У себя дома Ирен Шолье. сидя на самом краешке стула, чтобы казаться выше, занимает позицию в глубине громадной квадратной гостиной – прямо напротив двери, дабы видеть своих друзей, едва они войдут, а затем наблюдать, как пересекают они сверкающий, словно водная гладь, паркет, не сводя с них злобного взгляда прекрасных жестоких глаз.
Такова была странная подруга, дарованная Минне волей случая. Ирен устремилась к молодой женщине с восторгом коллекционера, жаждущего украсить редким экземпляром свою коллекцию, изучить его и разобрать на части, чтобы затем отбросить за ненадобностью. Благодаря этой страсти она всегда излучала любезность к новым знакомцам… А кроме того. Антуан совсем, совсем неплох. Боже мой… рослый и бородатый, немножко похожий на смешного славного бразильца… В силу своей предусмотрительной чувственности Ирен начинает думать о будущем.
– А, вот и они наконец!
Антуан, следуя за Минной, которая скользит по блестящему паркету, будто по катку, бормочет невнятные извинения и припадает к протянутой руке госпожи Шолье. Но та даже не смотрит на него, оценивающе присматриваясь к туалету Минны…
– Вы, наверное, опоздали из-за этого красивого платья, дорогая?
Она не столько спрашивает, сколько изрекает приговор; но Минну это совершенно не тревожит. Неулыбчивые чёрные глаза пересчитывают приглашённых мужчин, и она забывает поздороваться с Шолье, который утомлённо восклицает, не в силах даже на секунду проникнуться должным энтузиазмом:
– Как вы напоминаете сегодня суровую дочь Зигфрида и Брунгильды!
– Вы с ней были знакомы? – шутит польщённая Минна.
– Ни я, ни кто-либо другой, милое дитя: печальные обстоятельства, разрушившие их семью, помешали ей появиться на свет.
Ирен прерывает книжную дискуссию так, словно объявляет о неизбежном наказании:
– Минна, с вами хочет познакомиться наш друг Машен.
На сей раз Минна, похоже, стряхивает привычное безразличие: Машен-академик, Машен – автор «Восточного призрака» и «Разочарованных», Сам Машен!.. «Этот человек должен понимать толк в любовных наслаждениях!»– говорит себе Минна… Она с большим вниманием склоняется к маленькому подвижному человечку, который целует ей руку… «Ах, мне казалось, что он моложе! И он слишком быстро перестал смотреть на меня… очень жаль!»
Ирен Шолье поднимается, волоча за собой двухметровый шлейф из пропылившегося гипюра, подаёт руку Машену. Величественный наклон головы, напрягшееся, как струна, хилое тельце на угрожающе высоких каблуках – всё дышит горделивым сознанием успешно завершённой охоты: «Наконец-то я заполучила его, этого академика!»
– Можи, – бросает она через плечо, – поручаю вам Минну…
Минна идёт следом, положив затянутую в перчатку руку на рукав Можи, которого никогда ещё не видела так близко. «У меня очень забавный сосед. Глаза будто у улитки. Но эти воинственные усы мне, пожалуй, нравятся. И такой смешной коротенький носик! Он умеет взять от жизни всё – так, кажется, говорят? Ирен Шолье уверяет, что от этих старичков можно многого добиться… В сущности, будь он моложе, он не был бы столь неповторим… У меня ноет поясница, отчего бы это? Ах да! Я совсем забыла! Маленький Кудерк сегодня днём…» Холодно улыбнувшись своему воспоминанию, она отказывается от супа.
Слева от неё Шолье со смиренной предусмотрительностью пьёт минеральную воду из Виши. «Нет такого дома, – говорит он, – где кормили бы хуже, чем у меня». Справа следят за ней весёлые глаза Можи. Напротив возвышается величественная Ирен Шолье – очень высокая, когда сидит; она доедает раковый суп, обмакнув в него кончик шарфа, который, впрочем, видывал и не такие виды, одновременно она «ухаживает» за Машеном с грубой льстивостью и цинично-откровенным восхищением что даёт порой поразительный эффект, и расслабленно-счастливый объект восхвалений тянется тогда к прекрасным, пахнущим вином губам Ирен, попадая в мускулистые объятия опытной укротительницы…
Антуан улыбается жене. Она улыбается в ответ, откинув голову назад, чтобы Можи мог оценить изгиб шеи, блеск глаз под светлыми ресницами. «Мало ли что», – говорит она себе.
По углам стола примостились какие-то невнятные личности, бедные кузины Ирен, юные вундеркинды от литературы, ещё не получившие степень бакалавра, но уже именующие Малларме ретроградом; американка, которую называют попросту «красоткой Сьюзи», и её ухажёр на эту неделю, ювелир-иудей: через несколько мгновений он бестрепетно отразит атаку хозяйки дома, жаждущей заполучить сапфир в форме звезды. Тщетными окажутся и самые красноречивые её взгляды, и панибратство: «Двое таких старых подонков, как мы…» На одиннадцать часов объявлен белокурый пианист бетховенского типа…
Минна смотрит на всех этих людей с улыбкой: «Бедный Антуан, ему опять подсунули тётушку Рашель! Каждый раз он на этом попадается; кроме него, здесь никто не станет терпеть старых родственниц и церемониться с ними…»
– Вы ничего не пьёте, мадам?
«Ах, так! Толстый Можи наконец решился? Какие же у него усы! Никак не могу привыкнуть, что из этих зарослей раздаётся голосок слегка простуженной девицы…»
– Да нет же, сударь! Я пью шампанское и воду.
– И вы совершенно правы! Из всех вин в этом доме только шампанское сносное. Шолье заключил договор на рекламу с фирмой Редерера – к счастью для вас!
– Я этого не знала. Если бы вас слышала Ирен!
– Абсолютно исключено! Она готова выпрыгнуть из корсажа, чтобы обольстить Машена…
– Вы глубоко ошибаетесь, мой маленький Можи, я всегда всё слышу!
Слова вкупе со взглядом обрушиваются на голову дерзкого, который, согнув спину, тянет вперёд умоляюще сложенные руки.
– Простите! Больше не буду! – жалобно пищит он. Но не так-то легко обезоружить Ирен Шолье – дочь племени, что истязало пленённых амалекитян:
– Не шутите со мной, мой маленький Можи, это может вам дорого обойтись!
Уязвлённый этой угрозой в присутствии Минны, мужчина с пышными усами внезапно наглеет:
– Дорого? Милый друг, тут я совершенно спокоен: женщины мне никогда ничего не стоили, и я вряд ли изменю своим привычкам ради ваших прекрасных глаз!
Ирен Шолье втягивает воздух ноздрями, будто породистая кобылица. Она готовится достойно ответить, и вот уже умолкли гости, с любопытством наклоняясь вперёд, как в театре… Кроткий усталый голос Шолье-мужа вдруг усмиряет – экая жалость! – налетевшую было бурю:
– Я же говорил, что пирог подгорит!
Это истинная правда. Но приглашённые испепеляют мученика свирепыми взглядами: Шолье лишил их невинного удовольствия, ибо умелая выволочка оплошавшего гостя – это фирменное блюдо дома… и потом, как говорит Можи, в подобный момент никто не думает о том, что приходится есть! Минна же одаряет своего соседа, этого храбреца, одобрительной улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46