что-то происходит и какой-нибудь псих, которого вообще не следовало выпускать на свободу, скатывается с катушек и втыкает кому-то в голову нож, убийцами начинают считать всех, кто страдает легкой депрессией».
Триша отметила время на записи и перемотала пленку.
– … втыкает кому-нибудь в голову нож…
– … втыкает кому-нибудь в голову нож…
Учитывая последующие события, выбор слов явно неудачный.
– Как вы считаете, совпадение? – поинтересовался Колридж.
– Скорее всего. Если убийца Сэлли, откуда ей было знать почти за четыре недели, каким именно способом она совершит преступление? Мы установили, что убийство явилось импровизацией.
– Ничего подобного мы не устанавливали, – возразил Колридж. – Мы это только предположили, поскольку не видим, как его можно было спланировать. Но если среди подозреваемых есть человек со страстью к ножам и помешанный на том, чтобы треснуть себе подобного по голове, преступление превращается из случайного в закономерное. – На мгновение в комнате воцарилось молчание, после чего инспектор добавил: – Учтите, что Сэлли физически очень сильная женщина.
– Значит, по вашему мнению, убийца Сэлли? – спросила Триша с оттенком раздражения. – Разве можно строить версию на одной-единственной фразе?
– Я ничего не строю, – возразил Колридж – Я просто обмозговываю.
Обмозговываю? Это он что, придуривается? Люди полвека ничего не обмозговывают. Они думают, размышляют, на худой конец мыслят.
– Сэлли употребила фразу, которая точно описывает убийство. Она сказала: «…втыкает кому-то в голову нож…». Мы обязаны принять это во внимание.
– А если все наоборот, сэр? – Триша подавила поднимавшееся из самого нутра чувство нелепой сестринской или даже сексуальной солидарности. Она искренне верила, что с такой же готовностью предъявит обвинение лесбиянке, как любому подозреваемому. Но, с другой стороны, почему всем так хочется, чтобы убийцей оказалась именно Сэлли? Все единодушно утверждают, что она очень, очень сильная.
Не вина Сэлли, что она такая мощная и мускулистая. Триша и сама не прочь бы стать посильнее, хотя и не такой бугристой.
– Продолжайте, Патриция.
– Что, если Мун специально захотела нам напомнить, о чем говорила Сэлли, и понесла в исповедальне ахинею, чтобы мы все мозговали так, как мозгуете вы?
Инспектор поднял бровь и посмотрел на свою подчиненную.
– Не исключено, – наконец заключил он. – И это тоже мы непременно должны об… то есть я хотел сказать, принять во внимание.
Все снова повернулись к экрану.
День восемнадцатый. 8.15 вечера
Мун произнесла небольшую речь и, выйдя из исповедальни, объявила о своем намерении надраться.
– В хлам, – уточнила она, открывая пивную банку. – До поросячьего визга. Без этого никак не в кайф.
– Смешно. Надраться. В хлам. Вот как мы говорим о доброй вечеринке, – усмехнулся Джаз.
– Ты о чем? – спросила Мун.
– О том, как ты смешно выражаешься.
– Это в каком смысле?
Джаз не упускал возможности поднабрать очков своему авторитету будущего комика и решил, что это хороший повод.
– Видишь ли, английский язык – самый богатый в мире. А ты, описывая приятный процесс, говоришь так, словно собираешься извозиться в дерьме. В одной канаве с вонючим поросенком.
– И что из того?
– Дико весело, – решила поддержать Мун Дервла, открывая бутылку вина. – Я бы с тобой посмеялась, Джаз, но не успела надраться до нужной кондиции. – Она улыбнулась так, будто ей был известен какой-то секрет.
«Келли первая. Дервла вторая, – написала рука незнакомца по испарине на стекле. – Держись! Ты обалденная! XXX».
«Обалденная» широко улыбнулась ртом, полным пенящейся зубной пасты. В симпатиях зрите лей она поднялась на второе место. Недурно – после всего двух с половиной недель. Впереди только Келли. Но Дервла полагала, что лучше подготовлена для длинной дистанции. Финалистам предстоит долгая игра, а Дервла верила, что выстоит. Она чувствовала, что Келли менее приспособлена для борьбы: слишком открыта, слишком мягка и уязвима, не так настроена на победу. Оставалось только держаться. Надо вытерпеть само пребывание в доме, и она победит.
Это единственное, что требовалось.
Выжить.
– Значит, ты тоже желаешь надраться? – отозвался на фантазию Дервлы Джаз и ласково обнял ее за плечи. – В таком случае позволь и мне с тобой.
– Я в восхищении, любезный сэр.
Гладкое, красивое, сладко пахнущее лицо Джаза оказалось совсем рядом. А в руке чувствовалась сила.
– Ни разу не слышал от тебя грубого слова, Дерв, – рассмеялся он. – Расслабилась, дорогая.
– Ни в коем случае. Но бывает, что даже монахини, вроде меня, нечаянно срывают с головы платок Джаз, ободренный дружеской манерой девушки, решил бросить пробный шар.
– Знаешь, что я заметил? Ты так увлеченно чистишь по утрам зубы…
Дервле удалось сдержаться и не отскочить от него в сторону. Но она отшатнулась так, что оба расплескали напитки. Остальные удивленно на них покосились.
– Какое тебе дело до того, как я чищу зубы? Что за сраный интерес? – зло прошипела она. Редко кто слышал от Дервлы слово «сраный».
– Угомонись, детка, – вмешался Гарри. – Следи за своим языком. Я и то не позволяю себе такого.
Дервла казалась совершенно потерянной и изо всех сил старалась взять себя в руки.
– Джаз… то есть, я не понимаю… при чем здесь мои зубы.
Смущенный ее реакцией, Джаз не мог подобрать слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84